Блюз для винчестера

Шум за окном отвлек его от беседы с миссис Китс, и он встал из-за стола.

Посреди площади стоял перед всадниками Фредерик Штерн. Лицо его пылало. Он протягивал руки, чтобы схватить лошадей под уздцы, но кони пятились, мотая головами. И всадники тоже мотали головами, молча отступая от наседающего Штерна.

— Но вы не можете просто так собраться и уехать! — выкрикнул Штерн на всю площадь. — В конце концов, в таком случае я не собираюсь вам оплачивать сегодняшнюю работу!

Его угроза возымела действие, но отнюдь не то, на которое рассчитывал Штерн. Рабочие из экспедиции дружно развернули своих лошадей и с места в карьер поскакали прочь.

Степан Гончар не успел отступить в глубину комнаты, и Штерн заметил его.

— Вы видите? — закричал он через площадь. — Чертовы бездельники! Они меня бросили!

Миссис Китс сказала, подливая себе ликера:

— Стивен, немедленно закройте окно. Я не выношу уличного шума. Так вот, тогда мы продали последние серебряные ложки и сели на пароход до Ванкувера...

29. ЗИМНИЙ ТУМАН БЕРЕТСЯ ЗА ДЕЛО

Эрни внимательно выслушал Степана, но ничего не ответил, продолжая разглядывать чертежи пристани.

— Я хочу знать, что ты думаешь, — не выдержал Гончар.

— Я не знаю, что и думать, Стиви. — Ирландец пожал плечами. — Пока ты не явился ко мне со всеми этими покойниками, я спокойно обдумывал, где бы разместить пристань. А теперь я не знаю, что думать. Эшфорд — большой город. Слишком много народа. За всеми не уследишь.

Они сидели в конторе лесопилки. За окном завывала пила, и гулко перекатывались бревна. От этого привычного шума Гончару стало немного спокойнее. Он тоже склонился над чертежами. Пристань нужна городу. Грузы, поступающие по железной дороге, будут перегружаться на пароход и уходить вниз по реке, туда, куда рельсы дотянутся еще очень не скоро. Пристань — дело хорошее. И думать о ней было гораздо приятнее, чем о погибших проводниках. Но опасность никуда не исчезнет от того, что ты перестанешь о ней думать.

— Мы сделаем две пристани, — сказал Степан. — Уровень воды в реке меняется. С одного причала будем работать при низком уровне, с другого — при высоком.

— Вдвое больше расходов, — покачал головой Эрни.

— Доходы всё покроют.

— Когда начнем?

— Как только я вернусь, — сказал Степан. — А ты пока все подготовь. Заготовишь материалы, наймешь работников.

— Не понимаю, зачем тебе уезжать. Если они попытаются напасть на Харви, мы можем перехватить их и здесь.

— Попытаются — перехватим. Но я все-таки думаю, что сейчас они не рискнут. Гораздо проще все сделать в поле. Да и мне будет спокойнее. Не хочу давать шерифу лишнюю работу. У него и без нас забот хватает.

— А обо мне ты подумал? — обиделся Эрни. — Ему, видите ли, будет спокойнее затеять войну в чистом поле. А я тут должен сходить с ума и ждать, когда ты вернешься?

— У тебя не будет времени сходить с угла. — Степан, скрывая усмешку, подвинул к нему листок бумаги. — Я составил небольшой план работ. Постарайся все выполнить до моего возвращения.

— Что еще за план? — Эрни повел пальцем по списку. — Ну и хитер же ты, Стиви. Что значит: «придет Джексон — отказать»?

— То и значит. Что бы он тебе ни предлагал — отказывай.

— Зачем нам ссориться с Джексоном? Ты забыл, что он ремонтирует все наши дороги за свой счет?

— Эрни, даже если мы поссоримся, он все равно будет чинить дороги, — спокойно ответил Степан, — иначе к нему перестанут ходить.

— Ладно, а вот это что такое — «гнать проповедника» ? Я что-то не видел в городе ни одного святоши.

— Может, и не увидишь. Но на всякий случай, пока он тут не появился, повесь во всех наших кабаках какое-нибудь объявление. Вроде того, что висит у Виттакера: «Запрещаются политические дискуссии». Напиши, например, что в общественных заведениях Эшфорда запрещаются религиозные проповеди.

— Почему это?

— Потому что это кощунственно, упоминать Бога среди выпивки и карт.

