Избранное

На берегу Киши, у звериного брода, мы заметили двойной, совершенно свежий кабаний след. Ночью кабан спускался на кормежку в охотничий район, где больше фруктовых деревьев, и ночью же вернулся обратно в заповедник.

На Белой, вблизи кордона Лагерная, я впервые увидел полевку Роберта, водяную крысу горных рек Западного Кавказа. Это довольно крупный, пепельно-серого цвета, тупоносый зверек. Заметив нас, он стремительно скатился с крутого берега в воду.

В пять часов утра вдвоем с проводником выехали из Гузерипля через пастбище Абаго на Тегеня. Место это находится у подножья горы Гефо и хребта Пшекиш. Там достраивается дом для зимовки научных сотрудников зоологического сектора.

Едем крутым берегом Малчепы. Чем выше в горы, тем веселее темная зелень пихт. Под деревьями зеленеют купы и целые поляны рододендронов, лавровишни и листья стелющегося по земле ожинника. Яркозеленые, почти желтые стоят папоротники. Стволы деревьев покрыты свежими гирляндами плюща, кустами омелы и пестрят изумрудными и голубоватыми пятнами мха и лишайника. Кое-где попадаются бирюзовые цветы.

В морозном звонком воздухе ясно слышен неумолчный птичий разговор. Сейчас голоса, птиц не те, что в июле, изменилось и пернатое население леса, и поют птицы теперь совсем по-иному, на зимний лад. Мелодический треск, дребезжанье, щелканье, отрывистый свист — вот основной тон птичьего гомона накануне зимы.

Пролетела высоко в прозрачном сухом воздухе стайка красногрудых снегирей. За сеткой обнаженных ветвей мелькнул пестрый дятел.

На черной тропе отпечатки медвежьих следов.

Пастбище Абаго — огромная поляна субальпийского луга — кажется мертвой и пустынной. Сочные, зеленые летом, травы сейчас лежат серые и безжизненные, придавленные к земле ветрами, холодом и недавним снегом.

Все же и здесь, на высокогорье, жизнь продолжает существовать бок о бок со смертью. На теневых склонах — захолодях — зима, и холод, и смерть. Но на выгревах, там, где-ярко светит горное солнце, тепло по-весеннему, цветут крупные голубые колокольчики, летают белые и красные бабочки. По засыпанной снегом тропе на теневом склоне цепочкой протянулись круглые следы дикого кота. Тонкий зеленовато-голубой лед на солонцовом болотце разбит копытами оленей.

Вот острый конус горы Экспедиции. Он с северной Стороны порос березняком и запорошен снегом.

У самого березняка, неподалеку, застыла большая стройная лань. Я придержал лошадь. Среди деревьев мелькнули рыжие тела еще нескольких оленей. Через мгновение на открытое место вышла пара молодых ланок. Они стали рядом с первой ланью и внимательно глядели в мою сторону. Снова какое-то движение в березняке, и на опушке появился огромный олень. Он стал ближе ко мне, впереди ланок, явно охраняя их от опасности. Он вскинул голову, ветвистые рога высоко поднимались в голубом небе. Олени следили за мной несколько минут, затем спокойно повернули к горе — сначала ланки, за ними рогаль — и скрылись в чаще.

Тропа идет северным склоном горы Экспедиции. В пихтовом лесу все зелено. Особенно ярка зелень густых зарослей рододендронов и овсяницы — зимнее пастбище оленей и серн.

Но тропа покрыта зернистым снегом. Он блестит и между кустиками травы. Видны широкие медвежьи, уже заледеневшие следы и отпечатки оленьих копыт. Следы оленей встречаются всюду.

На этом, северном, крутом склоне горы Экспедиции зимой снег не тает и накапливается, деревья от тяжести снежных сугробов у основания изогнуты.

В долине реки Безымянной вода у берегов скована льдом, быстрое течение также несет куски льда. Еще подъем, и я выезжаю на поляну, всю изрытую дикими свиньями. Здесь, их летние пастбища и купалки. Полусгнивший ствол большой пихты кругом опахан кабанами. Они выкапывают тут корни и клубни, добывают червей.

