Избранное

Утром вышел с коллектором Василием Александровичем Дементеевым в горы. Небо заволокли свинцово-серые тучи. Накрапывает дождь.

Поднимаемся северным склоном Гефо к «присколкам» — скалистым уступам, на которых днюют серны. Миновали пояс пихт. Выше — зеленая шапка сосновых лесов. Кавказская сосна — могучее красивое дерево. Хвоя ее длиннее и суше, чем у пихты, зелень яркая, с оттенком желтизны. Хвоя пихты темная, до синевы. Ветви сосны подняты, у пихты они опущены вниз.

Опушка соснового леса поросла кленами, ольхой, осинником и рябиной. Ягоды рябины — один из основных кормов куницы с октября и по февраль. В этом году на Гефо рябина не уродилась, и куница ушла в другие места. На земле золотисто-пурпурными звездами лежат опавшие листья клена. Всюду свежие следы оленей и серн.

Здесь, на теневом склоне, почва промерзла и трава присыпана снегом. В прозрачном воздухе чувствуется зимний холодок, но все еще летают бабочки и комары.

Внизу за голубой дымкой тонкого тумана сбегают с гор высокоствольные леса. В иссиня-черном окружении пихт островками поднимаются сквозные, полупрозрачные вершины облетевших широколиственных деревьев. Леса тут почти на треть состоят из бука, осины, ивы, высокогорного клена и кавказского ильма. В этих лиственных островах сейчас жируют медведи и кабаны. Мы поднялись к отвесным, голубым от лишайника скалам. Над ними, на снежном крутом скате, раскинулась цепь кривых берез с густым зелено-коричневым подлеском рододендрона.

Взбираемся по острым ребрам горы к березняку. Идти очень трудно. Приходится осторожно нащупывать ногой малейшую шероховатость на узкой тропе, чтобы не поскользнуться на обледеневшем снегу и не сорваться в ущелье. На самом подъеме виден свежий след серны: она уходила вниз огромными прыжками от какой-то смертельной опасности.

Из поблекшей, белой от инея травы вылетел тетерев. Под моими ногами серым крохотным комочком пробежала мышь-малютка. На голых ветках берез, нахохлившись, сидят стайками красногрудые дубоносы. Их посвистыванье и щелканье сильных клювов нарушают окружающую нас тишину.

Мы долго путаемся в зарослях рододендронов. Нас выручает тропа, проложенная медведем. На снегу отпечатки его широких ступней, как будто человек шел здесь босыми ногами. Посредине большой поляны, вытоптанной медведем в рододендронах, стоит береза, сломанная на двухметровой высоте от земли. В месте излома — следы медвежьих закусов. Муравейник в корнях березы слизан медведем.

Перевалив через хребет, выходим к южному склону. На гриве хребта нас встречают удары холодного ветра. Шумят вершины сосен. В синеющем под нами ущелье раздался протяжный вой волка. Теперь для меня стало понятно, почему ни вчера, ни сегодня я не встретил серн.

Возвращаемся к лагерю. Обратный путь недолог. Спускаясь, смотрю на далекие горы. Там извиваются и плещут под ветром пепельные полотнища снежных облаков, крутится дымное курево буранов. Сквозь вьюжную мглу чуть пробивается тусклый свет заходящего солнца.

Стайка синиц пронеслась к пихтовому лесу. На склоне Пшекиша под защитой старых пихт лежит на поляне олень.

Выехал прежней дорогой обратно на Гузерипль.

Над горами клубятся тучи. Клочья серого тумана сползают вниз по склонам. Моросит мелкий дождь.

На снегу, вдоль тропы, узоры бесчисленных следов рассказывают лесные были.

Вот почти след в след пробежали за ланкой пять волков. О том, что это была горячая погоня, говорят широко раздвинутые в беге копыта ланки. Вот большие округлые следы рыси. Она спустилась со скалистых вершин и направляется к Тегеням за сернами. Мягкие подушки рысьих лап чуть оттиснуты на примороженном снегу. Протянувшиеся цепочкой по белизне снега дробные кресты — следы черного тетерева. Цепочка крестов вдруг прерывается: снег вспушен ударом крыльев. Тетерев взлетел. Совсем близко виден след лисицы. Он похож на собачий, но только отпечатки лап меньше.

