Шпоры на босу ногу

тец мой беден и брюзглив. Завидных партий мне не предлагали... И вот я порхаю как бабочка! - Голос у нее дрогнул, но она все равно продолжала: - Я порхаю, порхаю, а кругом война! Я обо всем забыла, а ведь скоро спросят...- Но о чем у нее спросят, Мадам не сказала. Она поспешно отвернулась и уже спокойно добавила: - Зря вы меня похвалили, я такая же, как все. - Мадам! - обиделся сержант. Мадам нехотя обернулась. На свете иногда встречаются такие серые глаза: красивые, бездонные... в такие, кажется, можно падать всю жизнь - лететь, поражаться, замирать от восторга и ужаса... и так и не достичь дна, ибо жизни не хватит. Приветливые, добрые глаза - и тем не менее вы совершенно уверены, что эта пропасть не для вас, вас там не ждут, вы там не разобьетесь, и не только вы, но и никто другой - бездонные, но недоступные глаза. И тем не менее... - Мадам! - Сержант собрался с духом.- Скажите мне... - Нет-нет! - Глаза испуганно погасли. - Мадам... О, как ей не хотелось отвечать! Что, если он спросит... И, словно ища спасения, Мадам с надеждой оглянулась по сторонам... и радостно воскликнула: - Смотрите! Они остановились. Придержали своих лошадей и солдаты. Неподалеку от обочины грелись у чахлого костра двое пехотинцев, а третий лежал на снегу и едва слышно стонал. Сидевшие безо всякого интереса посмотрели на отряд и вновь отвернулись. Девятый корпус маршала Виктора, если судить по мундирам. Досадно! Девятый корпус в жарких делах не участвовал, он мог бы служить надежным подкреплением. Ну что ж... - Ребята,- обратился к сидевшим Дюваль,- Я с поруче нием к императору. Вы не подскажете дорогу? Один из сидевших беззвучно выругался, второй же оказался словоохотливей: - Вот там, за поворотом, вы встретите до батальона сброда... Таких же, как и мы. И с ними император.- Солдат внимательно посмотрел на сержанта и спросил: - А ты случайно не из Лангедока, приятель? - Нет. Бордо. - Ну да, ну да,- согласился сидевший, давая понять, что и здесь ему не повезло.- И все-таки, сержант: меня зовут Жанно, Жан Бриали, трубач четвертого артиллерийского обозного батальона. Быть может, спросят... - Хорошо, я запомню,- пообещал сержант и в свою очередь спросил: - А что неприятель, разбит? Сказать по правде, сержант спросил почти безо всякой надежды, а так, по привычке. Он ожидал услышать брань, проклятия, упреки нерадивым маршалам... а услышал смех. Смеялся трубач, смеялся его хмурый товарищ, смеялся даже умирающий. Нет ничего печальнее, нежели смех умирающего. Кто слышал, тот знает, а кто не слышал, пусть лучше останется в неведении. Отсмеявшись, трубач вновь сталь серьезным и сказал: - Великой Армии больше нет. Какого черта вас несет к императору? У вас есть лошади, спешите домой. - Но у меня приказ. И я на службе. - Служба, приказ! - едва ли не кричал трубач.- А кто приказал императору топить и убивать своих собственных солдат? Сержант не нашелся, что и ответить. Молчали и солдаты. Тогда Мадам осторожно спросила: - А что случилось? Мы ничего не знаем. Трубач долго и пристально рассматривал