Трагедия капитана Лигова

— Боже… — закачался в кресле Ясинский.

Высокие окна кабинета заливал прозрачный солнечный свет. Блики, веселые, радостные, играли на полировке стола. Свет этот раздражал Ясинского, он прикрыл глаза, простонал:

— Боже!..

Корф потерял терпение, ударил по кнопке серебряного звонка. На пороге вырос секретарь. Корф указал на коммерсанта:

— Проводите господина Ясинского.

Забыв попрощаться, Владислав Станиславович зашаркал к дверям.

«Поделом», — подумал Корф о Ясинском и, сев снова за стол, взялся за перо. Утром он утвердил смертный приговор Стардсону, а сейчас писал донесение и прошение в Петербург. Приход Ясинского прервал его. Он обмакнул перо в чернила и задумался. До каких пор он будет просить об усилении охраны морских границ? Почему так беспечно относится столица к этому краю? «Нет, я не прав, — подумал Корф, и по его лицу скользнула усмешка. — Генеральный штаб разрабатывает план обороны русского Тихоокеанского побережья от предполагаемого нападения Англии и Китая. О Японии забыли. А вот кто действительно опасен!» Корф был уверен, что скоро японцам станет тесно на их островах, и они вступят на материк, и не как робкие переселенцы, а как солдаты-завоеватели. Они хозяйничают уже в Корее, держат в своих руках торговлю, а мы всем и во всем уступаем, не защищаем своих интересов. Даже здесь, во Владивостоке, иностранных дельцов больше, чем русских. Голландец Де-Фриз держит торговлю, его соотечественник Купер скупает земли, немец Бриннер ищет серебро и золото, датчане наживаются на телеграфе. Когда же русские станут настоящими хозяевами своего края? Русских почему-то преследуют одни неудачи. Вспомнился Лигов, затем мысль перешла на Клементьева. «Георгий Георгиевич успешно ведет свое предприятие. Ну, дай-то бог. Надо помогать. Пиратскую шхуну «Блэк стар» передам ему. Заслужил он и награды». Корф вновь обмакнул перо и продолжал свое прошение в Российское общество рыбоводства и рыболовства: «Отважный мореходец Клементьев показал себя умелым китобоем и патриотом Родины. Честь Отчизны для него превыше личного обогащения. Прервав промысел, он на своем судне нес крейсерство в здешних водах. Я вношу в общее собрание предложение наградить господина Клементьева за его полезную деятельность золотой медалью общества».

…Ясинский, покинув генерал-губернатора, шел по Светланской улице. Он отвечал на приветствия встречных знакомых и думал — они не знают, что здороваются с нищим. Ощущение своей беспомощности, незначительности гнало его все дальше и дальше, пока он не оказался у заведения Адели Павловны. В последнее время он стал здесь частым посетителем.

Несмотря на ранний час, заведение было открыто. У входа Ясинского подобострастным поклоном приветствовал швейцар, у лестницы на втором этаже встретила Адель Павловна, благоухая духами.

— Владислав Станиславович, — всплеснула она руками. — Как я счастлива вас видеть. Прошу, прошу в кабинет. Там прохладно, спокойно. У вас усталый вид. Все дела, дела.

— Да, да, дела, — бормотал Ясинский, следуя через залу за Аделью Павловной.

У буфета он задержался, и Мишель быстро подал ему рюмку коньяку и ломтик лимона в сахаре:

— Прошу-с.

Стало как будто легче. Теперь можно и в кабинет, отдохнуть и забыться.

В кабинете был приятный полумрак. Ясинский смотрел на белое, похожее на маску лицо Адели Павловны, ничего не понимая. Она говорила, говорила:

— Только с вами, Владислав Станиславович, я отдыхаю. Вы поймите меня. Правда, ваше дело не сравнить с моим, но у меня столько хлопот, беспокойства. — Адель Павловна рассчитывала получить у коммерсанта финансовую поддержку на расширение своего заведения и старалась задобрить Ясинского, польстить ему: — Поделитесь своим секретом, как вы выбираете себе таких умелых помощников, как Федор Иоаннович. Милый человек, щедрый, остроумный. Все мои девочки от него просто без ума.

«О ком она это болтает?» — подумал, стараясь вернуться к действительности, Ясинский.

