Друид

— Что ж, для такого темного человека, как ты, Мамурра, объясню: кельты — это то же самое, что и галлы.

Мамурра кивнул и вновь рассмеялся.

— Значит, он хочет продать тебе эту германку?

— Нет, Мамурра! Кельта зовут Корисиос, и он друид. Корисиос будет работать в канцелярии Цезаря под началом Авла Гирта.

Теперь Мамурра перевел взгляд на меня и начал рассматривать не менее пристально, чем Ванду. По его глазам, которые буквально ощупывали мое тело, я тут же понял, что мужчины для него не менее желанны, чем женщины. Теперь я вспомнил: Урсул, примипил десятого легиона, советовал мне быть поосторожнее при встрече с неким Мамуррой.

— Значит, ты друид, — ухмыльнулся казначей Цезаря. — Наконец-то боги услышали мои мольбы. Я давно хотел увидеть настоящего галльского друида. Мне пришлось по вкусу ваше пиво, но ваши женщины, тела которых во многих местах покрыты волосами, способны вызвать только отвращение. А вот живого друида мне пока что видеть не доводилось… Скажи, друид, в самом ли деле существует такая трава, которая дает мужчине силу вулкана и делает его половой орган таким же твердым, как римский пилум?

Гай Оппий и Авл Гирт рассмеялись. Похоже, они уже привыкли выслушивать эротические фантазии Мамурры.

— Да, — ответил я спокойно. — Я слышал о таком растении. Думаю, я смогу приготовить для тебя такое зелье. Только дай мне время.

— Если ты обеспечишь меня этим чудодейственным снадобьем, то я сделаю тебя наместником в Гадах!

Мамурра кубок за кубком вливал в себя глинтвейн, словно это была обычная вода. Похоже, он ощущал непреодолимую потребность как можно быстрее напиться.

— Если бы мои легионеры обращались с лопатой так же ловко, как я со стилем [35], то мы бы уже давным-давно окружили всю Галлию высокой неприступной стеной и насыпали перед ней вал!

— Мамурра, пока что это не твои легионеры, а легионеры Цезаря, — усмехнулся Гай Оппий.

— Ох уж этот Цезарь, — простонал Мамурра, наполняя до краев очередной кубок. — Представьте только, наш проконсул взял под свое начало еще два легиона из Италии — одиннадцатый и двенадцатый. Он собирается объединить их с тремя легионами, зимовавшими в Аквилейе, и отдать приказ всем пяти легионам перейти через Альпы… Он окончательно свихнулся! И я возьму на себя смелость утверждать, что…

— Но сенат не дал своего согласия на то, чтобы Цезарь взял под свое командование дополнительные легионы, — прервал Мамурру Гай Оппий. — Поступая таким образом, проконсул в очередной раз нарушает римские законы. Какую же должность он будет вынужден купить, чтобы против него не смогли начать судебное разбирательство по окончании срока его правления в Галлии?

Мамурра лишь пожал плечами и кивнул головой в сторону Авла Гирта.

— А вот это уже ваша работа. Вы и только вы можете убедить Рим в том, что границам римской провинции Нарбонская Галлия угрожает опасность. Мне известны твои способности, Гай Оппий, поэтому я почти уверен: тебе в конце концов удастся представить все в таком свете, что в честь Цезаря в Риме устроят триумфальное шествие, которое продлится минимум десять дней.

Казначей Цезаря вскочил с обеденного ложа и вновь наполнил свой кубок. Похоже, он не мог долго сидеть на месте; могло показаться, будто его энергия неистощима. Кроме того, как я уже успел заметить, он мог выпить невероятное количество спиртного, оставаясь при этом совершенно трезвым. Мамурра вновь сел на ложе.

— Пять легионов… — пробормотал Авл Гирт, покачивая головой.

— Если к ним добавить еще и десятый легион, расположенный в данный момент здесь, под Генавой, то Цезарь будет командовать не пятью, а шестью легионами, — возразил Мамурра. — Однако двум из этих шести легионов он вынужден платить жалованье из своего кармана! Должен признаться, что гораздо легче построить деревянный мост до самого побережья Британии, чем отвечать за казну Цезаря. Откуда я возьму деньги, чтобы платить жалованье двум легионам, если сейчас их едва хватает, чтобы отдавать проценты кредиторам нашего проконсула?

