Остров надежды

Русский встал, вслед за ним поднялся и Павлов.

Когда они ушли, в яранге долго стояла тишина. Лишь в костре порой потрескивал кусок древесной коры, пропитанный морской солью, и на огонь с шипением выплескивалась вода из закипевшего чайника.

— Что тут было? — тихо спросила Нанехак у мужа.

— Ушаков просит нас переселиться с ним, — ответил Апар.

— Куда?

— На остров…

— На какой остров?

— Говорит, есть такой необитаемый остров на севере, где непуганый зверь и нетронутые моржовые лежбища.

— Разве есть такая земля? — с недоумением спросила Нанехак, и недоумение ее было понятным: о счастливых островах изобилия говорилось только в легендах, в древних сказаниях, а в жизни их никто не встречал.

— Ушаков говорит — есть, — ответил Апар.

— Но как мы можем покинуть Урилык? — с болью в голосе произнесла Нанехак и вспомнила уже почти забытое происшествие с тем рыжим, который тянул ее на деревянную шлюпку…

Иерок допил свою чашку и серьезно сказал:

— То, что говорит Ушаков, не просто посулы… Чую, в его словах есть правда. Буду думать. Завтра надо дать ответ.

Иерок встал, снял со стены легкий посох и вышел из яранги, взяв направление на мыс, нависший над Пловерской косой.

Апар и Нанехак смотрели ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом.

— А что ты сам думаешь о том, что сказал русский? — спросила Нанехак мужа.

— Боязно, — ответил Апар. — Кто знает, что там, на неведомой земле?

— Но он же сказал — такие же звери, моржи, тюлени, белые медведи… Уже середина лета, а тут, на Пловерской косе, пусто. Пусто и в море. Того моржа, которого убили позавчера, давно съели. Может быть, там и впрямь вдоволь еды?

— Кто знает, — нерешительно протянул Апар. — Может, нам лучше переселиться в тундру?

— Нет, в тундру я не пойду, — твердо ответила Нанехак. — Я не могу покинуть отца. У него ведь больше никого нет.

— Наверное, будет так, как скажет Иерок, — задумчиво произнес Апар.

Нанехак внимательно посмотрела на мужа. Он и впрямь был в растерянности и не мог сказать что-то определенное, не мог принять никакого решения.

— Может быть, тот остров надежды — из древней сказки? — тихо спросила Нанехак.

— Разве может сказка стать былью? — усмехнулся Апар.

— А вдруг такое все же случается? — тихо улыбнулась Нанехак. — Пусть редко, но бывает… Иначе какой смысл в сказках? Люди давным-давно позабыли бы о чудесах, и об острове надежды тоже… Может быть, остров этот там… Ведь все селение едет, и даже учитель Павлов, говорят, получил предписание от властей.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

История полярного мореплавания вряд ли когда-нибудь видела такой причудливо нагруженный корабль, плывущий вдоль берегов северо-восточной Азии.

Эскимосы, решившиеся следовать своему предводителю Иероку, отказались спуститься в трюм и расположились прямо на палубе, поставив несколько яранг, навесив внутри меховые пологи. Вдоль борта натянули цепи, к которым привязали многочисленных ездовых собак. Отпускать их бегать по судну было рискованно: они сразу же, как только увидели коров и свиней, принялись яростно их облаивать, кидаться на клетки.

Эти животные поразили и самих эскимосов. Особенно свиньи с их плоскими подвижными пятачками, на которые без смеха невозможно было смотреть. Любопытные толпились на корме возле клеток, разглядывали диковинных зверей, обменивались шутками.

В Уназике сделали однодневную стоянку и взяли еще несколько семей, согласившихся отправиться на далекий остров. Все они состояли в отдаленном родстве со своими урилыкскими земляками и были такими же бедными, как и их родичи.

Ушаков не поверил собственным ушам, когда на следующий день после разговора в яранге к нему пришел Иерок и объявил о принятом решении.

— Мы едем с тобой, умилык, — сказал эскимос. — Я долго думал. Советовался со своими ушедшими предками, с богами, которые остаются здесь, и они сказали мне: верь умилыку.

