Фрегат Его Величества Сюрприз

— Уже совсем скоро. Приподнимите голову, я поправлю подушку.

Больному сменили простыни, обтерли губкой, дали ложку бульона, сняли налет с потрескавшихся, казавшихся в свете свечи черными губ. В четыре склянки мистер Стенхоуп стал бредить об этикете при султанском дворе — Смит сказал ему, что малайские правители очень щепетильны в этом вопросе, и представитель Его Величества не вправе прослыть простофилей, все нужно сделать правильно. Снова обтирание, перемена позы, небольшие неудобства — мистер Стенхоуп был стыдлив, как девушка. День за днем Стивен наблюдал за его состоянием; после двух недель у ложа больного доктор снова вошел в лазарет. Глаза его ввалились, вокруг глаз синели круги.

— Доброе утро, мистер Макалистер, — проговорил он. — Полагаю, мы вправе издать клич триумфа: хотя бы анорексия побеждена. В четыре мы пережили кризис с обильным выделением экссудата, и вскоре после шести пациент съел одиннадцать унций бульона! Именно бульону мы обязаны успехом — да здравствует бульон! Тревожащие аномалии в пульсе сохраняются, увеличение печени тоже, но могу предположить, что продвинемся в плане восстановления веса и сил.

Днем они вынесли койку с послом на наветренную сторону квартердека, и матросы фрегата обрадовались его появлению. Вместе со своей свитой и багажом, дарами и припасами он на протяжении всех пятнадцати тысяч миль пути служил для них постоянной обузой, но, как они говорили, Его Превосходительство был вежливым человеком, ни одного дурного слова, — не то что всякие там напыщенные содомиты — и еще: команда привыкла к нему. А к чему привыкаешь, то начинает нравиться, и матросы радовались, видя, как они идет на поправку, пока фрегат мчался на юго-восток, подгоняемый окрепшим, холодным ветром.

Ветер здорово посвежел, и стал неустойчивым, описывая подчас чуть не всю картушку. Теперь на «Сюрпризе» сделался привычным событием спуск брам-стеньг на палубу; брались на гитовы нижние паруса, и корабль продолжал путь под одними зарифленными марселями.

Одним таким днем, в воскресенье, когда Джек обедал в кают-компании, разговор зашел о диких зверях, обитающих на Яве, западную оконечность которой — часть Зондского пролива — ожидалось увидеть в понедельник. Тут вбежал лакей мистера Стенхоупа, обезумевший от страха и беспокойства. Стивен отодвинул прочь тарелку; через несколько минут он послал за Макалистером. По кораблю полетели слухи: посла разбил сильный апоплексический удар; он поперхнулся вином, и изо рта у него полилась густая кровь; через час ему будут делать операцию, и доктор уже вострит свои инструменты; посол умер.

Стивен вернулся в притихшую кают-компанию и вернулся к еде, поглощая ее без видимого удовольствия.

— Мы оказали первичную помощь, и он пока чувствует себя относительно неплохо, — обратился Стивен к капитану, — но состояние тяжелое, и крайне необходимо доставить его на землю, на ближайшую твердую сушу. А пока это невозможно, следует уменьшить качку насколько только возможно. Еще двадцать четыре часа этой гонки могут оказаться фатальными. Можно передать мне вина?

— Мистер Хэрроуби, мистер Пуллингс, прошу вас пройти со мной, — сказал Джек, отбрасывая салфетку. — Мистер Стауртон, прошу извинить нас.

Вскоре все морские офицеры разошлись, остались только Этередж и казначей. Они пододвинули поближе к Стивену сыр, пудинг и вино, и молча наблюдали, как доктор сосредоточенно набивает желудок.

Джек расстелил карту, Пуллингс и штурман расположились по бокам от него. Корабль изменил курс, ветер дул теперь в корму, и фрегат умеренно раскачивался на волнах, идя под одним только фор-марселем. Согласно последним записям в бортовом журнале координаты корабля были следующие: 5 градусов 13 минут южной широты, 103 градуса 37 минут восточной долготы, и семьдесят лиг в направлении на зюйд-зюйд-вест от мыса Ява.

— На этом курсе мы можем дойти до Бенкулена, но не за двадцать четыре часа, — произнес капитан. — Или повернуть на Теланджанг? Нет, не при таком волнении. Нужен цивилизованный город, госпиталь, или подойдет любая земля? Вот в чем дело.

