Изумруды Кортеса

Однако здесь индеец был слишком взволнован, чтобы сполна насладиться созерцанием города. Сикотепек напоминал хищного зверя, выслеживающего свою добычу: нетерпение его все возрастало, он мечтал поскорее встретить маркиза де Оржеле и наконец, после столь долгого ожидания, воздать ему по заслугам. Я же постоянно твердил ему:

— Теперь более чем когда-либо вам надлежит обуздать вашу жажду мщения: чем ближе мы к цели, тем легче из-за малейшей неосторожности погубить все дело.

Эти и другие мои слова, исполненные здравого смысла, успокоительно подействовали на Сикотепека, и в нем все же возобладало терпение — добродетель, которой в первую очередь отличаются индейцы, так что, призвав на помощь всю свою выдержку, он ожидал, когда нам представится удобный случай.

Дон Луис и я постоянно вели беседы, в том числе и о торговых сделках, которые мы думали осуществить в ближайшие месяцы. Я сообщил ему, что до наступления зимы в Лиссабон из испанских Индий должны прийти мои корабли, груженные разными отварами, а также жемчугом и золотом. Всем этим я обязан-де помощи братьев-доминиканцев, которые, будучи слугами Всевышнего, тем не менее, к счастью, порой не гнушаются участия и в мирских делах. К тому времени я уже больше недели находился в его доме, и мы несколько раз посещали поместья самых знатных особ королевства. Однажды благодаря связям моего нового друга я побывал при дворе, хотя и не удостоился лицезреть самого короля; однако же дон Луис пообещал, что в следующий раз он непременно представит меня его величеству, который, как говорят, весьма покровительствует торговле. Я же подумал про себя, что лучше бы ему довольствоваться тем немногим, что он имеет, и не завидовать чужому достоянию, потому что с королем Испании он ведет себя как настоящий разбойник.

Чтобы не огорчать своего радушного хозяина, я больше не упоминал о маркизе де Оржеле, как ни торопил меня Сикотепек. Но как-то утром дон Луис сам заговорил со мной о нем и извинился, что до сих пор не познакомил меня с маркизом. Он сообщил, что де Оржеле не было в Париже, так как он ездил куда-то по делам, но теперь, по прошествии трех или четырех дней, он уже должен был вернуться.

Стараясь завоевать мое доверие, дон Луис рассказал, что маркиза очень любят во Франции, что он совсем недавно получил свой титул, пожалованный ему лично королем Франсиском за особые заслуги перед Францией и совершенные им подвиги при захвате испанских судов, которые шли из Индий и, можно сказать, ломились от золота. Подвиги эти стали известны всей Франции, которая праздновала свою победу. Всех этих подробностей ни я, ни Сикотепек не знали. Верный своей роли, я принялся превозносить новоиспеченного маркиза, хотя, видит Бог, у меня язык не поворачивался выговаривать его титул, заработанный таким недостойным способом.

На шестой день дон Луис объявил мне, что маркиз оповестил его о своем возвращении и что мы приглашены на праздник, который он устраивает у себя, чтобы отметить свой успех в делах, для улаживаниях коих он и отъезжал из Парижа; что это были за дела, дон Луис не стал мне рассказывать.

Сикотепека несказанно обрадовала долгожданная новость, и он уже хотел отправиться на поиски надежного кинжала, которым он мог бы вскрыть маркизу брюхо, однако я напомнил ему о том, что именно сейчас нужно проявлять особую выдержку и благоразумие, чтобы не потерпеть поражения и не расстаться с жизнью: ведь это было бы особенно обидно теперь, когда мы оказались у самой цели после долгих месяцев ожидания.

Назначенный день наконец наступил, и мы отправились к маркизу в экипаже дона Луиса. Сикотепек стоял на запятках вместе с другими лакеями. Маркиз жил в двух лигах от Парижа на великолепной вилле, вокруг которой были разбиты сады. Он держал охоту, выезжал бить фазанов, оленей, зайцев и кабанов и вообще по своим замашкам больше напоминал мексиканского короля, чем французского вельможу. Впрочем, позже я узнал, что Оржеле, будучи дворянским выскочкой, отнюдь не принадлежал к числу самой блестящей знати, представители которой вполне могли сравниться с самим королем обширностью своих земель и пышностью празднеств.

