Изумруды Кортеса

— Я не стал его есть, потому что это сердце принадлежало злодею, но я надел его кожу, дабы почтить Тецкатепуку, который некогда спас мне жизнь, не позволив, чтобы меня принесли в жертву.

— Скорей на лошадь! — крикнул я, стараясь сдержать страх, охвативший меня при виде кошмарного одеяния, в которое облачился этот дьяволопоклонник.

— Нет. Уезжайте, дон Родриго, пока вас не схватили. Кроме того, я ведь не умею ездить верхом, — отвечал он и помчался по направлению к одному из мостов, что соединяли остров с берегом реки.

Крики на площади привлекли внимание стражников, и они поспешили к собору с копьями наперевес. Однако, увидев Сикотепека, который был уже на середине моста, они, конечно, решили, что перед ними сам дьявол, так что едва не лишились чувств от страха. И право, никто не посмел бы упрекнуть их в малодушии: если даже у меня встали дыбом волосы от этого немыслимого зрелища, то что оставалось простым парижанам, которые никогда не бывали в Новой Испании и ничего не знали о дьявольских жертвоприношениях мешиков и прочих ужасах, которые совершались (и до сих пор еще иногда совершаются) в тех краях.

Сикотепек, заметив стражников, устремившихся за ним и готовых нанизать его на свои острые пики, прыгнул с моста и скрылся под водой, так что преследователи не успели его настигнуть. Стражники и собравшиеся зеваки столпились у реки, высматривая, утонул индеец или нет. Сикотепек все не показывался из воды. Я же, воспользовавшись суматохой, сумел выбраться в город с другой стороны острова, на котором расположен собор.

Четыре дня было потрачено на поиски тела индейца: искали и с берега и с плота, но так ничего и не нашли. Дело неслыханное, так как всем известно, что утопленники рано или поздно всплывают на поверхность. С тех самых пор я иногда думаю, а не было ли чистой правдой то, что мне однажды рассказал Сикотепек — что индейские боги с самого детства хранили его от смерти и, быть может, под их защитой он и сейчас скрывается где-то — кто знает где?

Однако я гоню прочь эти греховные помышления, ибо они, несомненно, внушены мне лукавым, и думать так — значит гневить Всевышнего.

Я пустил лошадь в галоп и быстро покинул пределы Парижа. По пути в Гавр я загнал двух лошадей. Там я попытался сесть на какой-нибудь корабль, отходящий в Португалию или во Фландрию, но это мне не удалось. Я узнал, что меня разыскивают, так что пришлось добираться до Испании пешком. Опуская подробности моего путешествия, скажу, что я очутился в Вальядолиде в день празднования Рождества Христова в 1524 году. Пришлось мне терпеть и холод и голод, и помогли мне цыгане, которым я отдал оставшееся у меня золото. Затем я бежал в Толедо, вспомнив, что мы уговаривались в случае необходимости встретиться в монастыре Святой Девы Милостивой. Добравшись туда, я заболел. Брат Педро сообщил мне новости от брата Эстебана, который к тому времени уже возвратился в Новую Испанию, выполнив поручение, данное ему Кортесом. Что это было за поручение, брат Педро не знал. Он рассказал мне, что брат Эстебан прождал нас несколько месяцев, но, не дождавшись, решил вернуться в Новую Испанию. Однако же перед отъездом он предупредил монастырскую братию, что, быть может, его станет разыскивать португалец по имени Родриго Морантеш и при нем будет слуга-индеец, и попросил монахов, чтобы они во всем нам помогли. Так они и поступили, так что на этот раз меня и в самом деле спасли и вылечили святые братья. У них я провел двадцать дней до полного своего выздоровления. Хотя до сих пор лихорадка время от времени возвращается, чтобы мучить меня, и даже сейчас, когда я пишу эти строки, я по-прежнему страдаю от жестоких приступов этой болезни.

Я возвратился в Новую Испанию вместе с флотилией, которая вышла из севильской гавани Муэлас в месяце апреле в 1525 году от Рождества Христова — ровно год с тех пор, как мы с Сикотепеком отплыли из Сан-Хуан-де-Улуа. По прибытии я узнал, что Кортес отправился в Гондурас, чтобы покарать Кристобаля де Олида, который поднял мятеж. Однако дон Эрнан оставил распоряжения на случай, если я вернусь в его отсутствие. Так что энкомьенду от имени Кортеса мне передал брат Эстебан. Он же показал мне все пять изумрудов, и я впервые увидел, как они смотрятся вместе. Губернатор велел возвратить их Сикотепеку или его родным. Но выполнить этот приказ Кортеса было невозможно: у индейца не осталось семьи, которой можно было бы передать его сокровище.

