Остров надежды

Притихшие эскимосы сгрудились у борта и молча пристально вглядывались в землю, которая должна стать их новой родиной. Ушаков невольно посматривал в их сторону, выделяя среди них фигурку Иерока… Ни один из них ни разу не обернулся на капитанский мостик, и это беспокоило Ушакова. Они целиком и полностью были поглощены созерцанием незнакомого острова, и только по их внешнему виду можно было догадаться: кроме тревоги и смутного ожидания, других чувств новая земля у них пока не вызывала. Единственное, что успокаивало — она была похожа на оставленные берега.

— Моржи! — вдруг послышалось из толпы.

— Моржи! — подхватило несколько голосов. — Много моржей!

Иерок посмотрел на капитанский мостик и, обращаясь к Ушакову, крикнул:

— Смотри, умилык, моржи!

— Вижу, Иерок! — обрадованно ответил Ушаков.

— Надо спустить байдары! Охотиться надо!

Но как ни хотелось капитану пойти навстречу эскимосам, он не мог им позволить заняться охотой и отвлечься от главной задачи: подвести «Ставрополь» к берегу и выгрузить необходимое снаряжение, строительные материалы. Он позвал на мостик Иерока и объяснил ему ситуацию.

— Но если к вечеру не подойдем к берегу, можно будет заняться и охотой. Моржи никуда не уйдут, вон их сколько.

И действительно, скопления зверей виднелись тут и там, на льдинах и на берегу. Некоторые из них с шумом выныривали прямо у борта парохода, испуганно и настороженно оглядывая неведомое чудовище.

Через несколько часов осторожного хода сбылось предсказание Миловзорова: «Ставрополю» удалось не только подойти к острову, но и обогнуть его с северо-востока в поисках места для высадки.

Вечером показался мыс Уэринг, за ним — мыс Гаваи. Мрачные, темные скалы выделялись на фоне белой полосы прибрежного льда, который, похоже, никогда и не отходил от берега. Спустили корабельную шлюпку. Ушаков позвал с собой Иерока.

Иерок неотрывно вглядывался в незнакомые очертания новой земли, изредка провожая взглядом пролетающие птичьи стаи. Выражение его глаз менялось, вместо тревоги появлялась надежда, и на внешне невозмутимом лице — намек на улыбку. С громким всплеском у борта вынырнул лахтак, и Иерок, вздрогнув от неожиданности, потянулся к оружию.

— Охотиться будем потом, — спокойно сказал Ушаков.

Обилие жизни, моржей, тюленей — все это было добрым знаком, исполнением значительной части обещаний. Ушаков видел это по настроению эскимосов. Их мрачная настороженность сменилась возбуждением, радостью, громкими разговорами о будущей охоте.

Когда шлюпка ткнулась носом о берег, покрытый разноцветной галькой, Ушаков предложил Иероку первым ступить на остров.

— Вам быть хозяевами этой земли, тебе и честь сделать на ней первый шаг.

Иерок спрыгнул на гальку, поднялся на прибойную черту, переступив через полосу полузасохших водорослей, разноцветных панцирей рачков, морских звезд, и остановился.

Ушаков смотрел на него со шлюпки; эскимос не оборачивался, он стоял неподвижно, но по его виду можно было догадаться: он что-то говорит.

— Никак, молится? — тихо предположил один из матросов-гребцов.

— Не мешайте ему, — сказал Ушаков. — Пусть совершит свой обряд. У нас еще будет время для антирелигиозной работы.

Иерок медленно повернулся в сторону восхода. По движению его губ можно было понять, что он ведет какой-то неведомый разговор. Так он обратился ко всем сторонам света. В довершение всего он вытянул из-за пояса кисет, развязал его и разбросал вокруг черный черкасский табак.

— Иди сюда! — весело крикнул он Ушакову. — Здесь хороший, добрый берег…

Дальше Иерок повел себя так, словно он уже давным-давно жил здесь. Он легко и быстро шагал по прибрежной гальке, по тундровым кочкам, вспугивая гусей, полярных сов, куличков.

С моря на тундру наползал туман.

— Может, остановимся, переждем? — предложил Ушаков.

— Этот туман ненадолго, — уверенно сказал Иерок. — Не будем терять время.

Ушаков шел рядом с эскимосом, стараясь не отставать.

