Сатана и Искариот. Части первая и вторая

— Это едет Олд Шеттерхэнд, — крикнул я им. Тогда они опустили оружие и позволили нам проехать.

Мимбренхо не разжигали костра, схоронившись в лесной тени. Услышав мой голос и мое имя, некоторые из них подошли ближе, чтобы отвести меня на место, где располагался вождь, ибо иначе я бы его не нашел. А он подумал, увидев двух приближающихся коней, что мы приехали вместе с Виннету; но когда я остановился перед ним и спрыгнул с лошади, вождь увидел двоих чужаков на другой лошади и спросил:

— Ты вернулся без вождя апачей? Где же он и кто такие те двое краснокожих, которых ты привез с собой? Почему они неподвижно сидят в седле и не спускаются на землю?

— Они не могут этого сделать. Здесь, в тени деревьев, темно, и ты не можешь видеть, что они привязаны к коню.

— Привязаны? Так, значит, это пленные собаки-юма?

— Ты угадал.

— Это хорошо! Они никогда больше не увидят свободу, и я надеюсь, что самый паршивый из этих псов, Большой Рот, попадет в наши руки так же, как они. Снимите их и привяжите к дереву!

Отдав такой приказ, он хотел отвернуться от пленных, но в этот момент я предупредил его:

— Ты упомянул вождя юма. Посмотри-ка повнимательнее на пленных!

Он подошел к коню Виннету и, посмотрев в лицо переднему всаднику, внезапно отступил на шаг назад и воскликнул:

— Уфф! Верно ли я увидел или меня обманула тень, в которой я нахожусь? Это тот паршивец, чьим именем я только что осквернил свой язык?

— Да, это он.

— Большой Рот! Большой Рот! — пронеслось по толпе мимбренхо. Индейцы толкались, чтобы увидеть вражеского вождя, с их губ срывались обидные словечки и проклятия, которые можно было слышать, но нельзя было передать. Пленников, несмотря на путы, стащили бы с коня, если бы я не воспрепятствовал этому произволу.

— Отойдите назад! — приказал я воинам. — Пленники принадлежат мне; я их поймал, а не вы.

— Но ты принадлежишь нашему отряду, — вмешался Сильный Бизон, — а поэтому пленный вождь в такой же степени наш, как и твой. Но сейчас я ему ничего не сделаю. Снимите его с коня, привяжите вместе с его сотоварищем к дереву и хорошенько их стерегите, чтобы у пленных не осталось никакой надежды на бегство.

— Нет, — возразил я. — Снимите обоих и привяжите каждого к отдельной лошади! Мы сейчас же должны выступать на лагерь юма, разбитый за лесом. Возле лагеря остался наблюдать Виннету.

— Мы нападем на них?

— Вероятнее всего — нет. Думаю, что сражения не будет. У меня не было времени посоветоваться с Виннету, но он разделяет мое мнение, что мы возьмем в плен юма, не пролив и капли своей крови.

— Тем лучше, потому что тогда все они умрут у столба пыток, и в вигвамах мимбренхо будет большой праздник. Воины, вы слышали, что Олд Шеттерхэнд приказал выступать!

Не прошло и двух минут, как все уже сидели верхом, и мы галопом поскакали по только что проделанному мной пути. Я уже больше не беспокоился о пленниках, потому что знал: они находятся под более чем надежным присмотром. Возглавив вместе с Сильным Бизоном отряд, я рассказал вождю, что произошло с нами.

— Мой брат Олд Шеттерхэнд находился в большой опасности, — сказал он, когда я окончил рассказ. — Воины мимбренхо знают, что пума даже ночью не нападает на всадников; их бы ты не смог обмануть. Но от собак-юма ты ускользнул, потому что их черепа набиты гнилой травой. Значит, ты, так же как и Виннету, полагаешь, что нам не придется сражаться?

— Да, я думаю, что они сдадутся без боя.

— Юма — трусливые жабы, но число их немалое, и я убежден, что они станут защищаться.

— Защищается тот, на кого нападают, а мы вовсе не станем на них нападать.

— И тем не менее они сдадутся?

— Да, я уверен.

— Тогда они достойны быть осмеянными. Я стар и многое пережил, чего не знают другие, но никогда я еще не видал, чтобы кто-нибудь сдавался по собственной воле.

— Ты услышишь обо всем попозже, когда мы поговорим с Виннету. Теперь же давай поспешим к нему!