— Ясное дело, все эти гадкие дела ты рад спихнуть на партнера, — проворчал Эрни. — Ладно, когда рассчитываешь вернуться?

— Это будет ясно завтра. Не волнуйся, я не задержусь, — пообещал Гончар.

Вечером он занял привычное место у самой сцены, чтобы напоследок послушать музыку.

Мартин Китс уже принялся наигрывать свои блюзовые фантазии на темы Верди, и это значило, что минут через двадцать мадам Нимур выйдет к поклонникам, сгорающим от нетерпения. Степан Гончар огляделся, отметив, что публики сегодня больше, чем в прошлый раз. Дальний угол салуна был отгорожен ширмами, там стоял кожаный диван, где Виттакер усаживал почетных гостей. Одна из ширм сейчас была сложена, и Гончар увидел судью Томсона с незнакомым джентльменом в белом пиджаке и изумрудном жилете. Они сидели за богато накрытым столом, и у ног судьи стояла корзина с цветами.

Конечно, никто не может запретить охотникам на снежных баранов провести вечер в салуне накануне похода в горы. И каждый имеет право принести с собой в салун хоть корзину цветов, хоть охапку сена. Но жители Эшфорда скорее пришли бы с сеном, чем с цветами.

Значит, этот господин из Сан-Франциско хочет выразить свое восхищение голосом певицы. Правда, он ее еще не слышал и даже не видел, а корзинку уже притащил. Интересно, а не зеленщик ли снабдил его этими цветочками?

Размышляя подобным образом, Гончар вдруг заметил в самом дальнем углу, между зелеными портьерами, лицо Мозеса Виттакера. Хозяин салуна явно от кого-то скрывался. Или за кем-то подглядывал. Перехватив взгляд Гончара, Виттакер густо покраснел и спрятался за бархатной драпировкой. Но через пару секунд показался снова и поманил к себе Степана.

Перейдя в хозяйский кабинет, Гончар сел в предложенное кресло и выжидающе посмотрел на Виттакера.

— Ты не поверишь, Питерс, но сейчас я едва удержался от выстрела, — сказал тот, засовывая в карман жилета блестящий «деринджер». — В жизни никогда не стрелял. И не хотелось. А тут... Наверно, если б не заметил, что ты на меня смотришь...

— И кто же был мишенью?

— Даунвуд. Тот холеный господин из Сан-Франциско, которому лижет пятки судья. Выпьешь бренди?

— Нет, Мозес, спасибо.

— А я вот выпью, — отчаянно заявил Виттакер и дрожащими руками откупорил бутылку.

После доброго глотка он закатил глаза к потолку и расслабленно выдохнул, опускаясь в кресло.

— У тебя есть время послушать мою историю? — спросил он.

— Конечно.

— Мы все когда-то были не тем, чем стали сейчас. Я был одним из собственников железнодорожной компании. Линия «Олбани — Александрия», слышал про такую? Ну, раз не слышал, то и не услышишь, потому что компании больше не существует. И прикончил ее как раз тот самый господин из Сан-Франциско, Джеральд Даунвуд. Он к тому времени уже захватил обе другие линии, с которыми мы стыковались на севере и юге. И вполне естественно, что наша компания тоже должна была влиться в его монополию.

— Ты говоришь так, словно оправдываешь его, — заметил Гончар.

Виттакер снова открыл бутылку, но, подумав, закупорил и отодвинул подальше.

— А нечего оправдывать. Он ведь не убил никого и не украл у меня последний кусок хлеба. Даунвуд не нарушил никаких законов. По крайней мере, ни один суд не признал бы его преступником.

— Тогда как же он с вами справился?

— Почти законно. Он целый год осаждал нас своими предложениями. Кто-то сломался, уступил ему акции, но в целом компания держалась. И тогда на нас посыпались беды, одна за другой. Банки вдруг вчинили нам иски за неуплату по процентам. Вранье, мы платили исправно. Но теперь это потребовалось доказывать в суде. Да еще не в одном.

Одновременно с этими тяжбами появилась еще одна забота. Ни с того ни с сего какой-то мелкий акционер потребовал ревизии, и она мгновенно началась. Мы нашли этого типа — обычное подставное лицо. Что с ним делать? Привести его за шиворот к порогу суда, чтобы он рассказал, как его подкупили люди Даунвуда? Нас бы и слушать никто не стал.