Верный меч (ЛП)

Я балансировал на краю смерти в Дунхольме и несколько дней спустя; мои шрамы были доказательством тому. Если бы не помощь моих друзей, я был бы сейчас мертв и — эта мысль заставила меня похолодеть — скорее всего, попал бы в ад. Ибо, хотя я и пытался на свой лад служить Господу, моих усилий было явно недостаточно. В той жизни, от которой я давно бежал. И в этой жизни, из которой, может быть, придется бежать тоже.

С тех пор, как я встретил лорда Роберта, моим единственным желанием было взять в руки оружие, чтобы быть воином, и я хотел оставаться им даже сейчас. Такой была моя жизнь в течение последних десяти лет, и за эти годы я прошел под знаменем с ястребом по всему христианскому миру от Нормандии до юга Италии и Сицилии, а в последние два года и по Англии. Я сражался зимой и летом, под палящим солнцем и при холодном свете луны. Я убил людей больше, чем мог сосчитать, и все они были врагами моего господина, врагами Христа. На это ушла половина моей жизни. Был ли Дунхольм знаком того, что моя вторая жизнь закончилась?

Стены давили на меня, и я почувствовал, как ладони влажнеют от пота. Я нуждался в свободном пространстве, в холодном ночном воздухе. Надев цепочку на шею, я поднялся с табурета и затянул ремень с ножнами на поясе. Даже в Лондоне никогда не мешает быть осторожным, особенно после наступления темноты. Я прошел по камышовой подстилке между спящими мужчинами к своему месту, поднял плащ и, набросив его на плечи, направился к двери.

Снаружи шел снег, белые хлопья ложились мне на плечи и таяли, коснувшись щек. Ветра не было совсем, и они плавно кружили в воздухе, танцуя друг с другом.

Небольшой деревянный мост отражался в черных водах Уэлброка; стоять на одном месте было слишком холодно, и я решил пройтись. Я направился вниз по Виклинг-стрит к берегу Темзы, позволяя моим ногам нести меня, куда они захотят. Идти было нелегко. Мягкая грязь, днем покрывавшая дорогу толстым слоем, затвердела; вода, заполнявшая бесчисленные колеи и ямы, превратилась в лед. Мир вокруг постепенно становился все белее: снег припорошил соломенные крыши и ветви деревьев. Улица был тихой и безлюдной, небо усыпано звездами. Серп луны был совсем тонким, и я пожалел, что не прихватил факел, но возвращаться уже не хотел.

Я дошел до конца Виклинг-стрит и посмотрел в сторону моста, его высоких каменных опор, поднимавшихся из струящихся вод. За черным пространством реки горели костры. Пока Лондон спал, Судверка вовсю торговал своим товаром.

Повернувшись, я начал подниматься вверх по дороге в сторону монастыря Святой Этельбурги и Бишопсгейт, их не было видно за стеной падающего снега. Я беззаботно ступил на поверхность замерзшей лужи, не догадываясь о ее глубине, и успел только выругаться, когда ледяная вода хлынула мне в башмаки, и намокшие чулки прилипли к коже.

Я вздрогнул и поплелся дальше, вверх по склону в направлении церкви святого мученика Эдмунда, который был королем в те дни, когда Англия представляла из себя скопище небольших королевств, и был жестоко убит датчанами во время набега на его земли. Это отвлекло меня от моих исследований: я представил себе богато украшенные листы пергамента и свою дрожащую руку, когда я при свечах копировал текст, выписывая его на восковую таблицу. Я хорошо помнил суровое лицо брата Реймонда, наблюдающего за мной в ожидании, когда я сделаю ошибку. Как легко эти воспоминания вернулись ко мне даже после стольких лет.

Конечно, во времена короля Эдмунда датчане были мерзкими язычниками и врагами англичан. Теперь они считают себя христианами, и эти два народа порой бывает трудно отличить друг от друга, так схожи их обычаи и языки, так тесно они перемешались в последующие годы. Но если они, может быть и изменили свою веру, они не изменили своей воинственной сути. Так что, если слухи насчет Дании окажутся правдой, нам еще придется поспорить с ними за право обладать Англией.

Каменная башня церкви возвышалась над домами слева от меня, освещенная мерцающим оранжевым светом. Это было похоже на свет факела. Я остановился, удивленный, потому что факелы означали присутствие людей, которых я не ожидал встретить в ночном городе.

