Крушение «Великого Океана»

Часа три м-р Сигрев провел с женой, помогая ей утешать и успокаивать детей, стараясь поддержать и ее самое. Потом он опять вышел из дому и увидел, что старый Риди стоит на приступе подле ограды и караулит.

— Знаете, Риди, мне во сто раз легче отражать нападение дикарей и биться с ними, чем на пять минут зайти в дом и видеть муки моей жены и бедных детей.

— Я не сомневаюсь в этом, — согласился Риди, — но ободритесь, будем надеяться на счастливый исход дела. Может быть, после второго поражения дикари отплывут прочь.

— Как бы мне хотелось думать это, Риди, — ответил Сигрев.

— Но я пришел, чтобы стать на караул, Риди, — прибавил Сигрев, — я хочу сменить вас. Не поспите ли вы немножко?

— Да, сэр, если позже вы сами ляжете и заснете ненадолго. Через два часа позовите меня; тогда уже станет светло, и мне можно будет приняться за работу, а вы поспите.

— Я слишком взволнован и, значит, не засну, так, по крайней мере, мне кажется, — проговорил Сигрев.

— Мастер Уильям, говорил, что он не заснет от жажды, а между тем бедный мальчик скоро заснул.

— Надеюсь, что этот мальчик не погибнет, Риди.

— Я тоже надеюсь; у него благородная душа. Но мы все в руках Всевышнего. До свидания, сэр.

— Покойного сна, Риди.

Сигрев стал на доску, прибитую к палисаду, и задумался; легко представить себе, что невеселые и неприятные мысли занимали его. Тем не менее, несчастья изменили его к лучшему, он не роптал, как бывало прежде, и покорно склонялся перед волей небес. Долго и горячо молился бедный человек, прося Господа освободить их всех от мучений и спасти от опасности, грозившей им. Молитва его успокоила; он мысленно приготовился ко всему и поручил себя и своих близких Тому, Кто все делает к лучшему.

На рассвете Риди проснулся и сменил Сигрева, который не пошел в дом, а лег на те кокосовые листья, на которых спал Уильям.

Риди принес большие гвозди и молоток и позвал Уильяма на помощь. Они работали вместе; один вбивал гвозди, другой смотрел, не подходят ли дикари. Не прошло и часу, как они поднялись к самой вершине дерева и могли отлично увидеть и залив, и большое пространство острова. Уильям, который вгонял последнюю дюжину гвоздей, осмотрелся и, спустясь на землю к Риди, сказал:

— Я все видел, Риди. Они совершенно разрушили наш старый дом; теперь большая их часть лежит на земле; они кутаются в боевые плащи. Кажется, спят; женщины ходят взад и вперед от челнов к дому и обратно. А челны по-прежнему на отмели, там, где их оставили после высадки.

— Они, конечно, разрушили дом, чтобы вытянуть из него гвозди, — ответил Риди. — А вы видели убитых?

— Нет, я мало смотрел по сторонам, но опять поднимусь на дерево и посмотрю. Я спустился, потому что от вбивания гвоздей мои руки покрылись ссадинами, да и молоток так тяжело держать. Минуты через две я так и взлечу на дерево. Ах, Риди, губы у меня горят, пухнут, кожа лупится. Я и не думал, чтобы жажда была так мучительна. Конечно, теперь бедный Томми больше чем наказан.

— Ребенок не думает о последствиях, мастер Уильям; мы не могли предполагать, что, посылая его за водой, вызовем такие мучения. Он сделал это не думая, и каковы бы ни были последствия его шалости, ее следует считать только шалостью и больше ничего.

— Я все надеялся найти несколько кокосовых орехов, — сказал Уильям, — но не отыскал ни одного.

— Даже если бы вы и нашли орехи, то в них уже не оказалось бы молока, Уильям, в это время года его нет, — сказал Риди, — однако если дикари сегодня не уйдут, придется что-нибудь предпринять. Поднимитесь опять на дерево и посмотрите, не двигаются ли они?

Уильям снова поднялся к вершине пальмы и несколько минут оставался на этом сторожевом посту, наконец мальчик спустился и сказал:

— Они суетятся, как пчелы; все поднялись. Я насчитал около двухсот шестидесяти мужчин в боевых плащах и перьях; женщины носят воду из колодца; подле челнов только девять или десять женщин, которые что-то делают, но что, я не понял. Точно колотят себя по голове.