Могу вас уверить, что маркиз не поскупился, устраивая прием, и сумел поразить блеском и роскошью не только меня, но и всех своих друзей и знакомых.

— Должно быть, неплохой барыш получил дон Феликс, съездив по своим делам, если устраивает такое блестящее торжество, — заметил дон Луис, увидев столы, которые так и ломились от яств, груды подарков для приглашенных и бесчисленное количество лакеев, музыкантов и прочей прислуги.

Я же подумал, что эти «дела» вполне могли оказаться еще одним пиратским нападением на какой-нибудь испанский корабль, однако, как оказалось, хозяин поместья уже бросил заниматься морским грабежом. Так я никогда и не узнал, что это было за «успешное дело»: меня оно не интересовало, а маркиз не стал мне рассказывать, хотя мы дали ему достаточно времени для того, чтобы успеть поведать нам обо всем.

У маркиза собралось столько гостей, что все происходившее больше напоминало батальную сцену, чем праздник. Я вовсе не преувеличиваю: многие вынуждены были стоять, так как сидений на всех не хватило, и хотя угощения буквально переполняли столы, казалось, что все собравшиеся умирали от голода и что еды не хватит на всех, так что развернулась настоящая битва за места поближе к еде. Самые предприимчивые заняли позиции возле выхода из кухни и набрасывались на слуг, которые с полными подносами направлялись к пирующим, так что до столов уже ничего не удавалось донести.

Несмотря на то что дон Луис предпринял попытку представить меня маркизу, на празднике было столько народу, что пришлось дожидаться конца ужина, чтобы маркиз принял меня. В ожидании этой встречи мне вдруг пришло в голову, что он может меня вспомнить и узнать, и тогда весь план, составленный Кортесом, рухнет в самый последний момент. Конечно, в Мексике я не принадлежал к сливкам общества и находился в основном среди солдат, но, тем не менее, я вполне мог несколько раз попасться на глаза Оржеле, точно так же, как и я частенько видел его еще в бытность в Новой Испании.

Наконец дон Луис, ненадолго меня оставивший, вернулся и возвестил о том, что настал тот момент, которого мы с Сикотепеком с нетерпением ожидали. Маркиз, восседая на высоком кресле, наподобие трона, установленном в углу залы, председательствовал на празднике, обозревая со своего возвышения все происходящее. Вокруг него толпились люди, как если бы он был настоящий гранд-сеньор; как и в Новой Испании, он по-прежнему окружал себя красивыми женщинами, но никто из присутствующих здесь дам не производил впечатления его супруги или возлюбленной, скорее все они были похожи на куртизанок, старавшихся всячески подольститься к богатому покровителю.

Дон Луис подвел меня прямо к маркизу и произнес:

— Дорогой друг, позвольте представить вам дона Родриго де Морантеша, поругальского торговца, с которым я уже имел честь познакомиться, хотя он совсем недавно прибыл в Париж.

Из уважения к дону Луису, который, хотя и не носил титула, был одним из самых почетных гостей на этом празднестве, маркиз поднялся со своего кресла, чтобы поприветствовать меня. Он взял меня за руки и заговорил со мною так, словно мы были знакомы целую вечность:

— Как я рад, дон Родриго, что вы почтили мой дом своим присутствием! Надеюсь, вам понравилось у меня. Выбирайте себе любую, каждая будет счастлива служить вам, — с этими словами он указал на женщин, которые во все глаза разглядывали нас, почтительно отступив на шаг от кресла маркиза. — Надеюсь, что позже нам удастся побеседовать в более спокойной обстановке.

— Я благодарен вам, сеньор маркиз, за то, что вы оказали мне высокую честь, пригласив к себе на торжество, — учтиво ответил я, склонив голову. — Я много слышал о вас и буду рад услужить вам всем, чем только смогу.

После обмена подобными любезностями, которые у меня вряд ли получится точно воспроизвести, я раскланялся с маркизом. Вскоре мы с доном Луисом сочли, что настало время возвращаться в Париж, хотя празднество должно было продолжаться и на следующий день, так что гостям были предоставлены покои для ночлега. Многие, впрочем, были настолько пьяны, что провели ночь на полу прямо в коридорах, а те, кто еще держался на ногах, бродили по залам неверным шагом или опирались на женщин, которые, надо сказать, были и сами не в лучшем состоянии.