Морская дорога (ЛП)

— Кто ты?

— То же самое я хотел спросить тебя, друг мой.

— Я — Гудлейф, сын Гудлауг, из Исландии.

— Из какой области Исландии?

— Из Боргафьорда.

— А откуда именно из Боргафьорда?

— Из Рейкхолта. Ты знаешь, где это?

— О, да. Я знаю Рейкхолт. У тебя есть дядя, или, может быть двоюродный дедушка, которого зовут Торфинн?

— Ты знаешь мою семью?

— Думаю, нам нужно потолковать.

Незнакомец обернулся к вождю и быстро затараторил что-то на языке скреллингов. Гудлейф переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уловить суть разговора. Он ничего не понял, но, в конце концов, исландец обратился к нему снова:

— Ты обещаешь, что если с вас снимут путы, то ты и твои люди будете вести себя смирно?

Конечно же, Гудлейф немедленно пообещал, так как события приняли более благоприятный оборот. Но незнакомец перебил его.

— Это не всё. Вам позволено переночевать здесь, уже почти стемнело. Но я хочу, чтобы вы покинули деревню на рассвете, и более того, ты должен поклясться, что никогда больше не попытаешься отыскать это поселение, и никому не расскажешь, где оно находится.

— Я не могу, даже если попытаюсь, — ответил Гудлейф, — потому что мы понятия не имеем, где оказались.

— Тем лучше для вас. Поклянись мне, что вы отправитесь на восток, пока не достигнете обитаемых земель, и никогда не попытаетесь снова оказаться здесь. Ты понимаешь, что никто не должен узнать об этом месте?

— Я понимаю. Но почему?

— Это не ваш мир. Будет худо, если вы не уберётесь. Если бы не я, они убили бы вас. А если ты, или кто-то ещё вернётся, меня здесь уже не будет, и тогда не рассчитывайте на милосердие.

— Ты говоришь, тебя здесь уже не будет. Надеюсь, ты отправишься домой вместе с нами?

Но старик снова заговорил с вождём скреллингов. Затем он сказал:

— Гудлейф, так ты поклянёшься?

Гудлейф посоветовался со своими людьми, и они охотно приняли предложенные условия. Затем Гудлейф вслух произнёс клятву, и когда он говорил, исландец повторял его слова на языке скреллингов. После этого всем пленникам перерезали путы, и пока северяне растирали запястья и лодыжки, им принесли воды, и они вдоволь напились.

— Слушайте, исландцы, — сказал незнакомец. — Вечером вам принесут пищу, вы можете спать на этом же месте. Вы клянётесь, что, пока я буду разговаривать наедине с Гудлейфом, вы будете вести себя тихо?

Один из людей сказал, что согласен переночевать здесь, но предпочёл бы гадить в другом месте, тогда мореходам позволили справлять нужду на опушке леса. А затем исландец повёл Гудлейфа свою палатку. Вскоре появились женщина из скреллингов со свежеприготовленным мясом, она поднесла пищу сначала исландцу, потом Гудлейфу, а потом вышла и прикрыла полог палатки. Двое мужчин ели и разговаривали всю ночь, тем временем взошла луна и опустилась снова, и, в конце концов, недолгая ночь уступила место утренней заре.

Исландец задавал вопросы обо всех важных людях в округе Боргафьорда, а затем расспрашивал о Брейдавике и Снайфельснесе. Он спросил о Снорри Годи, чем закончилась междоусобица возле Снайфеля. В итоге он поинтересовался фермой Фродривер, спросил про Турид, жену Торира, которая проживала там, и о её сыне Кьяртане. Гудлейф поведал ему, что Торир умер. Гудлейф не был знаком с Турид, но хорошо знал Кьяртана, потому что повстречал его на тинге тремя годами ранее, и был очень впечатлён юношей. Гудлейф рассказал исландцу, что люди хорошо отзываются о Кьяртане. Тот, будучи совсем юношей, покончил с чертовщиной, которая началась во Фродривер после смерти его отца. С силой Кьяртана считались все — и живые и мёртвые. Казалось, исландец никак не мог наслушаться историй про Кьяртана, сына Торира, и Гудлейф старался изо всех сил, рассказывая всё, что знал.

Наконец, Гудлейф затронул тему, которая не давала ему покоя с тех пор, как исландец заговорил с ним.

— А что насчёт тебя, господин? — спросил он. — Я не стану выспрашивать о твоём долгом изгнании, если ты сам не захочешь поведать об этом. Ты ведь вернёшься вместе с нами в Исландию?

