Морская дорога (ЛП)

Я говорила, что сидела на пороге, когда вдруг на меня упала тень. Я подняла голову и увидела перед собой женщину. Это точно была женщина, хотя, вместо платья на ней была надета рубаха из оленьей шкуры, как у скреллингов. Ниже меня ростом и очень смуглая. Возможно из-за того, что она застала меня врасплох, хотя она выглядела совсем как те дикари, я сразу поняла, что она не одна из них. Может потому, что она пришла одна, а не находилась среди них. Я не знаю, что это было, и поймала себя на мысли, что смотрю на неё, как на человека, которого я смутно знаю. На мгновение меня это удивило. Казалось ещё миг, и я непременно узнаю её.

Она заговорила со мной. Но я не понимала ни слова. Она говорила так, будто думала, что я смогу понять её, если захочу. Она не бормотала или не кричала, как скреллинги на берегу, а говорила настойчиво и медленно, поэтому я точно могу сказать, что она произносила именно слова. Единственный чужой язык, что я слышала ранее, была латынь, и то, когда читали или пели молитвы. Но она говорила со мной. Слушая её туманную речь, мне казалось, я близка к пониманию её слов, и тогда я сообразила, что любой язык имеет свой смысл. Я представила, что скреллинги, конечно же, понимают друг друга, но мне их речь казалась скорее бессвязным бормотанием, мне и в голову не приходило, что наша речь может казаться им такой же бессмысленной. Женщина указывала на меня, казалось, она задаёт мне какой-то вопрос.

Я дала ей самый подходящий ответ, что смогла придумать.

— Меня зовут Гудрид, — сказала я очень чётко. — А тебя?

Затем до меня дошло, что она не понимает, какое из этих слов моё имя, и я ещё несколько раз повторила своё имя.

— Как тебя зовут? — снова спросила я. — Как твоё имя?

— Гудрид, — ответила она, будто эхо прозвучало.

Как только она произнесла это, раздался металлический звон, затем резкий вопль и крики сражающихся. Моя гостья пропала, я даже не заметила её исчезновения. Я вскочила на ноги, уронив ложку, и Снорри протестующе заплакал. Я бросилась бегом на гребень дюн и увидела окончание кратковременной стычки: скреллинги побежали к своим лодкам и сталкивали их в воду, чем-то напоминая потревоженных тюленей, которые спешили вернуться в море.

Я смотрела сверху на группу людей, оставшихся на берегу. Они стояли с обнажёнными мечами, по-видимому, слишком обескураженные внезапной стычкой со скреллингами, чтобы броситься в погоню. На печке валялись меха и шерстяные плоски ткани, которые в спешке побросали скреллинги. Там лежало ещё кое-что, совсем не похоже на ворох шкур. Я подошла ближе и увидела лежащего темнокожего человека, залитого кровью, на шее ужасная рана от меча. Я сразу же поняла, что это значит. По нашей вине здесь, в Винланде, погиб человек. Я прижала к себе своё беззащитное дитя, и мне показалось, я отчётливо слышу отзвуки звона мечей, звуков, которые ещё ни разу не звучали в этой стране, и это значило, что перед нами захлопнулась дверь. Тогда я точно поняла, что нас выставят отсюда вон.

Глава девятнадцатая

Восемнадцатое сентября

Мы должны были уплыть сразу же, и будь моё слово решающим, так тому и бывать. Меня нисколько не заботило, что скреллинги могли посчитать нас трусами, а себя — победителями. Какое это вообще имело значение, когда мы даже не знали, что они о нас думают? если вдуматься, Агнар, я даже не знаю, что думает мой собственный ребёнок или муж. Если тебя начнут беспокоить мысли других людей, этому не будет конца. Но ты должен вернуть меня к делу, мой дорогой. О чем я должна тебе рассказать? Сегодня утром всё это кажется так далеко. Думаю, когда закончится зима, я отправлюсь домой. Ты слышал, как ночью завывал ветер? Ветер дует здесь так редко, и даже летом, когда веет бриз, всё равно душно. Я рада, что год подходит к концу. В первый раз в жизни я с нетерпением жду наступления зимы. Утром, когда я увидела первые бурые листья, которые ветер гнал по двору, и ощутила солёный запах западного моря, я почувствовала, что снова могу дышать как прежде. Прошлой ночью я спала лучше, и мне приснился сон, что я снова в Исландии.

