Трагедия капитана Лигова

ГЛАВА ВТОРАЯ

Контр-адмирал Козакевич, заложив руки за спину, стоял у окна кабинета. Он задумчиво смотрел на Амур. По реке проплывали последние серо-грязные льдины. Весна в этом году наступала ранняя, с юга дули теплые ветры, с чистого июньского неба пригревало солнце.

Но контр-адмирал не радовался теплу. Вчерашняя почта ничего нового из Иркутска и Петербурга не принесла. После нападения пиратов с шхуны «Орегон» на эвенкийское стойбище он трижды писал и генерал-губернатору Сибири, и в столицу о необходимости усиления охраны восточного побережья. Козакевич просил прислать несколько сторожевых судов для борьбы с браконьерами. Петербург молчал.

Козакевич пригладил коротенькую, но густую, плотную и черную, как у цыгана, бородку. Светлые, немного навыкате глаза скользнули взглядом по раскисшей улице, задержались на двух прохожих, которые с трудом перебирались через грязь.

Контр-адмирал недовольно поморщился. В прохожих он безошибочно признал приезжих. Опять какие-нибудь авантюристы, искатели легкой наживы. Весной они каждый год прибывали сюда, чуть ли не со всех концов света. Контр-адмирал встречал их сурово, не жаловал, а бывали случаи — сразу же высылал.

Вон по дороге под охраной двух солдат идет, понурив голову, низкорослый широкоплечий человек в меховой куртке и пушистой пыжиковой шапке. Ноги в теплых расшитых торбасах разъезжаются по грязи. Голова человека опущена. Лица его не видно, но знает Козакевич, что оно искажено злобой, ненавистью, бессильным бешенством. Иркутский купчишка Сыркин самовольно ездил по стойбищам эвенков под видом царского гонца и со своими молодчиками собирал пушнину. Если туземцы не давались на уговоры, брал силой, насильничал. А сколько таких оказий. Ох-ох…

Козакевич увидел, что двое незнакомцев остановились и проводили взглядом купчишку. Контр-адмирал сердито подумал: «Смотрите, голубчики, смотрите. По одной дорожке пойдете».

Но на этот раз он ошибся. Скоро адъютант доложил о том, что капитан Лигов просит принять его.

— Лигов? — вопросительно повторил контр-адмирал. Ему показалось, что где-то он уже слышал эту фамилию.

— Так точно, ваше превосходительство! — подтвердил адъютант. — И с ним господин Северов.

— Так чего же ты медлишь! — вскричал Козакевич. — Проси, проси!

Контр-адмирал обрадовался, услышав имя сына старого адмирала, под командой которого ему в молодости пришлось плавать два года. Козакевич сохранил приятное воспоминание о Северове. Лигова и Алексея он встретил у самого порога и рокочущим басом приветствовал:

— Милости прошу, господа. Неужели из самого Петербурга? — Он обратился к Алексею и с улыбкой проговорил: — Что, опять в наши края пожаловали? Похвально! И помнится, что я вам предсказывал возвращение.

— Уж край ваш такой. Кто раз побывает — его не забудет, — проговорил Алексей и, представив Лигова, добавил: — Пожаловали надолго, если примете.

— Нужны люди нам, нужны! — закивал Козакевич. Он усадил гостей и сам опустился в свое кресло за столом. — Настоящие русские люди нужны здесь. — Контр-адмирал нахмурился, вспомнив осеннее нападение на стойбище эвенков. Потом спросил: — Причина вашего приезда?

Лигов протянул конверт Невельского.

— От Геннадия Ивановича! — радостно воскликнул контр-адмирал. — Жив, здоров? Ну, слава богу! Как вспомню о неблагодарности к нему двора, сердце болит. Несправедливо, господа, несправедливо. Впрочем, уверен, потомки наши восстановят славу Геннадия Ивановича, воздадут ему должное.

Он раскрыл конверт и углубился в чтение. Лигов осмотрелся. Просторную комнату деревянного, сложенного из круглого леса, дома заливало солнце. На полу вместо ковра была распластана большая медвежья шкура. На стенах висели карты, оружие, за спиной Козакевича, над креслом, — большой портрет императора Александра Второго. В простенке между окнами, на грубовато сколоченной тумбе, стояла модель парус-вика. Сделанная из кости моржового клыка, она показалась. Лигову знакомой. Присмотревшись, он узнал в модели корвет «Байкал», на котором Невельской совершал плавания в здешних местах.

