Необычайные приключения корабельной собаки

Пройдя вслед за Беловым по верхней палубе и, опустившись вниз по трапу с начищенными до блеска медными поручнями, я очутился в небольшой комнате, кубрике, как узнал потом.

Сидящие моряки, как мне показалось, испытующе смотрели на меня. А я стыдился своего вида при этих подтянутых красивых людях.

— Звать-то как? — спросил один из них в синем кителе с нашивками на рукавах.

— Сколько лет? — вмешался второй моряк.

— Слава Федоров, сжимая пальцы ног, чтобы не выпячивались из ботинок, ответил я. И опять соврал, прибавив себе два года: — Четырнадцать уже…

— Тут старшина кое-что рассказал о тебе, — проговорил моряк в кителе, — порешили мы взять тебя юнгой. Не струсишь?

— Юнгой?! — вскрикнул я от радости. — Да я, да у меня… да вот, — и стал судорожно отстегивать булавку на наружном кармане грязной рубахи, где хранилось самое дорогое. — Вот… посмотрите…

Я выложил на стол удостоверения о сдаче норм на значки БГТО, БГСО, ПВХО и Ворошиловского стрелка III степени. Там была и вырезка из Ивановской пионерской газеты «Будь готов!», где говорилось, что я как командир лучшего тимуровского отряда награждаюсь поездкой в Артек.

— О! Да ты почти военный человек, — одобрил Белов. — Хоть сразу в бой! Ну, а в Артеке-то был?

— Откуда! В июле сорок первого должен поехать… А тут война… Не до Артеков…

— Верно, юнга! Не до Артеков, да и сам Артек занят фашистами. Вот освободим Крым, туда на полном основании прибудешь.

Весь день прошел, как во сне. Вечером после освежающего и теплого душа, одетый в большую тельняшку, с рукавами ниже колен, в чистые синие трусы, я натянув на себя шерстяное одеяло, сладко уснул на отведенной мне койке.

Сколько я проспал — не помню, но когда после ночи протер слипшиеся глаза, то сначала не понял, где нахожусь. Посмотрев в иллюминатор, расположенный прямо над койкой, я увидел спокойное и ласковое море, которое тянулось к горизонту, сливаясь с голубым, без единого облачка, небом. В каких-то ста метрах от катера из воды то и дело выпрыгивали коричневые с белой грудью дельфины. Залюбовавшись ими, я не заметил как в кубрике оказался Вадим Самсонов.

— Здоров, юнга! — пробасил он. — Я уже вахту отстоял… А ты все валяешься. Ладно, ладно! После такой дороги — поз-во-во-ли-тель-но! — растянув последнее слово, закончил фразу моторист. — Тут всю ночь Белов с дядей Сашей форму перекраивали… Примерил бы!

Только сейчас я заметил, что на тумбочке лежит отутюженная морская форма, поверх которой красовалась настоящая бескозырка со звездочкой и ленточкой со словами: «Черноморский флот».

Я радостно схватил бескозырку. Она оказалась великовата и свисала на уши.

— Ничего, дело поправимое, — успокоил Вадим.

Он взял газету, свернул тугую полоску и заложил кольцом между сукном и дерматиновой подкладкой флотского головного убора.

— Теперь бери…

— Как раз стала, — сияя ответил я.

Надев форму, я посмотрел на себя в зеркало, вделанное в узкую дверцу шкафа. Из грязного оборвыша я превратился в бравого матроса. «Вот бы сейчас на меня посмотрели мама, младший брат Юрка и мои школьные товарищи! Ладно! Пошлю фотографию», — подумал я, с благодарностью вспоминая Николая Белова.

— Иди, покажись братве! Миколе не терпится увидеть тебя! — легонько подталкивая меня к трапу, улыбаясь, проговорил моторист.

Я птицей взлетел на палубу и застыл у выхода из кубрика, не зная куда дальше идти. Заметив меня, Белов призывно махнул рукой. Я побежал к нему.

— С первым походом тебя, юнга! — весело приветствовал меня. Словно сговорившись, к нам поднялись на мостик остальные катерники, которых я видел вчера в кубрике. Они поворачивали меня, придирчиво разглядывая портняжное мастерство Белова и дяди Саши. И все сошлись на том, что «форма в аккурат», но вот «корочки» (то бишь, ботинки) можно безболезненно уменьшить под самый шов носка. И тогда хоть на парад можно!