Так они прошли несколько километров. Еще издали увидели флагшток, на котором заметны были остатки флага, поднятого в 1924 году капитаном Давыдовым с канонерской лодки «Красный Октябрь». За два года ткань совершенно выцвела, и флаг представлял собой лоскутки белой материи. Ее тут же заменили на новый кумач.

Шагать по мокрой вязкой гальке было мучительно, а переходя в тундру, на качающиеся кочки, люди рисковали вывихнуть себе лодыжки. С непривычки некоторые спотыкались и падали.

Но Иерока охватил какой-то непонятный азарт, странное возбуждение, и он все шагал и шагал.

Наконец, остановившись передохнуть, усевшись на большой камень, Ушаков тяжело вздохнул и сказал:

— Дальше полетим на гидроплане.

— Как полетим? — не понял Иерок. — Железная птица осталась на пароходе…

— Это верно, — усмехнулся Ушаков. — Я хочу сказать, что неразумно нам мерить тундру ногами, когда в нашем распоряжении самолет. Завтра же отправимся на нем на разведку и окончательно выберем место для поселения.

Капитан Миловзоров, похоже, был даже несколько разочарован тем, что ледовая обстановка вокруг острова оказалась такой благоприятной для плавания.

— Ну, тебе повезло, Георгий. Такое бывает раз в несколько лет.

— Когда наладим научные исследования, мы будем идти сюда не наугад, как сейчас, а уверенно. Дадим тебе телеграмму: товарищ Миловзоров, можете плыть к нам, в этом году у нас ожидается благоприятная ледовая обстановка…

— Так и должно быть, — улыбнулся капитан. — Если мы хотим эксплуатировать Северный морской путь, то прежде всего надо его оснастить метеорологическими станциями, оборудовать радиосвязь.

— Все будет, — ответил Ушаков. — Нам с тобой повезло: мы у самого истока великого дела!

Но как все великие дела, даже внешне простое — высадка на остров и выбор места для строительства поселения — оказалось далеко не таким легким. Требовалось время, чтобы тщательно взвесить все условия и обстоятельства, учесть интересы переселенцев-эскимосов. А времени не было: «Ставрополь» торопился уйти из этих опасных мест, чтобы избежать зимовки во льдах. Каждый час, каждая минута были на строгом учете.

Льды часто окружали корабль, но продвижение его вдоль острова не задерживалось. В полдень девятого августа «Ставрополь» вошел в бухту Роджерс.

Ушаков вместе с Иероком сошли на берег.

— Тебе нравится это место? — спросил Ушаков.

Эскимос огляделся, сделал несколько шагов, поднявшись на гребень небольшой галечной косы, из-за которой блестели воды небольшой лагуны, и с удивлением произнес:

— Очень похоже на Урилык!

— Только здешний ручей не такой шумный, как у нас на родине, — заметил Ушаков.

— Но он такой же полноводный, — возразил Иерок.

— Если тебе нравится это место, то будем выгружаться, — сказал Ушаков. Лично ему бухта и чуть приподнятый берег над галечной косой показались самыми подходящими из того, что он успел за это короткое время осмотреть на острове.

— А тебе, умилык, нравится здесь? — спросил в свою очередь Иерок. — Мы должны думать и о тебе, о твоих товарищах.

— Мне это место подходит. Вот только еще не решил, где ставить дом — на косе или на возвышении?

Иерок прошел по косе, нагнулся, поковырял пальцами, порыл носками меховых торбазов и подозвал к себе Ушакова.

— Гляди, умилык, — сказал он, показывая на побелевший кусок чудом занесенного сюда дерева. — Здесь когда-то бушевал сильный шторм, и эту деревяшку закинуло сюда волнами. Это значит, что такое может случиться еще. Поэтому вам лучше строиться вон там. — Иерок показал на пригорок.

— Ну хорошо, — согласился Ушаков. — Пусть будет так, как ты сказал.

Первым делом перевезли на берег всех эскимосов, и они тут же разбрелись по галечной косе, выбирая себе места для яранг.

— А почему вы ставите яранги на косе? — удивился Ушаков. — Там же опасно.

— Для большого деревянного дома опасно, — объяснил Иерок. — В бурю его не разберешь и не перенесешь на другое место… А для яранг хорошо. Чисто и сухо. Мы привыкли ставить яранги на гальке.