Путь Никколо

Клаас признал это, выпрямляясь и вытирая руки. Он давно предлагал вдове назначить кого-нибудь в помощь Юлиусу, пока тот в отъезде. Было три кандидата, все с отличной репутацией. Стало быть, вдова выбрала одного из них. Он надеялся, что ее выбор был верным.

Остроносый молодой человек, которому на вид было лет под тридцать, заявил:

— Я мессер Грегорио. Я уже послал за мастером, чтобы починить насос. А сейчас я бы предпочел, чтобы ты прошел прямо ко мне в кабинет и сделал доклад по Лувену. Демуазель де Шаретти скоро вернется. Она пожелает услышать все как можно скорее.

Да, выбор был верный. Сын ломбардца, друга покойного отца демуазель, изучал юриспруденцию в Падуе. Несколько лет был младшим секретарем в Сенате Венеции. Вернулся домой в Асти, затем во Фландрию, где его отец был ростовщиком. Привычный, судя по всему, иметь дело лишь с вышестоящими.

— Иду, мессер Грегорио, — отозвался Клаас. — Jonkheere Феликс желал также присутствовать при отчете демуазель. Он будет здесь через час.

Стряпчий, незнакомый с Феликсом, помолчал.

— Тогда можешь закончить с насосом, — объявил он, наконец. — Но ты должен быть в кабинете, когда появится jonkheere Феликс.

Клаас кивнул. Дождавшись, пока стряпчий скроется из виду, он проверил насос, который теперь работал, как надо. Затем позвал кого-то из подмастерьев, чтобы тот все убрал за ним, а сам вернулся в дом, чтобы привести себя в порядок и переодеться в свой синий камзол, после чего, прихватив послание Тоби, взял мула из конюшни и потрусил в особняк Адорне. По пути он успел заехать еще в два места.

Едва лишь Марианна де Шаретти вернулась домой, как ее новый поверенный, мейстер Грегорио, сообщил, что Клаас появился ненадолго, однако, невзирая на приказ, так и не пришел с докладом. А молодой хозяин, ее сын Феликс, по-прежнему в пути и еще не прибыл.

Клаас вернулся без Феликса. Что-то случилось. Феликс попытался уволить Клааса? Клаас поступил на службу к кому-то другому и вернулся только за вещами? Нет. В таком случае он бы дождался встречи с ней.

Своему новому поверенному она выделила комнату с письменным столом, прежде принадлежавшую Юлиусу, и сейчас, поблагодарив, она велела Грегорио вернуться к себе и ждать, пока его позовут.

Затем направилась в собственный кабинет, по пути узнав от Хеннинка, что насос починен, но беспорядки в красильне продолжаются. Он ни словом не упомянул о Грегорио, а стало быть, по-прежнему оставался недоволен им. Судя по тому, что именно Клаас починил насос, и все, с кем он общался, пребывали в добром расположении духа, это означало, что он никуда от них не уходит. Это понравится Катерине, даже если не понравится Тильде. Марианна де Шаретти раскрыла свои учетные книги и постаралась сосредоточиться на делах.

Наконец объявился Феликс. Весь в лохмотьях, — похоже, он охотился с придворными дофина. Он пустился в длинный и занимательный рассказ об этом. Судя по тому, что сын ее ни словом не обмолвился о Клаасе, он, вероятно, уже узнал от Хеннинка, что тот вернулся, но пока не говорил с хозяйкой. Прежде чем она успела спросить его об этом, новый стряпчий Грегорио постучался в дверь. Верно, она ведь сама просила, чтобы он присутствовал на их встрече. Ему следует знать, что происходит в Лувене. Не успел мейстер Грегорио усесться, как дверь распахнулась рывком, и на пороге обнаружился приятель Феликса, Джон Бонкль. Демуазель де Шаретти воззрилась на него в изумлении. Тот застыл, заливаясь румянцем.

— Демуазель, прошу прощения. Мне сказали, что Феликс здесь.

— Совершенно верно, — подтвердила мать Феликса. — Но боюсь, что он очень занят? Это что-то срочное?

— Нет. То есть да. — Джон Бонкль никогда не славился живостью ума. — Феликс, он требует восемь шиллингов до вечера. Я не могу ему заплатить, ублюдок.

Испуганно округлив глаза, Феликс указал ему взглядом на мать. Джон Бонкль побледнел.

