Сокровища Призрачных островов. Карта и компас (СИ)

— Что же ты не уходишь, министр? — видя, что Феофан мешкает, спросил Сокол. — Не веришь, что я тебя отпускаю?

— Не верю, — честно ответил Феофан. — Ты выстрелишь мне в спину, когда я буду радоваться спасению. Я видел тебя в бою, ты дашь мне отойти далеко.

Ярош отвел взгляд. Феофан не мог знать, о чем он думает, и что вспоминает, как защищал врага на совете пиратских капитанов. Имперский министр был его пленником, и как сказал Ричард, только ему решать, что будет с заложником.

— Тогда ты понимаешь, что тебя ждет, — холодно усмехнулся Ярош, доставая пистолет. — Иди.

Феофан не двинулся с места.

— Стреляй так, пиратский капитан. Если ты обрек меня на казнь, я хочу смотреть тебе в глаза. Это мое последнее желание.

— Нет, тебе отказано в этом желании. Но если будешь настаивать, твоя смерть будет иной. Выбирай, Феофан.

Было странно слышать, что пират называет его по имени, а не презрительно: имперским министром. Феофан закрыл глаза, тайком вздохнув. Да, ему позволено выбирать, но так или иначе, сегодня развлечение победителей закончится. Он хочет, чтобы это развлечение закончилось сегодня, — вот в чем на самом деле заключается его выбор.

— Надеюсь, когда‑нибудь ты найдешь то, что ищешь, и оно тебя не погубит, Ярош Сокол, — напоследок сказал Феофан и медленно пошел вдоль берега к ближайшему холму.

Ярош посмотрел на пистолет в своей руке. Министр правильно говорит: он может дать пленнику отойти далеко. Как соблазнительно решить все одним выстрелом, но зачем тогда он спрашивал у компаса про безопасный путь для министра?..

Страшно идти и не оглядываться, ожидая гулкого грохота выстрела, как последнего, что ты, вероятно, услышишь перед смертью. Конечно, если тебя не оставят одного умирать посреди скошенного поля…

Феофан поднялся на холм и не выдержал ожидания — оглянулся. Неподалеку еще светились огни рыбацкого поселка. Яроша на берегу уже не было.

Пиратский капитан отпустил своего врага. Ярош Сокол сдержал данное им слово.

Министра узнали имперские солдаты уже в следующем маленьком прибрежном городке, а Химера встретила на полдороге к столице. Советник Императора по — дружески протянул к нему руки, приветствуя, и прикосновение не было холодным или полным чар — соперник за доверие Императора действительно радовался возвращению имперского министра.

Дальше они поехали вместе…

Феофан стоял перед большим зеркалом, поправляя знак власти на светло — серой ленте — золотую звезду с лучами — рубинами. Вспоминал все, что ему пришлось пережить за последние недели… В большом зале ждали, вероятно, только его. Все, желающие присутствовать на Суде Империи, уже прибыли, ведь если в круге не будет хватать хотя бы одного, захотевшего войти в состав судей, древнее заклятье не воплотится в жизнь.

Феофан вошел в зал, занял свое место. Справа, за два кресла от него, сидела Химера в облике черноволосого колдуна, одетого в белые одежды.

Преступница стояла перед ними, в яме, обрамленной алым бархатом и золотом: одежда судей не отличалась красочностью и разнообразием, будто не существовало иных цветов. В другом конце зала на простых стульчиках разместились три старые женщины, иногда люди называли их мойрами, норнами или еще как‑то, но от этого суть не менялась — эти существа имели власть над чужими жизнями. Старухи не обращали внимания, где находятся, сплетая серые нити.

В круг вошел обвинитель. Безымянный, как и все обвинители Империи, прекрасный и высокомерный.

— Подсудимая Аля Очеретяная, также известная как пиратский капитан по прозвищу Воронье крыло, вас обвиняют в расшатывании устоев Империи и попытке поднять мятеж. Известно ли вам, что за каждое неправдивое слово мы имеем право оборвать жизнь любого из тех, кто вам небезразличен? — обвинитель кивком указал на мойр.

— Да, мне известно об этом законе Империи, — спокойно ответила Аля. — Спрашивайте.

Обвинитель показал ей синий конверт с изъеденной огнем печатью и обугленным краем, вытащил из него лист, покрытый мелкими буквами.

