Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

Улица Кипящего ключа… Как много моих грез ведет туда! В свете дня это не более чем тропа, протоптанная мулами и ведущая от пристаней Хуанпу к западной системе каналов. Но только не в моих змеиных грезах. Нет. В них улица Кипящего ключа предстает широким проспектом — с лавками, магазинами, экипажами, нарядно одетыми женщинами и наблюдающими — всегда наблюдающими! — китайскими глазами. Они наблюдали за нами с самого начала, будто знали нечто такое, что не было известно нам. Точно так же, как эта женщина, Цзян, следит за мной сейчас сквозь клубы змеиного дыма. Я знаю, это — она. Именно она приносит мне опиум, когда Лили засыпает, но появляется она лишь после того, как змея крепко опутает меня своими кольцами. Именно ее рука стирает пот с моего лба. Она — здесь. Она всегда была здесь. Даже тогда, когда мы впервые высадились у излучины реки. Она — что-то древнее и в то же время соблазнительное и пугающее, как само Срединное царство.

Дым тащит меня, и я взмываю ввысь. Но теперь это не дыры в моей спине, а полет к ночному небу.

Мальчики, я делал дьяволову работу! Я делал дьяволову работу! Не делайте дьяволову работу вы! Не делайте…

Вот она — стоит в дверном проеме, а позади нее — свет. Она проходит мимо спящей Лили и садится рядом с моим соломенным тюфяком. Я чувствую на своей горячей груди ее прохладную руку.

— Расскажите, — говорит она мне. — Расскажите мне о ваших сыновьях.

Я пытаюсь говорить, но выдыхаю только статуи, а не слова. Статую Майло верхом на лошади. Статую Сайласа. Кровь на его руке!

— Расскажите мне о ваших мальчиках, — просит она.

И я пытаюсь. Про Майло — такого сильного, такого красивого. Про Сайласа и его тягу к учебе. А потом — вновь стук лошадиных копыт и кровь на руках Сайласа. Так много крови! Но ее рука заботливо вытирает кровь.

— Расскажите про Сайласа, — снова просит она. — Про вашего тихого сына.

— Вы говорите по-английски, мадам?

— Я учу.

— Вы, наверное, хотели сказать «учусь»?

— Да, учусь. Спасибо.

— Сайлас был в вашем…

— В моем заведении? Да, был. Вы и Майло оплатили его первый поход в бордель.

— Это был подарок.

— Очень мудрый подарок, должна признать, — с улыбкой говорит Цзян.

Впервые за все годы, проведенные мной в Китае, слово «непостижимо» абсолютно точно подходит к ситуации. Я не могу понять: то ли она смеется надо мной, то ли делает мне комплимент. А потом она повергает меня в шок, спросив:

— Вы разозлились из-за того, что он выбрал китайскую девушку?

— Я не разозлился…

— В таком случае — испытали разочарование? А вот я слышала, что вы очень сердились.

Откуда она об этом узнала?

— Ваша злость разочаровывает меня, Ричард Хордун.

— Несмотря на связь вашего брата с тайпинами, мы отнеслись к вашему брату с уважением, а он с уважением отнесся к нам. Вы, по всей видимости, подобных чувств не испытываете. Какая досада!

И вот она наполняет курительную трубку, которую я держу в руках. Я ощущаю прикосновение ее губ к моему лбу. Четвертая порция опиума распахивает меня настежь и проникает в самый центр моего существа. Мои руки-крылья расправлены, и я ищу, ищу… Потом я слышу смех, заставляю себя открыть глаза и вижу Цзян — такую же древнюю, прекрасную и вечную, как сам Китай. Она стоит надо мной, ее губы двигаются, и из них вылетают круглые пузырьки звуков.

— Ищите, если должны, Ричард. Ищите.

Мои веки слишком тяжелы, они закрываются. Но как только темнота вновь окутывает меня, я оказываюсь перед знакомой дверью. Откуда мне это известно? Я выбрасываю руку вперед, поворачиваю ее, и вот я уже смотрю в другом направлении. Макси спит в своей кроватке. Маленький мальчик!

