Черный флаг (ЛП)

(Да, да, знаю, о чем ты думаешь. Да, мне было немного стыдно).

(Но не сильно.)

— Я ненавижу никого сильнее, чем обидчиков, мисс Скотт, — сказал я, что хотя бы было правдой.

— Я так и поняла. Я уже второй раз впечатлена вашей отвагой.

— Тогда вы мне дважды оказали честь своим присутствием.

— Вы интересуете меня, мистер Кенуэй, и ваша заинтересованность во мне не осталась незамеченной.

Я молчал некоторое время. И хотя никто не сказал ни слова, у тишины было значение, будто мы осознавали свои чувства друг к другу. Я ощущал близость ее сапога для верховой езды. Мне казалось, помимо лошадиного тепла и запаха, я мог услышать аромат пудры на ней. Никогда прежде я не ощущал так отчетливо присутствие другого человека, ее близость.

— Я так полагаю, что вам уже сказали, что я помолвлена с другим, — сказала она.

Мы остановились посреди тропинки. По обе стороны от нас стояли стены, за которыми простирались зеленые пастбища с белыми скоплениями овец. Воздух был теплым и сухим, и даже деревья на горизонте молчали. Откуда-то донесся крик животного, из-за потерянной любви или нанесенной раны, но явно дикого животного, и внезапный шорох в кустах испугал нас. Мы почувствовали себя чужаками, неприглашенными гостями во владениях природы.

— Я не думаю, что…

— Мистер Кенуэй…

— Вы можете называть меня Эдвард, мисс Скотт.

— В таком случае, вы можете дальше называть меня Мисс Скотт.

— Правда?

— Ну ладно, называйте меня Кэролайн.

— Спасибо, мисс Скотт.

Она искоса взглянула на меня, проверяя дразнил я ее или нет.

— Так вот, Эдвард, — продолжила она, — я прекрасно знаю, что ты спрашивал обо мне, и хотя я не совру, если скажу, что не знаю, что именно тебе сказали, я, думаю, суть мне известна. Тебе сообщили, что Кэролайн Скотт помолвлена с Мэттью Хэйтом, что Мэттью Хэйт засыпает ее стихами о любви, что этот союз благословлен не только отцом Кэролайн Скотт, в чем сомневаться не стоит, но еще и отцом Мэттью Хэйта.

Я признал, что она угадала.

— Возможно, исходя из наших коротких встреч, ты догадываешься, что я думаю об этой договоренности?

— Я бы так не сказал.

— Тогда позволь мне объяснить. Меня воротит от мысли о свадьбе с Мэттью Хэйтом. Думаешь, мне хочется прожить свою жизнь в доме Хэйтов? Обихаживать мужа, как короля, закрывать глаза на его любовные интрижки, следить за хозяйством, орать на прислугу, выбирать цветы и салфеточки, наносить визиты, принимать чай, обмениваться сплетнями с другими женами?

— Думаешь, мне хочется глубоко спрятаться под одержимостью манерами и зарыться за мелочными заботами об этикете так, чтобы я больше не могла найти себя? Сейчас я живу в двух мирах, Эдвард, я вижу их. И мир, который я вижу, когда посещаю пристань, — он для меня настоящий, Эдвард. Он живой.

Что касается Мэттью, то он противен мне столько же, сколько его стихи.

— Не думай, что я — девица в беде, потому что это не так. Я пришла не за твоей помощью. Я пришла, чтобы помочь себе.

— Ты пришла ко мне, чтобы помочь себе?

— Если тебе так угодно. Следующий шаг за тобой, и если ты сделаешь его, то знай, что любое отношение между нами не будет иметь благословения отца, но зато будет иметь мое.

— Ты, конечно, прости, но меня беспокоит не столько твой отец, сколько его пистолет.

— Тебя отталкивает перспектива сделать Хэйтов своими врагами, да?

В тот момент я уже прекрасно знал, что меня ничто не могло оттолкнуть.

— Нет, Кэролайн, не отталкивает.

— Я рада.

Мы расстались, обусловившие о новой встрече, и после этого наши отношения приняли серьезный оборот. Мы смогли сохранить их в тайне. В течение нескольких месяцев, если быть точным. Наши встречи проводились скрытно, мы урывками вылавливали мгновения для прогулок по тропе между Бристолем и Хазертоном и катанию верхом по пастбищам.

Но вот в один день она сказала, что Мэттью Хэйт собирается просить ее руки следующим утром, и мое сердце зашлось от страха.