Я написал дону Луису де Ловисе и рассказал ему в письме эту историю, но не полностью, поскольку не мог раскрывать чужие тайны. Дон Луис написал мне в ответ, что его не слишком огорчила смерть маркиза де Оржеле, так как они не были близкими друзьями. Отношения, которые связывали их, были весьма поверхностными и касались в основном кое-каких общих дел, так как дон Луис всегда считал его не кем иным, как разбогатевшим пиратом, сколотившим состояние весьма малопочтенным способом, а именно грабежом мирных мореплавателей.

Глава XLI,

в которой говорится о том, что случилось после описанных событий, и в этой связи упоминаются имена некоторых уже известных читателю особ

Прежде чем закончить это повествование, нужно рассказать еще кое-что о событиях, имеющих отношение к некоторым героям нашей истории. Мне кажется, читателю будет любопытно узнать о них.

По возвращении моем в Новую Испанию я узнал, что Кортес отправился в Гондурас, чтобы наказать мятежного Кристобаля де Олида. Но против Кортеса выступил не только Олид, но и аудиенсия. Алонсо де Эстрада и некий Гонсало де Саласар, комиссионер, забрали всю власть и всячески старались повредить Кортесу. Снедаемые алчностью, они даже пустили слух, что Кортес убит в Гондурасе, и отобрали у многих энкомьенды, пожалованные им губернатором. К счастью, меня это не коснулось, так как на моей стороне был брат Эстебан, с которым Эстрада был в приятельских отношениях.

Получив известия, что в его отсутствие в завоеванных землях начались волнения, Кортес поспешно возвратился в Новую Испанию. Он высадился в Веракрусе в месяце мае 1526 года от Рождества Христова, и в наших краях снова воцарился мир. Однако с того момента, как губернатор отправился в Гондурас, фортуна его переменилась.

Как раз в это время я поведал ему о нашем путешествии во Францию. Мой рассказ сильно порадовал губернатора, и не только потому, что он узнал о смерти маркиза де Оржеле, но и потому, что я успешно возвратился из опасной поездки. Впрочем, его радость была омрачена гибелью Сикотепека. Я также рассказал ему о доне Луисе и о его ответе на мое письмо, так что Кортес проникся к нему таким расположением, что позволил мне открыть ему всю правду и даже выдал ему разрешение каждый год отправлять из Новой Испании корабль, нагрузив его любыми приглянувшимися ему товарами. Так что теперь дон Луис — единственный французский торговец, получивший разрешение заходить в гавани Индий.

Как я уже сказал, звезда дона Эрнана начала клониться к закату с тех самых пор, как из Испании прибыл Эстрада, возглавивший здесь аудиенсию. Он чинил Кортесу такие препятствия, что тот наконец решился отправиться в Испанию и лично предстать перед императором. Дон Эрнан как раз готовился к отплытию, когда к нему пришла весть о кончине его отца, дона Марина Кортеса.

В месяце марте 1528 года от Рождества Христова Кортес отбыл в Испанию с большой пышностью, как настоящий гранд-сеньор. Он заплатил за всех, кто пожелал отправиться в его свите или по своей надобности посетить родину. Когда мы уже подходили к берегам Испании, произошло несчастье: Гонсало де Сандоваль, плывший с нами, тяжело заболел и в конце концов скончался. Трудно передать охватившее нас горе: человек он был каких мало и погиб вовсе не от стрел индейцев, с которыми сотни раз выходил на бой во имя святой нашей веры, но от скверной лихорадки — этого бича всех конкистадоров, оказавшихся в Индиях.

Наш император дон Карлос, да хранит его Господь, принял Кортеса той самой осенью и пожаловал его титулом маркиза дель Валье, многими землями и вассалами и сделал его генерал-капитаном Новой Испании и членом ордена Святого Иакова. Он также выдал ему разрешение на открытие и завоевание любых территорий в Индиях, с правом в дальнейшем быть губернатором всех новооткрытых земель.