Повесть о белой медведице

– Шея какая-то у нее странная, – заметил командир.

– Ага. Искривлена здорово, – подтвердил бортмеханик. – Меченая. На острове Врангеля этим занимаются.

«МИ-4» зашел слева от зверей – Кривошейка шарахнулась в правую сторону, и медвежонок не удержался, скатился в снег с широкой спины. Медведица тотчас оборвала стремительный бег.

Вертолет завис над зверями. Кривошейка вскинулась на дыбки, зажав задними лапами насмерть перепуганного медвежонка, разинула пасть со страшными, в палец, клыками и серым языком, и даже сквозь грохот вертолетного двигателя люди услышали отчаянный рев. Передними лапами с выпущенными когтями зверь неуклюже размахивал в воздухе. Он будто кричал: «Уходите! Я не причинил вам зла! Что вы делаете?!»

Ураганный ветер, поднятый винтом, сбил в одну сторону его длинную, с золотистым отливом шерсть.

Поединок был явно неравный. Человек, вооруженный мощной техникой, и дикий зверь, способный защищаться лишьударами передних лап и клыками… Но медведица не сдавалась.

Саня лихорадочно соображал: что предпринять, как обратить зверя в бегство? «Ракетница!…» Он достал из-под сиденья ракетницу, распахнул дверцу багажного отделения. Стрелять в медведицу не смог, пожалел; выстрелил рядом, в торос. Красная сигнальная ракета с шипением и шлейфом дыма забилась в ледяных глыбах и погасла, не причинив зверю вреда. Тот не обратил на нее никакого внимания, продолжал реветь и размахивать передними лапами, как бы отгоняя вертолет.

Саня вошел в азарт, плохо соображал и не ведал сам, что делает… Взгляд его упал на порожнюю бочку из-под солярки, которую вертолетчики вывозили с буровой. По неаккуратности облитая горючим, она жирно блестела в полутьме багажного отделения. За околицей любого арктического поселка гниют десятки, а то и сотни тысяч заржавленных порожних бочек из-под горючего. На одном острове Врангеля, например, их скопилось шестьдесят – семьдесят тысяч. Их ни разу не вывозили на материк – мол, овчинка выделки не стоит – и никто не учитывал.

«А если?…» Саня рывком повалил поставленную на «попа» бочку, подкатил ее к выходу. Дрожащими пальцами переломил ракетницу, вогнал в ствол толстый патрон. Потом вытолкнул бочку на лед.

Едва раздался громкий дребезжащий звук, Саня выстрелил. Огненный заряд пробил металл. Бочка вспыхнула факелом. Вертолет тотчас отлетел в сторону.

И только тогда медведица оставила на произвол судьбы своего малыша и бросилась прочь. Она скрылась за гребнями торосов.

Медвежонок ни жив ни мертв лег на лед, закрыл глаза лапами, боясь смотреть на синеватые языки пламени, рвущиеся на ураганном ветру от бочки.

Этого-то и добивались люди.

Не рискуя сесть, «МИ-4» завис в полуметре от льдины; Саня открыл дверцу багажного отделения и спрыгнул на снег. Был он в одном свитере, а кожаную, на меху, летную куртку держал в руках, намереваясь ею накрыть медвежонка.

При появлении человека медвежонок бросился наутек. Но был он очень толстый от жирного материнского молока и нерпичьего жира, неповоротливый и быстро устал и поступил так, как поступают все медвежата, умаявшиеся от преследования врага: ложатся, зарывают голову в снег или мох.

Саня сгреб медвежонка в охапку, пригибаясь под работающими лопастями винта, побежал обратно к машине. Зверенок отчаянно ревел и все пытался укусить своего врага за руку в меховой перчатке.

Очевидно, услышав зов о помощи своего детеныша, Кривошейка, презрев опасность, выбежала из торосов. Она не скользила по наледи, потому что подошвы лап белых медведей покрыты густым грубым волосом. Словно по воздуху, громадный зверь мчался на машину.

Саня с живой ношей успел-таки вскочить в багажное отделение и захлопнуть изнутри дверцу. Командир тотчас начал подъем.

