Крайняя мера

Старый лорд Бергли, главный королевский министр, был под стать государыне. Наворованных им денег хватало, чтобы скупить всю Непобедимую армаду, английский же флот оставался таким дряхлым и немощным, что мог с одинаковым успехом дать по испанцам залп из допотопных орудий или просто чихнуть в их сторону. Разница невелика. Однако сам дьявол помог старому пройдохе: английским кораблям не понадобилось «чихать» на противника, так как вместо них это сделал ветер, принесший Бергли победу, о которой англичане не смели и мечтать. Один из прежних осведомителей Грэшема как-то весело заметил, что старина Бергли способен всадить в спину нож, оставаясь при этом истинным джентльменом. Роберт Сесил, сын и наследник Бергли, походил на сморщенное печеное яблоко, а его гниющее, скрюченное болезнью тело свидетельствовало об испорченной душе. Двурушничество, убийства и борьба за власть остались прежними, но шик и изящество елизаветинской эпохи, длившейся почти полвека, исчезли, и на смену им пришел примитивный и жестокий век. Шел 1605 год.

У Грэшема нестерпимо чесалась голова, несмотря на тщательно вымытые волосы и отсутствие признаков облысения и дурной болезни. Так случалось всегда, когда надвигалась беда. Вся жизнь Генри проходила в тревогах, которые не пугали и не радовали, а просто стали неотъемлемой частью существования, так же как разбойники на дорогах, подсыпанный в вино яд или первый черный нарыв на теле, предвещающий эпидемию бубонной чумы. Усиливающийся зуд свидетельствовал о серьезной угрозе, но Грэшема настораживало не это. С годами опасные приключения вошли в привычку, но сейчас он не находил объяснения мрачным предчувствиям и не знал, откуда ждать беду.

Такое положение дел раздражало. Генри подстегнул лошадь, и та ускорила шаг, но, понимая, что хозяину нет до нее дела, снова перешла на легкую иноходь. В лице Уилла Шедуэлла Генри потерял ценного работника, которого сотворил собственными руками. Нападение на Уилла означало нападение на самого Грэшема, но причина оставалась загадкой. А загадок Генри не любил. Они не давали покоя, угрожая его существованию и требуя немедленного объяснения. Много лет назад Грэшем решил, что для человека нет ничего дороже собственной жизни, и для ее сохранения требовалось обладать безжалостностью, чувством юмора, некоторой преданностью делу и большим мужеством.

Вскоре Генри въехал во внутренний двор Грэнвилл-колледжа. У него еще оставалось время забежать к себе в комнату и сменить дорожный костюм на подобающую случаю темную одежду и длинную мантию магистра искусств. Мысль о не поддающейся разгадке тайне сверлила мозг.

Прежде чем сесть за «высокий стол», [1] Грэшем и остальные пятнадцать членов совета колледжа собрались в профессорской, отделанной деревом на современный манер, как и столовая. Грэшему очень нравился теплый, насыщенный цвет дерева с замысловатым рисунком, и все же он тосковал по находившимся под ним древним каменным стенам. Резкий контраст между твердым шероховатым камнем и украшающими его роскошными мягкими портьерами, неистовство огненных красок на холодном и мрачном сером фоне — все это символизировало жизнь. Кембриджский университет всегда жил и дышал благодаря контрастам, постоянным переменам, разногласиям и расхождениям во взглядах.

— Добро пожаловать, сэр Генри, — приветствовал Грэшема Алан Сайдсмит, которого тот назначил президентом для формального надзора за неуправляемой толпой обитателей Грэнвилл-колледжа. — Надеюсь, сегодняшняя прогулка помогла вам восстановить силы?

Грэшем никогда не видел Алана пьяным, при этом тот не расставался с бокалом и пивной кружкой и знал о тайных делах Генри гораздо больше, чем тот ему говорил. И все же Сайдсмит был одним из немногих, кому Генри полностью доверял.

— У меня превосходная лошадь и отличное здоровье, а совсем скоро я наемся до отвала. Кроме того, в Кембридже стоит прекрасная летняя погода. Как тут не восстановить силы? — беззаботно усмехнулся Генри.