Метели рассыпают снега над горами. Ниже синеет тяжелая дождевая завеса. Пастбище Абаго окружено молочно-белым туманом. Он быстро надвигается с двух сторон и, словно губкой, стирает березовые лески в низинах, и поникшие травы, и черную ленту оттаявшей тропы. Надо спешить!

На верхней опушке пихтового леса, вблизи туристского домика, на мгновенье, будто легкая тень, среди стволов мелькнуло и скрылось рыжее тело ланки. В лесу влажно, как в теплице. Под пихтами зеленеют кусты рододендрона, лавровишни и узорчатолистого падуба. Стволы отдельных пихт обвиты зеленью лиан так густо, что эти пихты кажутся помесью хвойного и широколиственного дерева.

Дождь усиливается. С отяжелевшей бурки струями стекает вода. Облака спустились низко. Еду сквозь облако. Впереди над тесниной реки Белой неподвижно стоит жемчужно-пепельная стена водяных паров.

В Южном отделе заповедника, в Красной Поляне, работает Нишенко. В гражданскую войну он с отрядом красных партизан скрывался в тылу у белых, в горах Черноморского побережья.

Однажды по приказу штаба Нишенко, действуя один, захватил живым и привел в лагерь красных партизан известного белогвардейца — черкесского князя. Нишенко проник к нему под видом странника.

После разгрома Деникина ночью в Красную Поляну внезапно ворвался высаженный на берегу моря белый десант.

Десятки красных партизан, в том числе и Нишенко, были схвачены во время сна. Утром белые повели пленных на скалистый обрывистый берег Мзымты, к месту, где над бездонным ущельем реки изогнулась древняя одинокая сосна. На кривом стволе этой сосны, как на плахе, белые бандиты рубили шашками головы партизанам, одному за другим.

Нишенко был последним. Он отшвырнул конвоиров и прыгнул вниз, в кипящую и воющую пропасть. Бешеная стремнина помчала его, захлестывая пеной и водой, швыряя на дно омутов и на острые камни.

В нескольких километрах ниже по течению шапсуги подобрали на прибрежной гальке обезображенное, с переломанными руками и ногами, тело неизвестного человека. Человек еще слабо дышал. Шапсуги унесли его в горы и стали лечить.

Нишенко выжил.

По горам стелется непроглядный, слоистый туман. Над ущельем реки клубятся и пузырятся белые и сине-сизые пары. С однообразным глухим шумом и плеском без перерыва льет дождь. Кругом в низинах стоят озера зелено-желтой воды. Вечером и ночью свистит и воет ураган. В каменных теснинах гремит Белая.

Двадцать седьмого наблюдался особенно высокий уровень паводка; за долгие годы — это второй по небывалому подъему. Мутные бурлящие волны Белой несут вывороченные с корнем деревья, забрасывают могучие кряжи на вершину утесов-порогов, которые обычно высоко торчат над водой. Грохоча, сталкиваются друг с другом огромные камни, сдвигаемые напором мчащейся с гор тысячетонной струи. Дождь и паводок рождены фенами — теплыми влажными ветрами. Двадцать восьмого в клокочущем тумане вспыхнула короткая радуга, расцветила клубы паров над горами и через несколько секунд растаяла.

На следующий день дождь продолжал лить с неослабевающей силой. Но уровень воды в Белой заметно снизился: высоко в горах выпал снег.

Ежеминутно под дождем и ветром климатолог спускается к реке: следит за уровнем паводка и берет в горластые склянки пробы замутненной илом воды.

Научными работниками заповедника создается своя, очень интересная теория климата.

«Местные», или «малые», климаты и общий, «большой», климат находятся в тесной взаимосвязи и должны в этой живой связи изучаться. Воздушные массы и подстилающая поверхность, то есть климат и орография района, также взаимосвязаны и действуют друг на друга. Воздушные массы заполняют выемки рельефа, текут по ним или упираются в возвышенности, через них переползают, обходят их.

Неразрывна теснейшая связь между климатом, рельефом и растительным миром. Они воздействуют друг на друга, а следовательно, определяют и животный мир.