Сатана и Искариот. Части первая и вторая

— Не родился еще тот юма, которому бы удалось обмануть Олд Шеттерхэнда. Большой Рот, разумеется, останется у нас. Трое других юма должны вроде бы передать приказ в лагерь?

— Да, — ответил я.

— Они точно знают, что им надо передать?

— Я отдал разные распоряжения.

— Что это еще? — быстро спросил стоявший рядом Большой Рот, предполагая какой-то подвох.

— Да кое-что очень простое, о чем мы только потому не говорили, что это подразумевалось само собой. Ты так торопился, что согласился со мной, когда я потребовал, чтобы твои воины моментально подчинились тебе.

— Какой срок ты им определил?

— Да, собственно говоря, никакого. Повиновение должно быть мгновенным и безусловным. Если оно требует еще какого-то срока, то это уже не повиновение. В мои намерения не входит оставаться здесь надолго, пока твои люди соизволят сообщить мне, что они согласны проявить послушание. Я предоставлю им полчаса сроку.

— Дай хотя бы час!

— Нет, полчаса. Это и так слишком много для осуществления наших планов. Как только пройдет полчаса, а юма еще не согласятся с нашими условиями, тогда, без малейшего промедления, заговорят ружья. От этого я не отступлюсь и думаю, что ты со мной согласишься.

— Что поделаешь — вынужден. Но ты говорил о различных распоряжениях. Каковы же другие?

— Они касаются сдачи оружия. Как только юма подчинятся твоему приказу, я укажу место поблизости от вашего лагеря, окруженное нашими людьми. Туда станут приходить юма… поодиночке… разумеется, и сдавать свое оружие, а потом сейчас же будут возвращаться к себе в лагерь. Думаю, ты не посчитаешь такое распоряжение несправедливым.

— Я с ним согласен.

— Ну, ладно! Но я предупреждаю тебя, что каждый юма, у которого мы найдем какое-либо оружие или то, что может сойти за оружие, будет считаться предателем и будет расстрелян!

— Это жестоко, очень жестоко! Ну, а как будет с лошадьми и личными вещами моих воинов?

— Лошади, естественно, принадлежат нам; они — наша законная добыча. Позднее мы будем по своему усмотрению в зависимости от поведения юма, возвращать кому-то из вас лошадь или нет. Все боеприпасы — порох, свинец, пули или даже патроны — относятся к оружию, а значит, должны быть сданы вместе с ним. Все прочее, что у вас имеется, мы тщательно обыщем. Я не думаю, чтобы мы захотели что-то взять из ваших личных вещей, но все, что вы награбили на асиенде, мы отберем и вернем асьендеро, законному владельцу. У тебя есть еще вопросы?

— Нет, мне все ясно.

— Тогда трое посланцев могут отправляться в лагерь, а ты садись-ка здесь и никуда не уходи до тех пор, пока тебе не даст на это разрешение один из нас троих — Виннету, Сильный Бизон или я!

Юма удалились, чтобы исполнить поручение, скорее неприятное, чем тяжелое. Большой Рот присел на корточки, по моему знаку справа и слева от него выросли два часовых, не спускавшие с пленного вождя глаз.

Я посмотрел на часы, потому что был твердо намерен по прошествии получаса дать несколько предупредительных выстрелов, если мы не получим ответа, а чуть позже начать и настоящую стрельбу.

Посланцы, как мы видели, достигли лагеря и разбудили спящих. Сначала возникла короткая ссора, но потом юма тесно столпились вокруг посланцев, и через недолгое время из этой группы раздался многоголосый гневный крик. Посланцы передали приказ вождя; это произвело действие, какого и можно было ожидать, а именно — необычайное возбуждение, ставшее для нас весьма примечательным зрелищем. Пройди оно, не увлекая юма к необузданной вражде, и успех нашего предприятия был бы обеспечен.

Я вместе с Виннету и вождем мимбренхо немного отошел от Большого Рта, чтобы он не мог слышать, о чем мы говорим. Когда во вражеском лагере поднялся неистовый шум, Сильный Бизон сказал:

— Сейчас они бросятся на нас. Это чувствуется по их крикам. Но мы их достойно встретим.

— Это — временное явление. Когда они узнают, что полностью окружены, то придут в себя, — ответил я.

— В такое я поверю с большим трудом. Олд Шеттерхэнд должен все обдумать; он ничего не должен забывать.

— А что же я мог бы позабыть?