— Я знаю, что с ними, мастер Уильям, они режут себя своими острыми инструментами. Это обычай их племени. В челноках — убитые, и женщины причитают над ними; но раз мертвецы в челноках, может быть, дикари собираются отплыть. Впрочем, ничего нельзя сказать наверно.

ГЛАВА LXIV

Совещание дикарей. — Муки жажды. — Предположение Риди. — Риди приносит воды, но ранен дикарем.

Весь второй день защитники палисада наблюдали за врагами и ждали нового приступа. С вершины кокосовой пальмы они увидели, что дикари собрались, держа военный совет, и сели кружком. Один остановился в центре этого кольца и говорил, потрясая то своей палицей, то копьем.

После полудня совещание окончилось; дикари засновали во все стороны; они рубили кокосовые пальмы и собирали ветви кустов.

Долго смотрел на них Риди с дерева, а перед закатом солнца спустился вниз и сказал:

— М-р Сигрев, мне кажется, сегодня ночью нам нечего ждать нападения, но завтра, вероятно, нам придется вынести нечто очень серьезное; дикари рубят деревья и связывают большие охапки из мелких прутьев. Их работа идет нескоро, благодаря тому, что они работают каменными топориками, но их много, и они настойчивы, а это важное обстоятельство; мне кажется, они проработают всю ночь, пока не свяжут столько пуков хвороста, сколько им хочется заготовить.

— Но с какой же целью они рубят пальмы и приготовляют фашины?

— Или они хотят сложить связки подле палисада так, чтобы им было легче перебраться через нашу ограду, или же думают обложить ими наше укрепление и поджечь его.

— И вы думаете, что это им удастся?

— Во всяком случае, не без больших потерь; может быть, даже нам удастся отбить их приступ, но придется усиленно сражаться, усиленнее, чем до сих пор. Женщины должны заряжать наши ружья, так как будет необходимо как можно скорее выпускать один выстрел за другим. Я не очень боялся бы их попыток сжечь нас, если бы не дым. Кокосовые пальмы, особенно когда с них не снята кора (как на нашем палисаде), тлеют очень долго, но нелегко загораются, а зажженные связки прутьев, конечно, загорятся яростно, но скоро и потухнут.

— Однако, Риди, страдая от недостатка воды, мы скоро ослабеем среди удушливого дыма и пламени. Мы упадем просто от одного истощения.

— Будем надеяться на лучшее и делать все, что можно, м-р Сигрев, — возразил Риди. — И помните: если во время боя со мной что-нибудь случится, воспользуйтесь дымом, бегите в лес и отыщите путь к палаткам. Конечно, в том случае, если вы заметите, что они побеждают вас… Я уверен, что вы доберетесь до палаток. Я думаю, нападение сделают с подветренной стороны, значит, если они зажгут огонь, пытайтесь бежать со стороны противоположной. Я показал Уильяму, как; в случае нужды можно разбить палисад. Если дикари овладеют нашей твердыней, в первую минуту они и не подумают отыскивать вас, а, может быть, даже взяв все, что им захочется захватить из дому, они и потом не подумают о преследовании.

— Почему, Риди, если они навалят дерева, то что-нибудь случится с вами? — спросил Уильям.

— Потому, мастер Уильям, что если они положат бревна и связки веток так, что получат доступ на гребень палисада, я могу быть убит или ранен, как вы… как всякий!

— Конечно, — ответил мальчик, — но они еще не пришли, и им придется выдержать очень сильный огонь.

Риди сказал Сигреву, что он останется караулить и с двенадцать часов позовет его. В течение этих двух дней они ели очень мало; убили одну черепаху, сжарили ее ломти, но пища только увеличила их жажду, и даже дети отказались от мяса.

Страдания теперь дошли до ужасной степени, и бедная миссис Сигрев почти теряла рассудок.

Когда Сигрев ушел в дом, Риди позвал Уильяма и сказал ему:

— Мастер Уильям, мы должны достать воды; я не могу выносить мучений несчастных малюток, не могу видеть состояние вашей матушки; больше: без воды нам никогда не удастся выдержать удушливый дым. Мы буквально задохнемся в его клубах и умрем, если завтра дикари попытаются сжечь нас. Вот что, Уильям: я решил взять один из семи новых бочонков и пройти к колодцу за водой; может быть, мне удастся добыть ее, может быть, нет. Но я должен сделать эту попытку, иного средства нет.