Я был решительно настроен не потерять ее. Потому что из-за моей любви к ней, из-за того, что я ни о чем, кроме нее, не мог думать, из-за того, что когда мы бывали вместе я жадно ловил каждый миг; каждое слово, каждый жест Кэролайн были даром небес для меня — каждый изгиб и контур, ее аромат, ее смех, ее утонченные манеры, ее ум.

Я думал обо всем этом, и опустился на одно колено и взял ее за руку, потому что то, что она мне сказала, могло быть не приглашением, а прощанием, и если это было так, то хотя бы эта унизительная картина, доступная лишь птицам на деревьях да коровам, стоявшим на поле и наблюдавшим за нами сонными глазами с травой во рту, не станет общественным достоянием.

— Кэролайн, ты выйдешь за меня? — спросил я.

Я затаил дыхание. Во время наших встреч и украденных поцелуев, что мы разделили, меня преследовал страх, что не стоило верить в свое счастье. Что все это было огромной шуткой, разыгранной надо мной, я был почти готов увидеть Тома Кобли, выпрыгивающего из теней и хрюкающего со смеху. И даже если не так, — даже если это не было жестокой проделкой из мести, — то я мог быть всего лишь забавой для Кэролайн, последней прихотью перед тем, как приступить к исполнению своего истинного долга. Конечно, она скажет нет.

— О, Эдвард, — улыбнулась она, — я боялась, что ты никогда не спросишь. 

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Однако я все еще не мог свыкнуться с этой мыслью. На следующий день я отправился в город, моя дорога лежала в Хокинс-лейн. Я знал лишь то, что Мэттью Хэйт намеревался нанести Кэролайн визит с утра. Поэтому, когда я свернул с главной дороги и оказался у ряда домов, среди которых был и ее, мне пришло в голову, что он уже мог быть внутри и делать ей предложение.

Если я в чем-то и не сомневался насчет Кэролайн, так это в том, что она была отважной женщиной, возможно даже, храбрейшей из всех, что мне довелось встретить. Но она вот-вот собиралась упустить возможность прожить всю свою жизнь в роскоши и богатстве, и, что хуже, своим решением она опозорит отца и мать. Я сам прекрасно знал, как искушало и одновременно угнетало желание оправдать ожидания родителей. Что было невыносимее: сожаление или угрызения совести?

Если я буду рядом, Кэролайн примет решение легче, ведь она — в чем я не сомневался — любила меня. Но что, если ночью к ней закралось дурное предчувствие, а вместе с ним и сомнение? Возможно, к утру она передумала и сейчас, прямо сейчас, стояла, покрывшись румянцем, и соглашалась выйти замуж за Мэттью Хэйта, сочиняя про себя мне письмо.

"Если это и правда так", — подумал я, — "то всегда есть Дилан Уоллэс".

Но потом краем глаза я заметил, как открылась передняя дверь, и показался Уилсон, за которым последовал тот самый писака, и завершали процессию Мэттью Хэйт с Кэролайн под ручку; Роза, держась поблизости, отправилась на прогулку с ними.

Оставаясь поодаль, я проследил за ними вплоть до пристани, все пытаясь угадать, что же он задумал. Не на пристани же он станет делать ей предложение? Не на грязной, вонючей гавани, пропахшей навозом, жженной смолой, вот-вот пойманной рыбой и моряками, которые провели месяцы в открытом море без какого-либо подобия купанию.

Они, казалось, шли к шхуне, пришвартованной к доку, на котором стояло несколько мужчин. Покрывало, протянутое с конца судна, спрятало его имя, но по мере их приближения к нему, до меня вдруг начало доходить. Я, кажется, понял задумку Мэттью.

Конечно же, он привел их к шхуне, и я заметил, как Кэролайн, вероятно, тоже догадавшись о цели их визита, переводила беспокойный взгляд с Хэйта на судно.

Затем Хэйт присел на колено, и экипаж шхуны, Уилсон и секретарь, спрятали руки за спины, готовясь к бурным аплодисментам. Он наконец задал свой вопрос:

— Моя дорогая, окажешь ли ты мне честь стать моей женой?

Кэролайн, сглотнув, запнулась:

— Мэттью, это обязательно делать здесь?

Он одарил ее снисходительным взглядом и широким жестом приказал людям снять с хвостовой части шхуны покрывало. Там, на золотистой пластине, было выгравировано имя судна: КЭРОЛАЙН.