— То, что юма до сих пор чувствовали себя уверенно. Они заснули с мыслью, что на рассвете нападут на нас и уничтожат. Теперь, когда они еще не совсем стряхнули с себя сон, им дали понять, что они окружены и должны сдаться. Почти наверняка спросонок, придя в сильное возбуждение, они схватятся за оружие.

— Они моментально опомнятся, потому что я им отправил послание, которое быстро их успокоит и вселит надежду.

— На что им надеяться, когда все они должны умереть? Может быть, ты дал им немного надежды на освобождение?

— Конечно.

— Им всем и даже их вождю?

— Вождю тоже, но на особых условиях.

— Ты с ума сошел! Моего согласия на это ты никогда не получишь!

— А я в нем не нуждаюсь.

— Как это? Разве ты один здесь распоряжаешься? Разве у Виннету и у меня нет своего мнения?

Он опять рассердился, что с ним происходило часто. Я спокойно ответил ему:

— Да, и вы тоже решаете, но я пообещал на этот раз не прислушиваться к вашему мнению. Кроме этого, я еще много чего наобещал.

— А что конкретно?

— Тайно освободить Большого Рта и всех его людей, перерезав их путы.

— Что? И ты такое мог обещать? — с яростью набросился он на меня. — Как мог ты осмелиться на такой поступок! Как мог ты без нашего согласия…

Дальше он не смог продолжить, потому что Виннету так крепко схватил вождя за руку, что от боли у него отнялся дар речи, а Виннету принялся поучать его:

— Что это мой краснокожий брат раскричался, словно старая женщина, у которой болят зубы? Или он хочет, чтобы Большой Рот услышал, о чем мы здесь говорим? Разве когда-либо Олд Шеттерхэнд действовал легкомысленно? Если он все взвесил и дал обдуманное обещание, то он его выполнит, а если это была игра, то можно и не сдержать свое слово.

— Но ведь Олд Шеттерхэнд имеет привычку выполнять свои обещания!

— Если выполняются условия, при которых обещания эти были даны.

— Ах вот что! Условия! — буркнул все еще не успокоившийся вождь. А потом он злобно крикнул мне: — Оставь свои условия себе — я ничего не хочу о них знать!

С этими словами он отвернулся от нас и, отойдя на значительное расстояние, бросился в траву. По лицу Виннету скользнула улыбка, но он ничего не сказал. Я подумал, что должен кое-что разъяснить ему, и заметил:

— Я дал обещание, потому что совершенно точно знал…

— Довольно! — прервал он меня. — Все, что делает Олд Шеттерхэнд, правильно, ему не надо оправдываться передо мной. Я знаю, что он обманет юма, потому что тот, в свою очередь, хотел провести его. Сильный Бизон, бесспорно, очень храбрый воин, но ему не хватает проницательности, а мысль его достает лишь на дальность броска его томагавка. Его гнев быстро возникает, но столь же быстро и испаряется. У него доброе сердце; он попросит у Олд Шеттерхэнда прощения.

Когда Виннету говорил, всякая обида исчезала. Он наблюдал теперь за лагерем, в котором волнение быстро утихало. Юма о чем-то спокойно говорили меж собой, стараясь хорошенько разглядеть наше расположение. Полчаса еще не истекли, а один из посланных вернулся и сообщил:

— Три старейшины юма хотели бы поговорить с Олд Шетгерхэндом, Виннету и Сильным Бизоном. Могут ли они прийти?

— Да, но без оружия.

— А смогут ли они, даже в том случае, если соглашение не будет достигнуто и они предпочтут биться, смогут ли они вернуться в лагерь? Не попадут ли они в ловушку?

— Они же будут посланниками; они смогут уйти, откуда пришли.

Юма побежал к лагерю, чтобы поскорее передать это известие, и вскоре мы увидели, как оттуда вышли трое старейших воинов. Они скинули покрывала и даже верхнюю одежду, чтобы нам было ясно видно: никакою припрятанного оружия они с собой не несут. Сильный Бизон, обрадованный таким поворотом событий, снова присоединился к нам.

Трое воинов прошли мимо своего вождя, не бросив на него даже взгляда, что ни в коем случае не означало презрения к нему. Теперь они шли, как представители своих соплеменников, а поэтому в данный момент для них вождь просто не существовал. Трое воинов остановились и слегка поклонились, приветствуя нас, потом один, вероятно, старейший из воинов, обратился ко мне: