Про Кешу, рядового Князя

Через минуту они уже сидят на подножке машины, и Кеша о чем-то рассказывает Калинкину . Буря миновала. Смолкает и рев турбин. Слышны голоса.

– Правильно он тебя трусом окрестил,– говорит Калинкин .– Трус ты и есть.

– Но я ж сознался, никто меня за язык не тянул.

– Дорога ложка к обеду. Зря он увольнительную не отменил.

– Он же не зверь. Говорит, с Калинкиным пойдешь.

– Со мной?! На фига ты мне сдался!

– Да ладно, Калинка-малинка, чего ты все хвост пушишь. Все будет в ажуре!

– Здорово, сержант!– слышит Кеша .

Мимо стоянки машин идет знакомый летчик.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

Лобанов явно обрадовался Кеше . Он трясет его руку так долго, словно это не рука, а заводное устройство, и Кеша после завода должен запрыгать по аэродрому, как кузнечик.

– Отметили тебя за вчерашнюю поездку? Я вашему Максимову рассказал, что это за поездка была.

– Отметили, товарищ старший лейтенант. Даже увольнительной наградили.

– Правильно наградили. Максимов о тебе неплохо отзывался.

– Обо мне?!– хлопает глазами Кеша .

– Ну да. А что тут странного?

– Не мог он, вроде...

– Давай не скромничай!– смеется Лобанов.– Он, правда, говорил, что ты еще не проявил себя как следует, но все идет к тому. Видишь, он и не захваливал.

В глазах Лобанова – веселые искорки, и невозможно пенять, серьезно он или шутит. Может, это он так воспитывает Кешу ? Неужели ротный не рассказал ему, какой Кеша есть прохвост?

– Только я, товарищ старший лейтенант, не сержант вовсе,– со вздохом говорит Князь.– И никогда им не буду.

Глазами Лабанов прямо хохочет. Знал ведь, хитрец! И все остальное наверняка знает.

– Ну, насчет того, что никогда не будешь, это ты зря,– говорит он.– Из таких-то и получаются настоящие сержанты, я уж знаю. А чего ты невеселый? Вчера, помнится, песни пел.

– История одна получилась,– нехотя отвечает Кеша . Лобанов смотрит на него с таким участием, что Князь не удерживается от вопроса:– Как вы думаете, если человек вовремя в чем-то не сознался, а потом все-таки сознался... ну, с опозданием, то он все равно трус?

– Все равно трус,– довольно безжалостно говорит Лобанов и пристально смотрит Кеше в глаза.– Только он трус легко излечимый. Стоит этому человеку взять себя в руки, как от трусости останутся одни воспоминания.

Кеша жалеет, что задал этот глупый вопрос. И без того все ясно было. Однако от слов Лобанова ему становится хорошо и спокойно. Действительно, что за проблема! Стоит только захотеть, и не будет не только трусости, но и дури, из-за которой у него столько всяких неприятностей.

– Ну, мне пора, скоро вылет,– говорит Лобанов.– Бывай здоров, будущий сержант!

– До свидания, товарищ старший лейтенант, счастливо отлетать.

– Надо говорить: чистого неба.

– Чистого неба!

45.

Наступает долгожданный день, на который назначено увольнение. С Калинкиным заключен довольно устойчивый мир. Да он, поди, и думать забыл об этом злосчастном радиаторе. Кеша осторожно выведал у парней второго года службы, где в поселке школа, и теперь считает часы до выхода из гарнизона. Он уверен, что найдет Женю. Пусть даже для этого надо будет явиться в школу под видом шефов. Все будет законно, ведь их часть, как узнал Кеша , действительно шефствует над поселковой школой. Поутирают носы первоклашкам, а заодно разведают, где там обретается Женя. Учится девушка, как он понял, в десятом.

Проверяя, ладно ли сидят мундиры на отпускниках, папа Тур строго предупреждает:

– Чтоб у меня без этого самого, ясно?

– Есть без этого самого!– отвечает Кеша , и Калинкин свирепо косится на него: «Идиот! Все испортишь своим вихлянием!»

– Паясничаете?– больше обиженно, чем строго спрашивает Тур.– Ох, дети... Поясняю, у кого сообразиловка слаба: чтобы мне без выкрутас, всяких там фокусов и опозданий,– говорит старшина, обращаясь на этот раз только к Калинкину .

– Хорошо, товарищ старшина,– смиренно отвечает тот.

– И чтоб без...

Вспомнив все, чем в увольнении может проштрафиться солдат, Тур с миром отпускает парней. Осталось переступить через ротного, и можно топать в поселок.

Направляясь с Калинкиным в канцелярию. Кеша всего только на секунду задерживается у зеркала. Что ни говорите, а ему чертовски к лицу этот мундир, эта фуражка с голубым околышем и такие же погоны. «ПВО, еш-клешь!» Как было бы несправедливо, достанься ему какие-нибудь черные погоны!

Слушая инструктаж ротного, парни больше думают о том, что идет пятая минута увольнения, а они все еще болтаются в казарме.

– Вы будете на виду у жителей поселка, помните об этом. Ведите себя соответственно на улицах, в кино, в других заведениях. Чтобы в вас не только по мундирам можно было узнать советских военнослужащих, но и по поведению. Есть вопросы?

– Никак нет, товарищ капитан!– хором отвечают парни.

– Конечно, какие могут быть вопросы,– взглянув на часы, усмехается ротный.– Вот вам увольнительные. Не опаздывать. Желаю приятного отдыха.

– Спасибо, товарищ капитан! Разрешите идти.

– Идите.

Парни поворачиваются так четко, что жалобно взвизгивают подошвы начищенных сапог. Щелкнув каблуками, они поспепно вываливаются из канцелярии. Кеша подбегает к своей тумбочке, снимает с гвоздя гитару. Но тут из канцелярии выходит ротный.

– Рядовой Киселев!– строго окликает он.– Гитара останется здесь. Нечего трубадура из себя изображать.

– Товарищ капитан...– канючит Кеша .

– Или оставайтесь с гитарой. На выбор.

Кеша , конечно, не ошибается в выборе. Со вздохом повесил гитару на место и тронув струны, он ехидно спрашивает:

– Что, в самоволку захотела?

Наконец Кеша и Калинкин выбираются из казармы. Парни провожают их завистливыми взглядами.

– Князь, в поселок?

– Нет, в тайгу саранки копать!– весело отвечает Кеша .

– Везет некоторым.

– Служить надо как следует, девочки!

Гарнизон остается за спиной. Счастливчики бодро вышагивают по таежной дороге. Слегка опьянев от сладкого ощущения свободы, Кеша становится не в меру говорливым. Он беспрестанно что-то рассказывает Калинкину , ожесточенно жестикулируя.