Варяжский круг

Тут Димитра мягко опустилась на пол и обняла ноги игреца, и прижалась лицом к его коленям. Игрец попытался поднять ее, но она отвела его руки. И сказала:

– Не уходи от меня. Ты понимаешь мою любовь, и оттого лицо твое прекрасно. Не оставляй меня наедине с мышами. Я боюсь! Я повсюду вижу их отвратительные остроносые мордочки с быстрыми злыми глазками. Мыши лезут ко мне со всех сторон, они держат меня за руки, они пускают мне кровь и сидят надо мной, думая, что, вот, взяли верх – стали разумнее Димитры. Но остались они все теми же мышами и копошатся что-то, копошатся, шуршат… Мыши изнуряют меня своим участием. Они делают вид, что сожалеют. Но в себе радуются, что это они пускают мне кровь, а не я им…

Игрец и танцовщица весь день просидели на узлах с одеждой. А к вечеру Димитра заснула. И был спокоен ее сон, она улыбалась во сне. С заходом солнца пришли две сиделки. И Берест хорошо заплатил им и сказал, чтобы сиделки не оставляли Димитру, пока он не придет завтра. Сиделки обещали это.

Глава 11

Ночью игрец ходил к магу. Тот маг до рассвета жег огонь в бронзовой чаше, подвешенной на цепях. Он лил в чашу масло и одну за другой бросал туда номисмы. И делал это до тех пор, пока не опустел кошель Береста, Игрец своими глазами видел, как номисмы растворялись в масле. Маг говорил над огнем заклинания, а потом прислушивался к шипению масла и слышал в этом шипении нечто такое, отчего глаза его становились тревожными. У игреца при этом замирало сердце, и он ждал самых печальных слов. Но тревога в глазах мага сменялась удовлетворением, и он начинал все заново.

Под утро маг сказал, что над Димитрой нависли два знака: благочестивый и злочестивый. И какой из них одолеет, трудно определить. Однако благочестивый стоит ближе и удачно повернут. Поэтому следует ожидать скорее благоприятный исход недуга, чем неблагоприятный. И страхи Димитры напрасны. Но всем требуется потерпеть некоторое время, пока знаки ведут между собой борьбу. Еще маг сказал, что благочестивому знаку можно помочь и ускорить дело. Для этого нужно обмазать голову Димитры тем самым маслом, над которым маг произносил заклинания, и на шею ей повесить амулет. Здесь маг изумил Береста тем, что безбоязненно сунул руку в горящее и кипящее масло и, не обжегшись, вынул оттуда амулет – просверленный кусочек смальты на кожаном шнурке.

Еще издали Берест увидел, что люди вновь собрались возле дома Димитры. И ускорил шаг. А дыхание его участилось от предчувствия беды. Люди расступились при появлении игреца. И он увидел Димитру, лежащую на своем крыльце поперек ступеней, головой вниз. Димитра была мертва… Полоски запекшейся крови темнели у нее на правом виске и возле рта. Целая лужица крови собралась у нижней ступеньки. На бледном лице Димитры очень ярко обозначились губы, ставшие теперь серо-землистыми, а также черные брови, поднимающиеся к вискам, глаза… Но глаза смотрели, как живые, и они смотрели на игреца.

Берест опустился на землю возле Димитры. И голову ее осторожно положил к себе на колени, и пригладил ее волосы, пропитанные кровью. И смотрел, смотрел в ее живые глаза. И глаза Димитры долго смотрели на него, а потом сами собой тихонько закрылись. Люди, что стояли вокруг, так и ахнули:

– Смотрите! Смотрите! Она дождалась его!

– Она не дышала, но жила глазами.

– Ах, горе, горе!..

Сам игрец ничего не мог сказать. Горло его свело – будто сдавил мертвой хваткой злобный эльф. Из глаз текли слезы.

И люди, которые видели сейчас Береста и Димитру, многие плакали.

– Она ушла с любовью! – говорили люди. – Бог взял ее к себе. Бог простит ей!..

– Вот горе! Им бы любить да любить.

Испуганные сиделки сказали:

– Она все спрашивала про вас, господин, и горевала о себе. А потом вдруг вырвалась, убежала от нас на террасу и бросилась вниз. Мы старые, мы не могли ее догнать…

– Нет, не так было, – сказали соседи. – Прежде чем разбиться, Димитра танцевала на террасе. Вон на том пятачке, что над входом. И мы кричали ей: «Димитра! Димитра! Сойди на землю!» А она будто не слышала нас. Потом самый край пятачка обломился…

Здесь все посмотрели на этот пятачок. Он был очень узок.