— Что это? И кому адресовано?

— Это письмо капитана Яроша Сокола, перехваченное вами, — Аля чувствовала, как вслушиваются в ее слова мойры, каждое мгновение готовые рубануть по одной из нитей: колдовство, замешанное на дружбе и любви, искривленное, как и все в Империи.

— Кому адресовано это письмо?

— Пиратским капитанам.

— Кому адресовано это письмо из пиратских капитанов? — повторил обвинитель и уточнил. — Из живых.

Аля вздрогнула, этот ответ она, к сожалению, знала.

— Феникс, — она запнулась, неожиданно четко вспомнив женщину с волосами, подсвеченными пламенем. — Всех других вы уже наказали.

Но воздух звенел — она прошла по краю, не солгав, но и не сказав всего.

Обвинитель посмотрел на нее. Его улыбка была такая же ледяная, как и голос.

— А из тех, кто не был живым?

Аля вонзила ногти в ладонь, не почувствовав боли.

— Мариан и Джонатану.

Министр видел, как удивленно пошевелился советник Императора, едва ли не единственный, кто, кроме него, не выбрал для себя сегодня красные и багровые цвета. А обвинитель вел допрос дальше.

— Феникс уже встретилась с Ярошем Соколом?

— Да.

— А Мариан и Джонатан?

— Да.

— Почему мы не знаем, где они?

— Потому что им дарована новая жизнь.

— Обоим?

— Да.

— Кем?

— Той, которая воплощает в себе жизнь этого мира.

— Давняя с ними?

— Нет. Она ушла.

— Куда держит курс корабль с черными парусами?

— К Призрачным островам.

— Что ищет «Диаманта»?

— Сокровища.

— Какие?

— Я не знаю.

Правду. Только правду. Иначе она никогда себе не простит того, что случится. Хотя ее «никогда» может продлиться лишь до сегодняшнего вечера.

Вопросы. Десятки. Сотни. Обвинитель хотел знать все: как они встретились, как решили отправиться в столицу, чтобы бросить врагам вызов, как их предали и поймали…

Феофан смотрел на женщину, из последних сил державшуюся перед ними прямо, и восхищался ее стойкостью и мужеством. В приговоре не стоит сомневаться, но почему‑то министр с ужасом думал, что бы было, окажись, по его желанию, перед таким судом капитан корабля с черными парусами. Ярошу Соколу было, кого терять, и мало кому из пиратской команды Феофан действительно желал смерти. Не знал министр, что паруса корабля Али тоже были окрашены в черный цвет.

Сколько она перед ними простояла? А не солгала ни в чем…

Феофан не заметил, что колет пальцы лучами Имперской звезды.

Обвинитель разговаривал с главой Суда, собиравшимся огласить решение. Министр оставил звезду в покое.

Судья поднялся.

— По закону Империи за попытку свергнуть власть Императора, Аля Очеретяная, вы приговорены к смерти. В назидание…

— Постойте!

Феофан вышел в круг. Аля удивленно взглянула на имперского министра, сразу погасив блеск в глазах. А Феофан говорил, не думая, как поплатится за смелость.

— Зачем создавать из пиратки идола? Зачем давать надежду преступникам и статую, к чьим ногам можно положить цветы? Не лучше ли наказать ее так же, на что осуждают всех обычных нарушителей закона? Своим приговором вы возвеличите ее и превратите в легенду, которая соберет вокруг себя непокорных последователей! Хотите ли вы бороться с новой легендой, созданной вашими же руками?

Судьи молчали.

— Министр правильно говорит, — принял решение глава Суда. — Идолы нам ни к чему, — и презрительно скользнул взглядом по преступнице, будто из‑за выбранной казни ее преступления утратили величие. — Аля Очеретяная, вас казнят на рассвете.

Министр не удержался, чтобы еще раз не посмотреть на подругу Яроша Сокола. В ее глазах светилась благодарность, ибо таким было последнее желание осужденного пиратского капитана.

Пророчество, застывшее на фотографии, не исполнилось. На площади перед дворцом не появится четвертая черная статуя.

Ярош смотрел на ночное море, но моря не видел. Дух Империи снова звал его, обещая легкую смерть. Но пиратский капитан смеялся, осмелившись выдержать взгляд звериных глаз.