Контр-адмирал, читая, то покачивал головой, то посмеивался. Положив на стол письмо, он посмотрел на моряков отсутствующим взглядом. В этот момент он был мыслями в Петербурге. Потом Козакевич провел по лицу рукой, словно прогоняя думы, и с удовлетворением сказал:

— Не сдается Геннадий Иванович! Книгу пишет о делах ваших в столь отдаленных местах. Необходимая книга! — и перешел на деловой, но приветливый тон: — А вы, господа, располагайте мною. Дело нужное затеяли. Геннадий Иванович пишет, что вы без денег. Была бы охота. Ему вот тоже на экспедицию денег маловато казна выделила, да еще министры запрещали к Амуру идти, а он вон какой край для России открыл.

Козакевич посмотрел в окно на Амур, помолчал. Воспоминания расстроили контр-адмирала. Потом он долго расспрашивал о том, как выглядят Невельской, Северов, и лишь позднее спохватился:

— Простите, что увлекся. Теперь о вашем замысле поговорим. — Он внимательно посмотрел на уставших от многомесячного путешествия китобоев. — Сулит он светлые перспективы. Китов в здешних местах много. Вот севернее Николаевска, — контр-адмирал подошел к карте, занимавшей полстены, — у залива Тугурского, есть удобная бухточка Калым, что значит по-эвенкийски кит. Наивыгоднейшее место для вашего предприятия. Здесь можно бить китов, тревожимых в Охотском море множеством американских китобойцев и отыскивающих спасение у берега и в глубоких заливах нашего края, где их доселе никто не тревожит. Особенно множество китов в Шантарском море. После ухода льдов море кишит китами. Довелось самому оных наблюдать.

Китобои внимательно слушали Козакевича. Тот сердито постукивал носком сапога по полу.

— Вы знаете, господа, какое разбойничество творят чужеземные браконьеры в наших водах? Я вот собрал некоторые сведения. Никаких законов не признают.

Козакевич достал из стола папку с бумагами и, полистав, сказал:

— Послушайте. Для истории весьма любопытно, для нас с вами горько.

Контр-адмирал стал рассказывать, временами заглядывая в бумаги.

До 1782 года в северных водах Тихого океана на китов охотились туземные жители Камчатки и Чукотки. Они выходили в море на утлых кожаных байдарах и били китов гарпунами, отравленными стрелами. Иногда туши китов море выбрасывало на берег. Молодых ловили сетями. Кит, доставленный на берег, использовался полностью — мясо и жир шли в пищу, жиром освещались и отапливались жилища, кости употреблялись на постройку, из жировой ткани и кишок выделывали кожу, сухожилия использовались как крепчайшие канаты.

К этому времени у берегов Африки, Новой Зеландии, Австралии и Тасмании запасы китов, интенсивно истреблявшихся голландскими, немецкими, норвежскими, английскими и американскими китобоями, значительно истощились. Стада китов здесь стали встречаться настолько редко, что промысел перестал давать баснословные доходы. Китобойные компании и отдельные капитаны китобойных судов ринулись на разведку новых районов, богатых китами.

В 1789 году в Охотское, Берингово и Чукотское моря пришли первые американские китобойные суда. Американцы обнаружили здесь большие запасы гренландского кита. Весть о китобойном Эльдорадо облетела весь мир, и в русские восточные воды ринулись десятки норвежских, английских, голландских и других китобоев. Они били только гладких китов. Туши убитых гладких китов благодаря большому количеству жира не тонули. Убив кита, охотники буксировали его или к близкому берегу, или к судну и здесь на плаву разделывали. Брали только жир и ус, а тушу бросали.

Правители Российско-Американской компании, владения которой простирались от Курильских островов на весь Север и всю Русскую Америку, совершенно не обращали внимания на развитие своего китобойного промысла, сулившего огромные прибыли, а занимались исключительно промыслом морских котиков, бобров, песцов и другого ценного пушного зверя, считая, что создание китобойного флота, приобретение оборудования потребуют очень больших затрат, которые не скоро окупятся. Свое нежелание развивать китобойный промысел они оправдывали также отсутствием отечественных кадров китобоев. Отдельные смельчаки, начинавшие охоту на китов на свой страх и риск, никакой поддержки не получали, а местные китобои ставились в такие условия, что им приходилось или прекращать промысел, или переходить на службу к иностранным охотникам. За одного полярного кита агенты Российско-Американской компании платили местным китобоям от пятнадцати до тридцати рублей, в то время как кит давал не менее пятисот килограммов уса ценою до тысячи рублей по курсу того времени, а доход от всей продукции, получаемый от кита, составлял около двадцати тысяч рублей.