— То есть… Прошу прощения. Это у меня случайно сорвалось, демуазель. Но Феликс, я правда не могу расплатиться.

— Что заплатить? Почему?

— Заплатить тебе за него, за нее, — попытался объяснить Бонкль. — Ну, в общем, ты понял.

— За что мне заплатить? — переспросил Феликс. И медленно залился краской.

— Простите, демуазель… — обернулся к ней Джон Бонкль. — Но Клаас сказал, что я должен заплатить ему до вечера восемь шиллингов, иначе…

— Что иначе? — мягко осведомилась Марианна де Шаретти.

Наступило молчание.

Марианна де Шаретти поднялась с места. Взяв ключ из связки на поясе, она отомкнула один из сундуков у стены. Оттуда достала мешочек и настольные весы, которые установила на столе. Развязала мешочек, и на зеленое сукно высыпалась стопка серебряных гротов. Она выложила их на весы, несколько монет убрала, и наконец, взвешенные пересыпала в новый мешочек. Весы она установила поверх стопки подписанных обязательств, рядом с которыми лежал лист с расценками красильни, где цены были аккуратно вписаны в столбик напротив образчиков окрашенной пряжи. Все очень по-деловому.

— Весы проверяли совсем недавно, — заявила она Джону Бонклю. — Полагаю, ты можешь им доверять. — Она по-прежнему говорила очень мягким тоном, держа мешочек с серебром на ладони. — Я должна отдать это тебе, или Феликсу, или Клаасу?

— Мне, — поспешил с ответом Феликс.

Она устремила взор на своего первенца, давно повзрослевшего.

— С удовольствием. Но, разумеется, тебе придется объяснить, на что пойдут эти деньги.

Молчание. Затем Феликс неохотно подал голос.

— То есть, на самом деле, это Джону. Я перед ним в долгу.

Она покосилась на Джона.

— Верно?

Тот кивнул, похоже, на время утратив дар речи.

— Тогда, — произнесла мать Феликса, — я буду рада вручить тебе эти деньги от имени моего сына. Он постепенно расплатится со мной, и я потребую очень невысокий процент. Ты доволен, Джон?

Тот опять кивнул.

— Тогда мы с тобой прощаемся, — сказала ему Марианна де Шаретти. — Ну что ж, Феликс, теперь расскажи мне, что происходит в Лувене. Во всех подробностях. Со всеми цифрами и подсчетами. Начинай с самого начала и поведай нам все.

Она полагала, хорошо зная Клааса, что тот по крайней мере попытается должным образом подготовить ее сына Однако Клаас явно ничего подобного не сделал.

К тому времени, как верхом на муле Клаас въехал во двор, разговор был уже закончен, и кабинет опустел. Феликс сбежал в свою любимую таверну, мейстер Грегорио отправился к себе заниматься делами, а демуазель де Шаретти устроилась у огня в своей излюбленной гостиной, где когда-то застала ее Кателина ван Борселен.

О возвращении Клааса она узнала, когда горничная, просунув голову в дверь, осведомилась, готова ли хозяйка принять его. Разумный ход, чтобы не настраивать против себя других ее подчиненных, которые по положению были выше бывшего подмастерья.

По правде сказать, она полагала, что ей не следовало бы принимать его в гостиной наедине. Мейстер Грегорио, к примеру, понятия не имел, что Клаас живет в ее доме с самого детства, или что в прошлом году она сидела у его постели, когда он был ранен. Или была рядом, когда мстительный вельможа изуродовал ему лицо.

А вот и он. Широкая, ничем не омраченная улыбка, волосы, обвисшие и прилипшие ко лбу, словно водоросли, от пота и от жары. Она поморщилась. Улыбка сделалась еще шире.

— Мне следовало бы извиниться, но это запах денег.

Не вставая со стула с высокой спинкой, она покосилась на него.

— Я бы предпочла получить обратно свои восемь шиллингов.

Соображал он быстро.

— А, Джон Бонкль? Кто ему заплатил? Надеюсь, не вы?

— Судя по всему, этот долг лежал на всем семействе Шаретти, — отозвалась она. — Хотя я так и не поняла, кто, когда и почему задолжал такую сумму. Я уяснила лишь, что именно ты желаешь ее получить. Феликсу я сказала, что он расплатится со мной, когда сможет.

Запрокинув голову, он принялся смеяться.

— Феликс никогда меня не простит. Мы поссорились по дороге. Но я все поправлю.