Миновав пихтовый перелесок, я выехал к лагерю Тегеня. Это широкая, поросшая высокой травой и белокопытником поляна. Она со всех сторон окружена горами, покрытыми пихтарником. Лагерь-зимовка представляет собой деревянный домик в одну комнату. Близко от него, под горой, бежит по круглым камням небольшая река Тегинка. Справа от лагеря серебрятся снега на ребристых вершинах Бамбака и Аспидной. Слева — в зелени, голубизне и фиолетовых, отблесках — вздымается Большой Тхач, похожий на гигантский петуший гребень.

В лагере сейчас живут двое: коллектор зоологического сектора и рабочий.

В окрестностях Тегеней встречается много оленей, серн, диких коз, бывают и туры. Но сейчас все они временно отошли: их беспокоит шум вокруг отстраивающейся зимовки. Кроме того, появились в большом числе волки и распугали серн. Вчера здесь видели двух волков, гнавшихся за серной.

В комнате тепло и уютно. Поужинав консервами, ложусь спать. За окном в холодном мраке хрипло хохочет и ухает сова.

Все же я надеюсь встретить серн. С утра отправился на гору Гефо, где обычно их держится много. Еще несколько дней тому назад здесь видели стадо серн в тридцать голов. Они спускались на пастьбу очень низко. Сейчас у них гон. В это время они разбиваются на небольшие группы и делают частые и длинные перекочевки.

На Тегинке уже лед, и, чтобы напиться, его приходится проламывать.

Поднимаюсь к хребту по южному склону. Всюду высохшая серая трава на корню и зонтичные, высотою больше чем в рост человека. Среди сухой травы краснеют на оголенных ветках примороженные ягоды шиповника. В траве шныряют быстрые зеленые паучки. Вот пробежали две полевки с травинками во рту и скрылись в норе под корнями бурьяна.

Иду опушкой соснового леса с примесью пихт, горного клена и осины. У молодых широколиственных деревьев обглодана кора на стволах и обгрызены нежные концы веток: здесь были олени. На старой разлапой сосне золотятся в солнечных лучах паутинки. Солнце хорошо греет, и кажется, что сейчас лето. В пихтах стучит дятел. В блеклоголубом небе парит сокол.

В стороне от Оленьей тропы, по которой я иду, среди соломенно-желтой мертвой травы то тут, то там бурым пятном выделяется круглая полянка — точо́к, вытоптанный оленем во время рева.

С заснеженных вершин дует холодный порывистый ветер. Под его ударами гудят стволы сосен и кленов. Шумят и ропщут, пригибаясь, вершины деревьев. Но пролетит ветер — и снова тихо и тепло. Спокойная тишина стоит над горами и в глубоких ущельях.

Над черно-зеленой щетиной низкорослых сосен и пихт поднимаются голубые мшистые скалы, похожие на остатки полуразрушенных колонн. В трещинах камней топорщится зеленая трава и пылят желтым огнем какие-то очень мелкие альпийские цветы. За этими скалами мысок пересечен неширокой, но очень глубокой щелью. Перейти через нее нельзя: по другую сторону расщелины — крутой обрыв в причудливых изломах голубовато-серых и коричневых каменных глыб. Вершина его покрыта шапкой сосен. Это крепи, где держатся серны.

Посредине мыска зияет в каменной толще воронкообразный колодец глубиной в пятьдесят-семьдесят метров. Старожилы называют его «Котлом». С большим трудом взобравшись на изогнутый ствол нависшей над Котлом сосны, я заглянул в него: внизу чуть брезжил свет, пробиваясь сквозь отверстия в отвесной осыпи. Тут же, рядом с зевом Котла, в густом переплетении можжевельника, в камнях — нора куницы: на черном перегное у входа — ее следы.

Возвращаюсь по теневому склону, по рябым его снегам. Снег лежит большими лучевидными кристаллами у самых корней травы. Вокруг следы оленей, серн, волка и медведя. Под тяжелой медвежьей лапой снег сильно сдавлен и заледенел. Особенно много следов серн. На прогалинах, в чаще рододендронов снег плотно утоптан десятками копыт и испещрен янтарными пятнами.

В глубине долины дрожит синяя дымка озона. Заходит солнце. Небо в бледноголубых и жемчужно-розовых тонах. По горам, переплетаясь, медленно ползут полосы синих, черно-коричневых и зелено-бурых теней. Подножья гор окутаны сизой мглой. На вершины падают багряно-золотые отсветы.