С вертолетом случилось что-то неладное: оторвавшись метра на два, он начал вдруг крениться кабиной. Лопасти вращавшегося винта вот-вот чиркнут лед, и тогда неминуемо произойдет катастрофа: вертолет завалится набок, воспламенится раскаленный двигатель или тяжелые ящики с керном сместятся, пробьют запасную бочку с авиабензином – от искры она взорвется.

Глянув вниз, командир увидел медведицу. Она висела на колесе, ухватившись за него передними лапами. Многопудовая туша и не позволяла до предела загруженной машине набрать высоту.

– Медведица на колесе! – прокричал он.

Бросив запутавшегося в куртке медвежонка на дюралевый пол, Саня рывком открыл дверцу. Медведица висела с задранной мордой. На ушах у нее были металлические сережки. Она подтягивалась на передних лапах, затем рывком опускалась, силой и тяжестью тела тянула вертолет вниз. Машина раскачивалась маятником, готовая вот-вот потерять управление и рухнуть на лед. Кроме того, резиновая покрышка колеса долго не выдержит таких рывков, сорвется с обода, а на одном колесе не сесть, непременно завалишься набок…

Глаза зверя и человека встретились.

Саня с ужасом представил, как взорвавшаяся запаска разнесет и машину, и людей на куски. Если же вдруг произойдет чудо и вертолет сядет, не повредив винта, с целой, не сорванной с обода покрышкой, разъяренная медведица ударом мощной лапы пробьет корпус, отомстит людям за похищение детеныша.

Медлить было нельзя. Держась руками за металлический дверной косяк, Саня присел и выставил ногу наружу. Затем твердым каблуком унта ударил по огромной когтистой лапе, вцепившейся в толстое, как бочонок, колесо. Медведица повисла на одной лапе. Бортмеханик ударил по другой – и зверь упал на лед.

И только теперь вертолет, почувствовав облегчение, рывками набрал высоту.

«МИ-4» покружил над медведицей. Она полулежала, задрав голову и немигающе глядя на машину.

В пилотской кабине затрещал, запищал приемник, и раздался тревожный голос руководителя полета:

– Полста шесть два пять! Я – «Север»! Не вижу вас! Ваше место?

– Я – борт полета шесть два пять. Немного отклонился от линии, – спокойно ответил командир. – Буду… буду пятнадцать двадцать.

– Понял вас, понял. Конец связи.

Когда «МИ-4» летел над побережьем, медведица с кряхтеньем поднялась, прихрамывая, пошла в ту сторону, куда полетела машина

Но этого пилоты уже не видели.

Саня проклинал и себя и ту минуту, когда ему пришла в голову затея пленить медвежонка. Но кто, кто знал, чем все это обернется!

Саня действительно любил животных. Своей, конечно, очень странной любовью. И если б кто обвинил его в неоправданной жестокости к «братьям нашим меньшим», он бы мог рассказать, как прошлой осенью подобрал в поселке облезлого, в лишаях, с перебитой лапой пса, выходил, воспитал, вырастил его, не жалея ни сил, ни времени. Да и все поселковые собаки знали и любили этого краснощекого крепыша, и когда он шел с аэродрома в общежитие, со всех ног бросались к нему: для псов в кармане бортмеханика всегда припасено лакомство.

Но дело было сделано; запоздалое сожаление лишь терзало сердце, но уже ничто не могло изменить…

Поздно вечером, когда в общежитии пилотов наконец воцарилась тишина и задремала дежурная в своем закутке возле выхода, Саня спрятал под курткой свернутый рюкзак и зашагал к аэродрому. Своего Урмана, пса-великана, помесь овчарки и ездовой лайки, он заблаговременно вывел на улицу. Урман, несмотря на протесты дежурной, открыв мордой входную дверь, чуть ли не каждый день проникал в комнату хозяина и ночевал у него под кроватью. Это командир и штурман посоветовали вывести собаку. Неизвестно, как бы овчарка-лайка реагировала на соседство дикого зверя, хотя Урман умный и послушный пес. Извечные враги, природа могла взять свое. Договорились так: Саня приносит медвежонка в комнату, где жили он, Владимир и Михаил, и медвежонок проводит здесь ночь, а о «находке» объявляют поутру.

На аэродроме Саня поднялся в сторожевую будку и сказал часовому, что забыл в «МИ-4» кирзовые сапоги, которые ему срочно понадобились. Врать он умел мастерски.