— Ты торгуешься, как прожженный жид, парень! — слышу я низкий голос, говорящий на фарси.

— Вот. Вот она, сэр, — слышу я собственный голос.

Она смеется. Цзян смеется. Я поворачиваю голову и протягиваю к ней руку.

— Кто вы?

И тут она говорит невероятную вещь:

— Ты знаешь, кто я такая. Я Цзян. Но в то же время я моя дочь и моя внучка, моя мать и моя бабка и прабабка моей бабки. Я всегда была здесь, наблюдала и ждала. — Она кладет левую руку мне на грудь, а правой начинает расстегивать свою блузку. — А теперь помоги мне в том, что ты, без сомнения, назвал бы дьяволовой работой.

— Почему ты скрывал себя от меня, отец? — проговорил Сайлас, перечитав последние строчки дневниковой записи.

Его негромкие слова рикошетом отскочили от стен кабинета и вылетели в окно, ветер подхватил их и понес на восток, в сторону моря, вдоль великой реки Янцзы.

Но некоторые из слов Сайласа завязли в пыли, скопившейся на трех страницах отцовских дневников, не замеченных им на верхней полке книжного шкафа — всего в семи футах от того места, где Сайлас сидел и плакал о мертвом отце, которого он так и не успел узнать по-настоящему.

Глава двадцать третья

КЛАДБИЩЕ ШЛЮХ

Примерно через месяц после возвращения в Шанхай Май Бао была шокирована, войдя в кабинет матери и застав ее плачущей. Ей приходилось видеть мать разной, но со слезами на глазах — никогда.

— Матушка? — осторожно окликнула она.

Цзян подняла голову, и Май Бао заметила на лице матери еще кое-что, чего никогда не видела прежде, — страх.

Цзян поспешно отвернулась, схватила платок и, окунув его в розовую воду, приложила к лицу.

— Закрой дверь, — велела она и, после того как дочь выполнила просьбу, добавила: — Нехорошо, что ты увидела меня такой, и уж тем более ни к чему видеть все это девочкам.

— Что случилось? — робко спросила Май Бао.

— Они ее выкопали.

— Выкопали? Кого выкопали?

Цзян назвала имя старинной подруги, умершей несколько лет назад.

— Ее тело выкопали из земли? Но кто мог так поступить?

— Французы, управляющие кладбищем Симин Гунсуо.

Май Бао знала, что Симин Гунсуо было предназначено для упокоения исключительно женщин из Мира Цветов. Много лет назад оно было основано на деньги Цзян. С тех пор многие куртизанки жертвовали средства на содержание и расширение кладбища. Организовать этот процесс было делом непростым, поскольку в Мире Цветов царила острая конкуренция, которую теперь, вдобавок ко всему, подстегивали еще и газеты. И вот — нате вам!

— Зачем это понадобилось французам? — поинтересовалась Май Бао.

— Они заявили, что мы хороним наших мертвых во временных гробах, а во Французской концессии хоронить покойников можно только в долговечных.

Май Бао смотрела на мать непонимающим взглядом.

— Долговечные гробы? — промолвила она. — Но ведь это нелепо! Гроб не может быть долговечным! Да и зачем?

Цзян кивнула. Любой китаец знает: земля всегда забирает обратно то, что вышло из нее.

— Кроме того, матушка, гробы, которые французы, по-видимому, называют «долговечными», чрезвычайно дороги. Ради чего тратить такие огромные деньги?

Самообладание, похоже, вернулось к Цзян, и теперь ее черты выражали одну только злость.

— Я выхожу из себя при мысли о такой глупости, как купить дорогущий ящик, зарыть его в землю и присыпать грязью, — сказала она. — Безрассудство, и ничего более. Эти фань куэй — такие дураки!

— Да, — согласилась Май Бао, — их требования лишены какого-либо смысла.

— Совершенно верно, — подхватила Цзян. — Когда только они научатся быть практичными!

Май Бао задумалась. Как создать новое кладбище для куртизанок? С какой стороны подойти к этому непростому делу? В ее голове быстро созрел главный пункт плана — приобрести участок земли за пределами Французской концессии, и даже родилось неплохое название: Новое кладбище ста цветов.