— Я выясню, сэр, — отозвался Пуллингс. — Он говорит, подойдет любая суша, — отрапортовал он по возвращении.

— Спасибо, Пуллингс. Вам известны здешние воды — наверняка проходили через пролив раз десять: можете что-нибудь посоветовать?

— Пуло-Батак, сэр, — тут же ответил Пуллингс, указывая циркулем точку на берегу Суматры. — Внутри Пуло-Батака. Мы дважды брали там воду на «Лорде Клайве», по пути туда и обратно. Береговая линия ровная, глубина сорок саженей на расстоянии кабельтова от берега, дно чистое. В глубине бухты со скал низвергается ручей — прекрасная вода, которую можно набирать прямо в шлюпки. Цивилизации там никакой — разве что несколько чернокожих, бьющих в барабан в лесах. Но там совершенно спокойно, и бухта закрыта для всех ветров кроме северо-западного.

— Отлично, — отозвался Джек, скатывая карту. — Отлично. Мистер Хэрроуби, будьте любезны проложить курс на Пуло-Батак. Капитан поднялся на палубу с целью посмотреть, какие еще паруса можно поднять, и при этом сохранить положение корабля на ровном киле. Там же застали его и полночь, и рассвет. По мере того как ветер слабел, «Сюрприз» тихо расцветал белой пирамидой, распуская парус за парусом. Чтобы достичь Пуло-Батака за двадцать четыре часа требовалось использовать каждый импульс.

Полуденные измерения показали, что суточный пробег получился изрядным, и вскоре после обеда — никаких дудок, барабанов — они достигли земли. Пуллингс убедился с фор-брам-салинга, что место то самое: закругленный берег с двумя пиками на северо-востоке. Корабль скользил по безмятежной глади, делая под верхними парусами четыре узла. Вид приближающейся земли был причудливым, вскоре вся восточная часть горизонта оказалась испещрена темными горами, приобретавшими по мере приближения корабля зеленый цвет. Охранявший вход в бухту островок был уже хорошо различим с палубы, даже полоска прибоя на западном его берегу; выглядело весьма вероятным, что они уложатся в намеченный срок: оставалось не больше часа пути. Лучший становой якорь уже лежал на крамболе, и все было готово, и тут как назло задул береговой бриз, мощный поток которого принес с собой сильный аромат гниющей растительности. Паруса обвисли, захлопали, фрегат начал замедлять ход. Джек распорядился приготовить лот с длинным линем. Он ушел в воду по носу судна, и вдоль борта к юту побежал хорошо знакомый крик, звучавший каким-то странным образом приглушенным: «Внимание, внимание, трави, трави!» Наконец раздался рапорт, которого он и ожидал: «Дна нет, сэр. На двухстах саженях дна нет».

— Спустить все шлюпки, мистер Стауртон, — распорядился капитан. — Нужно буксировать корабль. Будем надеяться, что мы успеем раньше, прежде чем начнется отлив. Мистер Рэттрей, нарастите якорный канат малого станового якоря и приготовьте новый восьмидюймовый трос.

Пуллингс ввел корабль в бухту, отдавая команды с фок-мачты, и когда отлив стал настолько сильным, что шлюпки не могли выгрести на течение, они бросили малый якорь на огромной глубине — около девяноста саженей. Это была самая большая глубина, на которой Джеку приходилось вставать на якорь, и от волнения он дважды переспросил Томаса Пуллингса, знает ли тот что делает.

— Мистер Пуллингс, вы благонадежны насчет нашего ложа?

Они стояли у самого клюза, окруженные группой хмурых баковых, всех как один самых опытных моряков.

— Да, сэр, — отвечал Пуллингс. — Мы на «Клайве» простояли здесь три дня. Я уверен в грунте, а дно здесь чистое как у Гернард-Пойнт. Если вытравить весь канат, я готов поручиться, что все будет в порядке.

— Эй, внизу! — закричал Джек через люк. — Удвоить стопоры, два дополнительных троса, вытравить якорный канат до жвака-галса!

«Сюрприз» быстро сносило назад; канат провис, якорь далеко внизу потащился по дну. Лапа зарылась в грунт, проволоклась еще немного и зацепилась; канат снова натянулся, встав еще отвеснее, чем прежде, и напрягся, приняв на себя весь напор бурлящего потока воды.