Повисло молчание. Затем исландец покачал головой, и Гудлейф понял, что тот уже давно всё решил.

— Нет, — сказал он. — Я не хочу возвращаться. Слишком много времени утекло. Не хочу закончить жизнь на родине призраком. Нет, Гудлейф, я уже мертвец, и будет лучше, если таким и останусь. Но я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

Разумеется, Гудлейф заверил, что выполнит любую его просьбу. Исландец откинул шкуры, что покрывали постель и достал отличный норвежский меч. Затем он с трудом снял золотое кольцо со среднего пальца правой руки.

— Вот, возьми это, — сказал он. — Отдай меч Кьяртану из Фродривер, а кольцо — его матери Турид.

— Что передать им о человеке, который отправил эти подарки?

— Скажи им, что этот человек любил Турид из Фродривер больше, чем её брат Снорри Годи из Хельгафелля. Передай им, что ты поклялся, что никто и никогда не будет пытаться отыскать меня. Меня не найти, даже если кто-то рискнёт приехать сюда. Это огромная страна, здесь множество бухт, и напрасно надеяться, что за пределами мира людей можно повстречать кого-нибудь из смертных.

Вот и всё, что должен был передать Гудлейф. На следующее утро он и его команда отплыли на восток, и, несмотря на зимнее время года, им удалось добраться до берегов Ирландии. Они перезимовали в Дублине, а следующим летом отправились домой. Затем Гудлейф выполнил своё обещание, поехал во Фродривер и вручил подарки. Он сказал Турид и Кьяртану, что хотел бы поговорить с Карлсефни, но совсем не для того, чтобы нарушить клятву, а расспросить Карлсефни о его путешествии, и прояснить для себя некоторые детали.

Меня тронуло, Агнар, что после всех этих странных событий Турид отправила мне весточку. Она велела передать Гудлейфу, что не забыла о ребёнке, с которым Халльдис приходила во Фродривер. Когда я была маленькой девочкой, Турид сказала, что я вырасту прекрасной девушкой. Теперь она уже состарилась, но всегда рада повидаться со мной снова. Разумеется, мы знали Кьяртана, потому что часто встречали его на тинге, но мне вспомнился случай, как я впервые увидела убитого в ссоре мужчину, и маленького мальчика с сияющими глазами, который бежал прочь, держа в руке топорик, обагрённый человеческой кровью. Но всего более я размышляла о Бьёрне из Брейдавика, который часто навещал нас в Арнастапи. Я вижу его ярче всех остальных в своих воспоминаниях. Сильный, горячий мужчина в норвежском плаще, он часто сидел, попивая, у нашего очага и запросто мог поболтать о чём-нибудь с маленькой девочкой, для которой вырезал деревянные игрушки, когда её родного отца даже не волновало, жива она или нет.

Я вспоминала обо всём этом, пока не заметила, как вокруг снова зашумели голоса. Каждую зиму, сидя у очагов, мужчины в Исландии толкуют о Винланде, но теперь вряд ли кто-то осмелится отправиться туда. Лишь гренландцы, которые остро нуждаются в древесине. Думаю, теперь это всего лишь мечты, за которыми должно что-то стоять, но мужчины любят помечтать.

Снорри помалкивал весь вечер. А Торбьёрн наоборот, задавал вопросы, в своей обычной дерзкой манере, будто сомневался в правдивости ответов. В конце концов, Гудлейф обратился к моему старшему сыну, — А как насчёт тебя, Снорри? Есть ли у тебя мечта отправиться куда-нибудь?

Снорри всегда был немногословен. Он лишь коротко ответил Гудлейфу, что по весне собирается в Норвегию на отцовском корабле.

— О, да, у Карлсефни там есть свои интересы, я знаю. Значит, ты готов продолжить дело отца, как и подобает хорошему сыну?

— Да. — Пусть мой сын не бросает слов на ветер, но упорен в достижении цели, и будь уверен, что он так и сказал, пусть это прозвучало не оригинально. — И это тоже, — сказал Снорри Гудлейфу. — Я сполна наслушался рассказов. И хочу сам взглянуть на мир.

В конце концов, он увидел мир, Агнар, и понял, чего каков он. Да и я тоже, и ты сам. Я стара, к тому же устала. Порой я думаю, чем больше мы видим, тем меньше знаем. Да, я устала, и уже поздно: тени уже доползли до стены. Ещё день, Агнар, я займу ещё один твой день.