— Думаю, все зависит от некоего мельника, приславшего вам утром записку, и оттого, что он показал: свое зерно или же нечто совсем иное, — в тон ему ответил Алан.

Грэшему не хотелось продолжать этот разговор.

— Да, — серьезно ответил он, как будто бы речь шла о деле исключительной важности, — разумеется, все зависит от мельника. — Генри весело улыбнулся Сайдсмиту, и тот улыбнулся в ответ.

— Послушайте, сэр Генри, — Сайдсмит перешел на деловой тон, — вы, как человек, недавно получивший степень и рыцарское звание, можете дать мне ценный совет по весьма щекотливому и запутанному делу из области этикета. Вот богатый лондонский купец, закончивший Тринити-колледж, — он указал на стоящего поодаль крупного мужчину, в котором желание пощеголять роскошным нарядом пересилило страдания, претерпеваемые из-за невыносимого летнего зноя, — который намерен отдать сына в Грэнвилл. Но дело в том, что есть еще новоиспеченный шотландский лорд, который утверждает, что получил ученую степень в Европе. Кому же отдать почетное место по правую руку от президента, что предпочесть: деньги в банке и высокую ученую степень или влияние при дворе, не имеющее под собой какой-либо серьезной основы?

— У нас нет выбора, дружище, — не колеблясь заявил Грэшем. — От шотландского лорда несет так, что небу становится жарко, а почтенному купцу, несмотря на жару, надо еще изрядно попотеть, чтобы источать такое же благоухание.

— Благодарю вас, сэр Генри. Вы дали полезный совет, впрочем, как всегда. Не соблаговолите ли вы лично сообщить шотландскому лорду о нашем решении и объяснить отказ невыносимой вонью, которая от него исходит?..

В результате купцу предоставили почетное место по правую руку от президента, объяснив это тем, что он получил ученую степень в Кембридже.

Раздался удар гонга, и все прошли в столовую. Грэнвилл-колледж, один из самых старых в университете и наиболее сильно пострадавших от разрушительного действия времени, был отстроен заново на деньги Грэшема. Несмотря на это, Генри занял место за «высоким столом» в строгом соответствии с установленными правилами, и так как срок его пребывания в звании члена совета колледжа был недолгим, он оказался в числе наиболее младших по положению. Когда президент вошел в столовую в сопровождении членов совета колледжа, раздался скрип скамеек, и студенты встали, шурша по полу длинными мантиями. Худосочный студент со следами ветряной оспы на нервном лице вышел вперед и прочел длинную благодарственную молитву на латыни. Снова послышалось тихое шарканье множества ног, а затем из толпы студентов донесся сдавленный вопль. Похоже, кому-то прищемили руку. После традиционных поклонов все приступили к трапезе.

Сосед Генри, грузный мужчина с заплывшей складками жира шеей и руками, напоминавшими гигантские колбасы, недовольно засопел.

— Неважно себя чувствуете, Хьюго? — осведомился Грэшем, вынимая из кармана льняной носовой платок.

— Я чту традиции, — ответил сосед и ухватил кусок теплого хлеба с одной из тарелок, поставленных перед членами совета колледжа. — Если за все время существования колледжа трех столов было достаточно, то меня это тоже устраивает. — Он бросил голодный взгляд на слугу, подносившего деревянный поднос с едой, и залпом опрокинул бокал вина.

— Разумеется, — заметил Грэшем, — ведь не вам придется объяснять заслуженному гражданину города, что он достоин места только за вторым столом, или сообщить то же самое человеку, получившему степень с отличием, когда он увидит на почетном месте придворного выскочку? — Генри прибегнул к испытанному аргументу не с целью переубедить соседа, а просто желая его позлить, в чем и преуспел в полной мере. Бедняга поперхнулся и изрыгнул изо рта внушительный кусок хлеба, совершивший стремительный перелет через весь стол.

— Полная ерунда! Я твердо верю…

Трапеза за «высоким столом» шла своим чередом по заведенному порядку. Грэшем настоял, чтобы в Грэнвилл-колледже был «высокий стол» для членов совета колледжа, гостей и тех, кто имеет степень бакалавра искусств или выше.