— Простите, кого вы так щедро расхваливаете?

— Я просто отдаю должное, — Адель Павловна сделала изящный жест, — Федору Иоанновичу, вашему доверенному.

Ясинскому показалось, что пол, а вместе с ним и кресло пошли кругом. Он хотел оборвать Адель Павловну, но не мог. Спазм сжал его горло. Адель Павловна заметила изменившееся лицо Ясинского:

— Наверное, ждете его с хорошими вестями. Я тоже его жду. Для него у меня письмо из Америки.

Ясинский уставился на Адель Павловну непонимающим взором: «Тернову письмо из Америки?»

— И знаете, от кого? От американца, что был в начале зимы.

— Письмо из Америки? — выдавил Ясинский. — Я сейчас принесу его. Передайте, пожалуйста, Федору Иоанновичу. — Адель Павловна, опахнув коммерсанта запахом жженых волос, скрылась за портьерой.

Ясинский ждал ее, не шевелясь, напряженно прислушиваясь. Вот и шаги Адели Павловны.

— Я не ошибаюсь — это американские марки? — протянула она пакет.

Ясинский взял пакет, увидел обратный адрес, кивнул:

— Американские.

— Чем же вас угощать? — продолжала Адель Павловна. Ясинский молчал. У него перед глазами марки на конверте заволакивались туманом, ширились и начинали бешено крутиться, пока не обращались в вихрь тумана. Молчание коммерсанта Адель Павловна расценила по-своему: — Как всегда! Самое лучшее! Она исчезла. Ясинский надорвал конверт, достал письмо. Прочитав несколько строчек, он вскочил, опрокинул кресло и все еще с письмом в руках вышел на улицу, быстро направился домой.

«Меня обманули. Тернов с Джиллардом. Мои шхуны у Джилларда».

Ясинский сел за письменный стол и начал быстро писать: «Мистер Дайльтон!..»

Через час Владислав Станиславович позвал горничную и протянул девушке конверт: — Немедленно сдайте на почту! — Слушаюсь, Владислав Станиславович! Ясинский запер за ней дверь кабинета, достал из своего погребца бутылку коньяку и налил большой бокал…

…В доме Ясинских собрались обедать. Стол уже был накрыт, а Владислав Станиславович все еще не выходил из кабинета. Госпожа Ясинская приказала горничной:

— Позови хозяина. Вечно он опаздывает. Горничная осторожно постучала в дверь:

— Владислав Станиславович, барыня просят к столу. Кабинет ответил молчанием. Горничная постучала вновь — все та же тишина. «Спят, будить придется». — Горничная повернула ручку и открыла дверь.

— Владис… — Девушка не договорила, широко открыла от ужаса глаза и медленно попятилась назад, размахивая перед лицом руками. Побледневшие губы шептали:

— Не надо, не надо…

Откуда-то сверху вытаращенными глазами на нее смотрел хозяин. Голова его неестественно свесилась на правое плечо…

К началу осени Тамара поднялась с постели. Здоровье ее быстро поправлялось. Она уже помогала Насте по хозяйству, но больше времени проводила с сыновьями Северова. Мальчики росли бойкие, живые, немного угловатые. Сказывалось отсутствие материнского влияния. Алексей Иванович, занятый заводом, мало уделял внимания и учению сыновей.

Тамара Владиславовна стала их учительницей. Каждый день она занималась с ними дома, а затем уходила на прогулку в лес или на берег моря. За Сонечку молодая женщина была спокойна: Настя следила за девочкой лучше самой матери.

— А куда мы сегодня пойдем? — спрашивал Иван, складывая тетрадки.

— В Душкино, — потребовал Геннадий. — Там церковь строят.

— Нет, сегодня мы далеко не пойдем. — Тамара подошла к окну и посмотрела на бухту, точно покрытую чешуей, которую рвали гребни небольших волн.

— День сегодня ветреный. — Тамара следила за мелкими облаками, которые, догоняя друг друга, проносились над долиной.

Где-то между стеклами пробивался с тонким свистом ветерок, навевая тоску. Тамара распахнула форточку, в комнату ворвался шумный, остро пахнущий морем и сухими травами ветер, перебрал ее пушистые волосы, сбросил со стола листок бумаги, зашелестел страницами открытой книги, распахнул дверь в столовую и исчез.