Шесть легионов! Это значит, что Цезарь собирался стянуть в Галлию более тридцати тысяч солдат! К ним можно добавить еще десять тысяч кельтов, служивших во вспомогательных войсках, и пару тысяч кельтских всадников. Если Цезарь хотел всего лишь помешать гельветам перейти через Родан, то не было никакой необходимости собирать войско, состоящее более чем из сорока тысяч солдат! Получается, что, пока кельтские племена, ничего не подозревая, ждут на противоположном берегу ответа Цезаря на свою просьбу, он ускоренными темпами готовится к войне, даже не получив на нее согласие римского сената!

У меня в голове крутилась одна-единственная мысль: «Нужно уходить отсюда как можно быстрее!» Я должен был во что бы то ни стало перебраться на противоположный берег Родана и предупредить свой народ об угрожавшей ему опасности. Юлий Цезарь собирался начать свою личную войну и искал предлог, чтобы напасть на нас. Только таким образом он сможет оправдать свои противозаконные действия и доказать, что он имел право распоряжаться дополнительными легионами без согласия сената.

На самом деле у проконсула было достаточное количество причин начать войну против галлов: во-первых, как и любой уважающий себя патриций, Цезарь стремился прославиться, во-вторых, ему нужны были войска, чтобы укрепить свое положение в Риме, в-третьих, проконсул должен был как можно быстрее рассчитаться со своими кредиторами. А для осуществления всех этих планов ему следовало доказать сенату, что он имел все законные основания вызвать дополнительные легионы.

Олус просунул голову в палатку, широко улыбнулся, подошел к Мамурре и кивнул ему. Тот сразу же вскочил, ударил себя кулаком в грудь и заорал: «Да здравствует Цезарь!» Казначей проконсула грубо схватил за ягодицы раба, с которым он собирался развлечься, и вышел вместе с ним из палатки.

— Его манеры не отличаются особой изысканностью, — сдержанно заметил Авл Гирт.

— Именно поэтому мы и не взяли его ни на одну из должностей в канцелярии Цезаря, — пошутил Гай Оппий. — Но у Мамурры есть целый ряддостоинств. На него можно положиться, и он беззаветно предан Цезарю. Он не слишком требователен: если вечером ему удастся развлечься с каким-нибудь смазливым греческим рабом, то на следующий день Мамурра построит свое очередное фантастическое сооружение. И кто знает, возможно, этому грубияну однажды удастся помочь Цезарю навести порядок в его финансовых делах.

Некоторое время никто не произносил ни слова, затем Гай Оппий продолжил свою речь:

— Однако Мамурре следует научиться держать язык за зубами. Если он будет продолжать говорить о Цезаре подобные вещи, то проконсул велит утопить своего казначея в ванной.

— А может, что еще хуже, — ответил Авл Гирт, — Цезарь соблазнит любимца Мамурры Олуса…

Этим замечанием бородач намекал на гомосексуальную связь с Никомедом, царем Вифинии [36], в которой Цезарь якобы состоял много лет назад, когда служил офицером под начальством претора Минуция Терма. Хотя с тех пор прошло немало времени, эти слухи до сих пор служили одним из главных сюжетов для сатирических стихотворений, которые солдаты могли безнаказанно орать хором во время любого триумфального шествия [37]. Если честно, я очень удивился — офицеры позволяли себе открыто произносить, мягко говоря, нелестные слова в адрес своего полководца. Но какое мне было дело до этих сплетен? В моей голове все смешалось, а любые желания и мысли вытеснило стремление как можно быстрее уйти из этой палатки, чтобы перебраться на противоположный берег к своим соотечественникам и предупредить их об опасности.

Я уже не слышал, сколько серебряных денариев аванса, какое жалованье и какие привилегии обещал мне Гай Оппий. Я буквально оцепенел, узнав о вероломном плане проконсула. Сам Марс не смог бы придумать что-либо более изощренное и мерзкое. Как мог Цезарь так подло обмануть кельтов? Сейчас он, словно змея, притаился в засаде, выжидая удобного момента, чтобы наброситься на моих соплеменников. Ведь ни один из вождей моего народа даже не подозревал, что все они оказались в ловушке. Не имея ни малейшего представления о планах проконсула, сотни тысяч воинов, женщин, детей и стариков ждали на противоположном берегу ответа Цезаря. Они не знали, что в глазах этого подлеца уже превратились в morituri — обреченных на смерть, которых на алтаре войны собираются принести в жертву богу алчности.