Я устала, Агнар, и всё это было так давно. Иногда мне кажется, что это произошло вчера, в моих мыслях впечатления такие яркие, и я верю, что стоит мне открыть глаза, я снова окажусь там. Ты сам убедишься, что одно из преимуществ старости, — помнить события пятидесятилетней давности. Меня посещают детские воспоминания, и они так отчётливы, я уже говорила тебе об этом, нет?

О, да, мы говорили о Винланде. Тогда мой сын был ещё совсем дитя. Ты знаешь, он родился там. Да, конечно, я рассказывала тебе об этом. Он был здоровым ребёнком. Думаю, в Винланде ему было хорошо. Всё что нужно младенцу — это мать, и Снорри получил больше материнского внимания, чем другие дети. Понимаешь, больше некому было о нём заботиться. С Торбьёрном всё было по-другому. Мы зачали его в Норвегии, он родился в Глауме, и, хотя я любила и хорошо заботилась о нём, всё же я не могла проводить с ним всё время. У нас была рабыня по имени Инга, которая присматривала за ним. Мой младший любил её. Я наблюдала, как они, взявшись за руки, направляются в коровник, чтобы взглянуть, как доят коров. Торбьёрн в короткой рубашонке, из-под которой видны перепачканные голые ноги и ступни. Когда мальчики вырастают из детской одежды, мне кажется, их маленькие ноги очень привлекательны. Торбьёрн часто проводил время вместе с Ингой, при этом не плакал и ничуть не беспокоился, что меня нет рядом. Как только его отняли от груди, он стал спать вместе со старшим братом. В Глауме он находился в полной безопасности, всё хозяйство это лежало на моих плечах, но, тем не менее, я всегда чувствовала, что мне удалось подарить Снорри что-то особенное, а ему — мне, то, чем был обделён Торбьёрн.

Как только Снорри научился ползать, мне приходилось постоянно присматривать за ним. Он был бесстрашным ребёнком, всегда норовил уползти и посмотреть, чем заняты мужчины, и всё же, если он замечал, что меня нет рядом, то вдруг пугался и плакал до тех пор, пока его не возвращали мне. Отец относился к этому терпимо, покуда я не отняла Снорри от груди. Карлсефни понимал, насколько младенцу необходимо молоко, совсем не так, как маленькому мальчику, который боится оказаться вдали от матери. Летом мужчины часто купались в лагуне. Я сама очень любила купаться, но, конечно же, не могла этого делать, и поэтому Карлсефни стал брать Снорри с собой и окунал его в воду, чтобы научить плавать. Сначала Снорри воспринял это с восторгом, но однажды что-то испугался. Я узнала об этом, когда Карлсефни появился в лагере, и, не сказав ни слова, бросил мне на колени вопящего, задыхающегося от крика, мокрого, голого ребёнка и умчался в бешенстве. Я обернула Снорри и стала его укачивать, пока он не перестал дрожать и икать, затем успокоился и уснул. К тому времени как вернулся Карлсефни, я поняла, что нет причины устраивать из-за этого ссору, а просто сказала ему, что единственный способ воспитать сына бесстрашным — не пугать его. Он ничего не ответил, мне показалось, он слишком раздражён, чтобы понять меня.

Вскоре после этого разразилась одна из тех ужасных гроз, какие обычно бывают в Винланде. Несколько человек укрылись в нашей хижине, которая уже успела промокнуть, ливень стучал по крыше, струйки стекали на земляной пол, превратившийся в грязевое месиво. Мальчик стоял в дверном проёме, держась рукой за косяк, глядя на дождевые потоки широко раскрытыми глазами. Несмотря на дождь, всё равно было жарко. В то лето я просто надевала на Снорри рубашку, не вспоминая о пелёнках. Он стоял на пороге, выглядывая наружу, когда раскидистая молния ударила в лес, и почти в тот же миг раздался оглушительный раскат грома, такой громкий, будто наступил конец света. Думаю, все в доме втянули голову в плечи, но Снорри со смехом обернулся, чтобы побежать ко мне, наполовину ослеплённый блеском молнии. Я позвала его и протянула руки, но муж опередил меня. Он крепко взял Снорри за руку и сказал мне с упрёком: "Он не испугался, разве его может напугать какая-то гроза?" Когда Карлсефни произнёс это, несколько мужчин тайком осенили себя знаками Тора, а Снорри замер и уставился на своего отца. Затем мальчик выпустил отцовскую руку и вернулся к дверному проёму, даже не глянув на меня. "Чтобы воспитать его бесстрашным", мягко обратился мне Карлсефни, "не нужно пугать его". В ответ я не сказала ни слова, Агнар, потому что стала мудрее.