–Димитра упала так быстро, что даже нe успела крикнуть. Она ударилась головой, виском. Наверное, легкой была ее смерть.

Еще соседи сказали:

– Мы послали за стражей, рус Панкалос. Чтоб они увидели всё как есть и никого не винили. Но стража долго не идет.

– И верно – мыши! – припомнил слова Димитры игрец. – Мыши вы! Всего боитесь, живя в своих норах. И боитесь друг друга.

Он поднял Димитру на руки и отнес ее в дом, где старухи омыли ей лицо и тело и расчесали волосы. Потом Димитру одели в лучшие ее одежды и пустили всех, кто хотел проститься с ней. И людей пришло множество: может, половина Галаты. И купцы были, и люди из эргастириев. Были здесь варяги и Аввакум, и тавернщик Иеропес, и танцовщицы из разных таверн. А потом и со всего города приходили люди, и даже из известных родов – быстро растекался по Константинополю слух. И все скорбели о гибели Димитры и о том, что никогда уж больше не увидят ее прекрасного танца.

В тот день была сильная жара, но люди до самого вечера толпились у дома Димитры. И когда наконец явились трое стражников, то они подумали, что здесь готовят к погребению кого-то из людей знатных, из аристократов. И очень удивились стражники, узнав, с кем здесь прощаются на самом деле. «Танцовщица Димитра? – переглянулись они. – Хорошо! Но только без вакханалий!»

Вечером Димитру похоронили возле русской церкви. Так захотел игрец. Священник прочитал молитву.

Люди сказали:

– Она ушла с любовью! Бог ей все простит…

И еще сказали:

–Димитра! Димитра!.. Ты уже не сойдешь на землю.

Игрец привязал к кресту молоточки Тора и амулет из смальты. И тогда все разошлись, чтобы не мешать прощанию игреца, чтобы не слышать его слов, обращенных к Димитре. Но он не сказал прощальных слов, потому что не верил, что Димитры больше нет. Он подумал, что Димитра, как прежде, ждет его в своем доме, а он стоит здесь, возле чьей-то свежей могилы, как прикованный, вместо того чтобы спешить, спешить… И игрец заспешил – он почти бежал по улице вниз, к заливу, к знакомому дому. Он вошел в этот дом, пустой и темный, с застоявшимся запахом увядающих цветов и благовоний, и застонал, вспомнив, что Димитры все-таки нет, и схватился руками за голову. В это время мыши бегали по углам и тихонько шуршали луковой шелухой. Берест поднялся на террасу, и ему показалось, что здесь кто-то есть, и он огляделся. Но это была всего лишь тень от малого облачка. Берест посмотрел на небо. Облачко ушло, неполный лик луны осветил террасу. Тогда игрец сел и долго глядел на город, как и в ту ночь, с Димитрой. И опять ему казалось, что Димитра здесь, сидит рядом. И это сводило его с ума. И он тихонько поворачивал голову, произнося шепотом: «Димитра…» Но не было рядом Димитры. А было всего лишь дуновение теплого ветерка – как веяние ее души. Слезы лились из глаз. Все было пусто, пусто. И рядом, и там, где стоял царственный город, и в груди. Димитра лежала в земле, и игрец не мог этого понять.

Так на террасе Берест встретил рассвет, все стараясь поймать ускользающий образ Димитры. Утром же вышел из города. Игрец целый день бродил по дорогам, не зная, куда они ведут, он продирался сквозь кустарники, не понимая, зачем это делает, изнывал от зноя и жажды, но не искал ни укрытия, ни воды. Все тело его болело – оно стало разбитым телом Димитры. Из царапин и ссадин сочилась кровь. Глаза слезились от попавшей в них пыли и от нестерпимого солнечного света. Сердце стучало в висках. Пройдя многие окрестности города, Берест ступил на каменный пустырь, именовавшийся в простонародье Бродячими собаками; отсюда был хорошо виден монастырь Космидий. К этому времени от жары и усталости, от своей потери игрец сам как будто обезумел. Проклиная солнце и Бога, и всех святых, он принялся швырять в небо камни. И камни с глухим стуком падали возле него. А он все бросал и бросал их, пока силы его не иссякли. Игрец повалился на землю, где стоял, и не то уснул, не то потерял сознание. И когда последний камень упал, игрец уже не слышал его стука.