Дикое золото

ршилось, упрямый хохол надел-таки фуражку с голубым околышем.

Дальнейшее, учитывая полное отсутствие высоких покровителей, было прямо-таки фееричным. За пять лет – из ротмистров в генерал-майоры и начальники Петербургского охранного отделения, созвездие орденов, до Станислава 1-й степени включительно. Более того, если рассуждать вопреки иерархическим таблицам, именно Герасимов занимает сейчас самое высокое положение в политическом сыске империи. Он не подчинен, как следовало бы согласно субординации, ни начальнику Особого отдела Департамента полиции, ни вице-директору по политической части, ни самому директору. Промежуточных инстанций (кои, помимо всего прочего, еще и непременно отщипывают свою долю пирога) попросту нет. Генерал сносится либо непосредственно с премьером Столыпиным, либо, на крайний случай, с его товарищем{[15]} по Министерству внутренних дел. Фактически все охранные отделения империи подчиняются Герасимову, планы действий обсуждаются не с департаментом, а с ним, отчеты идут в первую очередь не в департамент, а к нему. По сути, Петербургское охранное отделение подменило собой не только Особый отдел Департамента полиции, но и сам департамент…

Неизвестно, что на этот счет думали те, кого Герасимов столь нахраписто отодвинул в сторону (вряд ли лучились умилением и кротостью), но для молодых, дерзких офицеров вроде Бестужева карьера генерала была примером, позволявшим полагать, что времена Бонапарта отнюдь не ушли в прошлое. Причины такого взлета были широкой публике неизвестны, но посвященные-то понимали: достичь без протекции подобного положения можно лишь одним: блестящей работой на ниве сыска…

Ничего удивительного, что провинциальные полковники чуть ли не коврами устилают путь герасимовскому личному посланцу. Следуя логике, можно опасаться, что в губернском жандармском управлении встретит цыганский хор с его классическим: «К нам приехал, к нам приехал…».

Зря опасался. Ни цыганского хора у крыльца, ни военного оркестра, ни даже почетного караула из нижних чинов. Все прошло предельно обыденно, в хорошем деловом стиле: в вестибюле Бестужева встретил полковник Ларионов, выглядевший энергичным и бодрым, ничуть не похожий на вчерашнего рассолодевшего, крепко тряхнул руку – судя по хватке, стоит решить, что вчера он прибеднялся, выставляя себя чуть ли не старцем, рамоликом, – и повел наверх. Дежуривший в вестибюле вахмистр, правда, встал во фрунт так, как, строго говоря, положено тянуться лишь перед генералами. Бестужев попросту притворился, что не заметил этих почестей не по чину, и побыстрее направился следом за Ларионовым, браво шагавшим через две ступеньки. Они шли по безликому казенному коридору, не угнетавшему, но и не радовавшему взгляд, – обычное присутственное место…

Кабинет, куда они вошли, судя по табличке на двери, принадлежал Ларионову. Обставлен просто, без роскошных затей. Это Бестужеву понравилось, особенно после рассказов полковника Прудкова, разбиравшего недавно затянувшийся конфликт меж охранным отделением