Ушаков уже знал от Павлова значение слова «умилык». Объяснение учителя было длинным, подробным, но к нему удивительно подходило старое русское слово — кормчий. Ибо умилык на эскимосской охотничьей байдаре был не только человеком, который восседал на корме и направлял погоню за моржом или морским великаном — китом. Власть умилыка не ограничивалась тем, что он был главным лицом на байдаре. Обычно он сохранял свое главенствующее положение и на берегу. Среди жителей Урилыка таким человеком был Иерок — искусный охотник, владевший небольшой байдарой и унаследовавший от предков способность общаться с Неведомыми силами, которые распоряжались природой, животными, здоровьем и судьбой человека. Он был хранителем эскимосских обычаев, сказаний и песен… Да, и песен, которые занимали в жизни этих нищих людей весьма важное место.

Наблюдая, как на «Ставрополь» один за другим поднимались люди, располагались на железной палубе, Ушаков едва находил в себе силы, чтобы казаться спокойным, чтобы унять волнение и тревогу, что рождала та огромная ответственность за судьбы, за будущее людей, которые доверились его слову. Ведь сам он никогда не бывал на острове Врангеля, знал его описание по дневникам Вильялмура Стефансона и, честно говоря, весьма смутно представлял, что ожидает его самого и его спутников.

— Почему ты называешь меня умилык? — спросил Ушаков Иерока. — Ведь настоящий умилык — это ты…

— Нет, — возразил эскимос. — Отныне умилыком стал ты, и мы доверили тебе нашу судьбу, нашу жизнь.

«Ставрополь» уже прошел старую Уназикскую косу и резал форштевнем смешанную воду Тихого и Ледовитого океанов, а впереди открывался Берингов пролив. На картах, на глобусе это водное пространство казалось узким, но на самом деле его было видно уже с расстояния нескольких десятков морских миль, а в такую тихую и ясную погоду можно наблюдать редкое и волнующее зрелище: видны сразу два полушария — Восточное и Западное, Старый и Новый Свет, Азия и Америка одновременно. Пароход шел по невидимой, условной, но тем не менее общепризнанной линии изменения дат: по правому борту день вчерашний, по левому — нынешний.

— Я тебе бесконечно благодарен за то, что поверил мне, — после некоторого раздумья сказал Ушаков.

— Я вижу, что ты волнуешься, — заметил Иерок. — Хочу дать тебе совет.

— Слушаю…

— Если ты принял решение, ты должен быть тверд. Ты должен отбросить сомнения, если они будут тебе мешать, ты должен одолеть все препятствия и смело идти дальше. Только так можно выжить. Если бы не было людей, которые способны принимать решения, брать на себя ответственность, нас бы давно не было…

— Ты слышал о большевиках? — спросил Ушаков.

— Слыхал. И знаю, что ты один из них. Павлов мне рассказывал, у вас, мол, был вождь, имя которому Ленин. Он и принял решение: если человек пришел на землю жить, он должен жить достойно…

— Ленин умер, — печально сказал Ушаков.

— Я знаю, — ответил Иерок. — Но решение его осталось. И вы, новое племя, тоже остались.

— Думаю, что на острове нелегко будет, — осторожно заметил Ушаков. — Поначалу…

— Может быть, долго будет трудно, — перебил его Иерок. — Может быть, многие из нас умрут, но раз мы приняли решение, то должны идти вперед… Ради будущего.

— Да, ты прав, ради будущего, — согласился Ушаков. И подумал о том, что если сбудется хотя бы половина тех обещаний и посулов, что он надавал этим людям, он будет счастлив.

На следующий день Ушаков распорядился выдать из продовольственных запасов все, что нужно будущим островитянам. Но когда те оказались перед огромным выбором продуктов, тканей, инструментов и даже оружия, они, о чем-то посовещавшись, не взяли даже по фунтовому мешку сахара.

Иерок спросил:

— Ты, умилык, даешь все это даром или нам надо платить?

— Товары принадлежат государству, — принялся объяснять Ушаков. — Даром, конечно, никто нам ничего не дает. Но цены, если сравнить с тем, как торговал мистер Томсон, во много раз ниже.