Мы быстро пронеслись через лес и добрались до того места, где я расстался с Виннету. Он поджидал нас, весь залитый лунным светом, выпрямившись, чтобы мы издали могли узнать его. Мы спешились. Лошадей привязали к деревьям на опушке, а пленных оставили под надежным присмотром. Краснокожие расположились в тени, и вскоре воцарилась такая тишина, что, пожалуй, только опытнейшему разведчику юма удалось бы нас раскрыть.

Виннету, Сильный Бизон и я уселись вместе, чтобы обсудить наши действия. Никто другой не осмеливался приблизиться настолько, чтобы расслышать наш негромкий разговор. Индейский воин далеко не так дисциплинирован, как европейский солдат, но к вождю он проявляет глубочайшее уважение, нисколько не меньшее, чем почтение, испытываемое подчиненными к генералу.

Сильный Бизон был много старше и Виннету, и меня, но одновременно гораздо нетерпеливее. Едва мы заняли свои места, как он уже начал:

— Собаки-юма перебежали нам дорогу; скорее давайте их разобьем и не позволим им вернуться в их пещеры.

Виннету ответил ему не сразу, я тоже молчал. Старик жаждал крови, но для меня смерть стольких людей была бы ужасной. Я решился содействовать полюбовному соглашению между мимбренхо и юма, но не мог объявить об этом вождю дружественного мне племени, иначе он бы, пожалуй, не согласился и решил бы действовать по своему усмотрению. Насколько я знал Виннету, можно было быть уверенным, что он разделит мои взгляды, по меньшей мере в том, что кровопролития следует по возможности избегать. Так как мы медлили с ответом, Сильный Бизон продолжал:

— Слышали ли братья мои слова? Почему они не говорят? Олд Шеттерхэнд не хочет сражаться. Что же тогда должно произойти? Может ли Виннету поведать мне об этом?

— Я могу раскрыть тебе наши планы, — ответил апач.

— Мое ухо открыто для твоих слов. Я жажду их услышать.

— Юма сдадутся, не вступая в бой с нами.

— В это я не могу поверить. Если они так сделают, то будут величайшими трусами, чего я никак не могу предположить, несмотря на все мое презрение к ним.

— А разве не бывает так, что храбрый человек бывает вынужден сдаться без боя? Хороший воин не только смел, но и осторожен, осмотрителен, умен. Кто может сказать про Виннету, что он когда-либо был малодушен или даже труслив? И тем не менее случалось, что он сдавался своим противникам без боя. Если бы он сражался, то был бы убит, не причинив своим врагам никакого вреда. Однако он сдался в плен, потом сбежал и смог отомстить своим врагам. Так что же было лучше — слепая храбрость или расчетливая осторожность?

— Последнее, — вынужден был согласиться мимбренхо.

— А разве не так же поступал Олд Шеттерхэнд? Когда юма его поймали, он мог бы долго защищаться от них, но его наверняка сразила бы какая-либо стрела. Но он действовал не так, а позволил схватить и связать себя. Посмотри на него! Разве он не свободен? Разве теперь он не пленил вражеского вождя? Разве он трусливо вел себя? Нет, всего лишь умно! Так поведут себя и юма, когда увидят, что сопротивление бесполезно.

— Но сможет ли Виннету внушить им все это?

— Да, если ему помогут воины-мимбренхо.

— Тогда он должен поделиться с нами своими мыслями.

— Мы окружаем юма. Пока Олд Шеттерхэнда не было, я хорошо изучил место, где расположен лагерь. Юма очень устали; они спят на окраине леса, прямо на траве; они положились на своих разведчиков и даже не выставили часовых. Только возле пасущихся лошадей остались двое сторожей, которые следят за тем, чтобы животные далеко не уходили. Разве трудно окружить спящих?

— Со стороны леса это легко: в лесу темно, там можно подкрасться, оставаясь незамеченными. Но на опушке леса светло, потому что светит луна. Нас увидят люди, сторожащие лошадей, и поднимут шум.

— Да, луна-то светит, но Сильный Бизон не замечает главного. Юма не откроют нашего приближения. Мы оставим лошадей и подкрадемся так близко, как только возможно. Если мы поползем, то нас никто не увидит.

— Уфф! Если Виннету в этом уверен, то я не могу не согласиться с ним. Но что же должно произойти, когда мы их окружим?