— А где твои значки? — любопытно спросил кто-то.

Я сказал, что оставил на тумбочке.

— Повесить бы не мешало, — произнес все тот же моряк.

Однако, все порешили на том, что надо прикрепить к форменке только «Ворошиловского стрелка», которым гордятся даже взрослые.

Мы спустились в кубрик. С палубы послышался зычный голос: «Принимайте, братцы, борщ! А то остынет!..».

На столе появился большой эмалированный бачок с щекочущим нос запахом борща. Поочередно, начиная с командира, все наливали в миски содержимое бачка…

Рядом со мной сел высокий, сутуловатый, с длинными, как у Тараса Бульбы, и закрученными снизу русыми усами, моряк.

— Познакомься, юнга! — кивнув в сторону моего соседа, громким голосом произнес Белов. — Пока я не обучу тебя сигнальному и рулевому делу — будешь у дяди Саши помощником. А ты знаешь, что такое морской кок? Есть такая побасенка на флоте — морской кок равен сухопутному подполковнику! — Дядя Саша хмыкнул в усы.

— Значит, ты станешь майором, а в худшем случае — старшим лейтенантом, — продолжал Белов. — А если серьезно, то попробуй, скажем, в пятибалльный шторм приготовить в прыгающей на плите кастрюле вот такой борщ. Тут не только сноровка и опыт нужны, но и разные хитрости. И заметь, у каждого кока — свои…

После обеда я снова стоял на мостике рядом с Беловым. На корме командир отделения минеров Николай Грипич, тот самый моряк, который накормил меня в первый день, готовил трал к спуску на воду. Потом он вместе с помощником начали травить тонкий двойной трос с грузилом на конце. Затем минеры сбросили в море два желтых буя, которые разошлись в разные стороны, да так и застыли, придерживаемые тросами, идущими от кормовой лебедки…

— Теперь надо держать курс, заданный командиром, строго по компасу, — пояснил Белов. — Отклонишься влево или вправо, и останется на дне необнаруженная якорная мина, — посвящая меня в секреты траления, продолжал старшина. — Пойдет здесь другой наш корабль, подорвется!

Вечером я узнал многое о своем старшем друге. Николай Белов был родом из Калинина. В тридцать девятом году пришел на флот по комсомольскому набору. Стал классным рулевым-сигнальщиком. До войны служил на крейсере «Молотов», который и сейчас находится в составе эскадры Черноморского флота. В первые дни войны Николай добровольцем ушел в морскую пехоту. Ходил в разведку, оборонял Одессу, десантировался в Григорьевку. Дважды ранен, последний раз — тяжело. Да так тяжело, что мог «по чистой» отправиться домой. Но, уломав придирчивых медиков, остался служить на флоте.

Задание: выкрасть старосту

На полузатонувшей барже мы провели двое суток, полных тревоги и опасений быть обнаруженными. По ночам дважды выходили на связь со штабом разведотдела флота. Все замеченное — ряды железной проволоки, замаскированные орудия, вплоть до помещений береговой охраны врага — разведчики особыми знаками помечали на карте Дитяткина.

Из разведотдела передали новое задание — выкрасть старосту из села Волошино. Да так, чтобы ни один волосок не упал с его головы.

И хотя предстоял опасный, трудный двадцатикилометровый путь по прибрежным скалам, разведчикам ничего не оставалось, как взять меня с собой. Дитяткин сообщил мне, что наш «558» получил много пробоин, но добрался до Сочинского дока, где сейчас и латает свои раны.

Темной ночью, вычислив время обхода фашистских патрулей, мы оставили баржу и по неглубокой воде выбрались на сухой берег. К утру, одолев тяжкий переход, сделали привал в районе нужного нам населенного пункта.

Со склона высокой горы, заполненного густыми кустами виноградника, село Волошино просматривалось, как на ладони. За ним проходило широкое шоссе, по которому двигалась колонна машин. Мощные тягачи тащили зачехленные орудия, на грузовиках плотно сидели гитлеровцы. Мелькали приземистые легковушки и юркие мотоциклы.

— К чему-то готовятся, гады! — подвел итог Тополов. — Узнать бы…

— Разведать не мешало бы, — согласился Дитяткин. — Только задание у нас другое…