Послышались голоса. Я перешел в тень между домами. Здесь встречались две дороги: первая спускалась от Бишопсгейт к мосту, вторая тянулась вдоль реки. Я прошел ближе к углу, где под стеной дома была сложена огромная куча навоза.

В пятидесяти шагах от меня под ветвями старого дуба у восточной стены церкви стояли два человека. Один их них был священником, на что указывала его черная одежда. Он был небольшого роста, с круглым лицом и ушами, торчавшими по обе стороны лысой головы подобно ручкам горшка. Даже в тусклом свете я мог разглядеть его румяные щеки. Рядом с ним в терпеливом ожидании стояла серая лошадка.

Второй человек стоял ко мне спиной, но по его осанке, длине волос и платью я мгновенно узнал англичанина, и не просто англичанина.

Это был Гилфорд.

Я не видел его лица, но был уверен, что это именно он. Именно по ширине плеч, манере держать голову, легкой седине в волосах. Но я всю ночь просидел в зале рядом с дверью. Как он мог пройти мимо меня? Или в доме была задняя дверь, через которую он мог выскользнуть незаметно.

Гилфорд вручил священнику кожаный мешок примерно того же размера, как его кошель. Я попытался понять, о чем они говорят, но не смог. Потом я услышал топот копыт и звон кольчуги и спрятался, пригнувшись за навозной кучей. Дыша острой вонью, я наблюдал, как рыцарь подъехал к священникам.

— Dominus tecum in itinere, — сказал Гилфорд священнику, который сел на лошадь, а затем кивнул рыцарю.

Я отступил дальше в тень, наблюдая, как рыцарь с лысым человеком проехали в десяти шагах от меня и свернули к Бишопсгейт. Я оглянулся в сторону церкви и увидел, как Гилфорд быстро уходит вверх по дороге. Я сделал шаг вперед, намереваясь следовать за ним.

Холодная сталь коснулась моей шеи.

— Пикни хоть слово и я тебя прикончу, — сказал голос позади меня.

Я чувствовал теплое дыхание на щеке, но мог видеть только лезвие ножа и держащую его руку. Я попытался повернуть голову, но лезвие глубже впилось в плоть, и я сглотнул, чувствуя, что кожа под ним вот-вот лопнет.

— Не оборачивайся. — голос был грубым, и в нем звучала угроза. Я знал, что он выполнит свое обещание. — Сними меч. — я заметил, что по-французски он говорит хорошо, без акцента. — Медленно, — добавил он.

Я сделал, как он приказал, открутив железную пряжку и позволив ножнам упасть на землю рядом со мной. Краем глаза я заметил, как он вытянул вперед ногу и пяткой подтолкнул их к себе.

— На колени.

Я не двигался, пытаясь сообразить, как мне вырваться. Кем был этот человек?

Лезвие опять ужалило кожу.

— На колени, — повторил голос.

Я понял, что выбора у меня не остается. Земля здесь была по-прежнему мягкой и незамерзшая вода холодила ноги. Нож оставался на моем горле, рука тяжело упиралась в плечо.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Фулчер, — сказал я после недолгого колебания. Я только надеялся, что пауза была не слишком долгой. — Фулчер ФитцЖан.

Я не собирался называть ему мое настоящее имя, и первым в голову мне пришло имя моего старого друга.

— У кого ты служишь?

Мои мысли метались в голове. Я не мог упоминать имя Мале после лжи о моем собственном имени.

— Иво де Сартилли, — ответил я. — Синьор Саффереби.

— Я никогда не слышал о нем, — сказал голос. — И об этом Саффереби. Это он прислал тебя сюда?

Я не знал, верит ли он мне.

— Нет.

Я не мог знать, как далеко могу зайти в своей уловке.

Человек за моей спиной коротко рассмеялся.

— Значит, он дурак. Как и ты.

Кажется, здесь ответа не требовалось, и я промолчал.

— Кто еще знает?

— Знает что? — спросил я.

Это была глупая реакция, и она должна была разозлить его больше, чем все остальное, но мне нужно было время, чтобы придумать выход, и я не нашел более разумного ответа. И что он имел в виду, в конце концов?