Здесь русский дух...

— Плещея нам давай, Плещея! Без него не уйдем! — закричали люди.

— Нет во дворце Плещеева. Ищите его в другом месте, — строго ответил им воевода.

— Ты, государь, ничего не хочешь сказать народу? Ведь он так и будет бунтовать, пока ты порядок в державе не наведешь, — сказал стоявший внизу казак.

Царь дернул кадыком и сдавленным от волнения голосом произнес:

— Обещаю вам свое царское милосердие…

— Мало! Ты про «белые слободы» нам расскажи! Почему они налоги не платят? Давай так: или же всем платить, или никому, — в бешенстве закричал кто-то из толпы.

— Хорошо… — коротко бросил царь.

— Как насчет твоих лихих сподручников? Они так и будут с нас три шкуры драть? — выступил вперед мастеровой в синем переднике.

— Правда, государь! Убери с глаз долой этих воров, не то мы их всех побьем! — вновь зашумела толпа.

— Точно побьем! Никого не пожалеем! Собакам положена собачья смерть!

— Хорошо… хорошо… — чужим голосом проговорил царь. — Я все сделаю… Только пусть народ вспомнит мою первую просьбу и простит Морозову его недобрые поступки. Мы, великий государь, обещаем, отныне Морозов будет оказывать вам любовь, верность и доброе расположение, и если народ желает, чтобы Морозов не был моим ближним советником, то мы его отставим… Только не просите выдавать его голову. Ведь он нам как отец родной… Воспитал и вырастил нас… Мое сердце не вынесет этого!

Из глаз царя полились слезы, тронувшие простых людей. Народ поклонился царю и воскликнул: «Многие лета великому государю! Как угодно Богу и царю, пусть так и будет!»

— Плещея мы все же найдем и шею ему свернем! — послышалось из толпы.

— Найдем! Найдем!.. — закричали бунтари.

В это время кто-то заметил пожар, полыхнувший на Дмитровке, и толпа ринулась в ту сторону. Пока бежали, огонь распространился по Тверской, Петровке, дошел до реки Неглинной… Когда загорелся большой кружечный двор, вся бунтующая Москва тут же в неистовстве бросилась на бесплатный мед. Еще долго пьяные толпы бродили по охваченному пожаром городу в поисках злодеев. Если кого находили — били нещадно. Отыскался и ненавистный всем боярин Леонтий Степанович Плещеев. Его поймал за шиворот недалеко от собора Покрова человек в казацком тулупе. Увидел кого-то, по-воровски и с оглядкой крадущегося от рядов суконной сотни, и тут же решил проверить. Люди тут же опознали незнакомца — Плещей! Видно, в Земском приказе прятался, а теперь решил возвращаться домой, отсидевшись в укромном местечке.

— Помоги-ка, парень, мне его связать, — попросил мужчина Федьку, все это время неотступно следовавшего за ним.

Они связали Плещея и под улюлюканье прибившихся по пути подростков привели ворюгу на Красную площадь, где царило людское ликованье. Никто не хотел расходиться по домам. Еще бы! Столько событий в один день. Горели костры, звучали громкие победные речи, а в раскаленном страстями воздухе витал такой желанный и пьянящий дух свободы, вызывая у людей призрачные надежды.

— Пляши, сатана! Твой день пришел… — кричал, бегая по площади, горбатый юродивый Левка. Ему подносили чарку. Он выпивал и снова вопил срывающимся голосом:

— Пляши, сатана!..

Плещеева тогда забили до смерти и бросили в костер. Люди потом говорили, что только после этого в городе и прекратился пожар.

— Чего ты, парень, все за мной ходишь? — распивая с бунтарями мед у костра, спросил Федьку казак.

— Больно смелый ты, а мне такие нравятся, — засмущался Опарин.

— Нравятся, говоришь? Тогда ступай со мной на Дон. У нас там целое войско таких, как я. Еще там воля — ни царей тебе, ни убийц.

— Да? Нет, такого не бывает…

— Ишь ты, Фома неверующий, — удивился казак. — Говорю тебе, так оно и есть… Давай выпей со мной, — сказал мужчина и протянул Федьке стаканчик с медом.

— Да не-е, я не пью… Отец у меня больно строгий. Увидит пьяным — запорет.

— Ничего себе, отца он испугался! Тогда какой тебе Дон?.. Пей, говорю! Сегодня у нас праздник на Руси. Самого царя на колени поставили, а?! — фыркнул казак.

Федьке ничего не оставалось, как взять из рук казака стаканчик и, морщась с непривычки, выпить до дна.

— Вот это я понимаю! — похвалил молодого человека казак. — Дай еще налью…

Домой в тот вечер Федька не вернулся. Вместе с новым товарищем они ходили по кабакам, где все пили мед и веселились, а утром Федька проснулся в каком-то подземелье, где пахло сыростью и грязным бельем. Он лежал на нетесаных досках, укрытый грудой лохмотьев. Голова гудела почище колокола, и слишком хотелось пить. «Где это я, Господи помилуй?» — испугался он. Стал звать людей, но никто не откликнулся, и только где-то в дальнем углу послышался чей-то больной сдавленный хрип. «Ночлежка!» — тут же решил парень. Напряг память и вспомнил вчерашнее сумасшествие.

Где же казак-то? Как там он назвался? Алексеем? Лукьяном?.. Да нет, скорее Алексеем… Классный мужик! Но где же он?

— Алексей! — крикнул Федька, но никто не отозвался и только снова откуда-то из дальнего угла донесся сдавленный хрип, словно кто-то умирал…

Вот, черт! — про себя выругался парень и, поднявшись с нар, стал шарить в полутьме, пытаясь отыскать выход. Наконец ему удалось выбраться наружу и осмотреться. Ничего себе, Зарядье! — увидев впереди знакомые очертания стрельной башни, обрадовался Федор Опарин. Так ведь отсюда до дома рукой подать! Видно, ночью туда шел, но спьяну заблудился, вот его какой-то сердобольный человек и увел в ночлежку.

В городе уже вовсю кипела жизнь. Скрипели колеса телег, кричали извозчики, фыркали под всадниками боярские лошади. Где-то вдалеке слышались громкие людские голоса. Это у Кремля шел торг. Все как обычно, словно и не было накануне никаких погромов. Как же теперь?.. — испуганно подумал Федька.

В Иконный терем он не пошел — какой из него сегодня работник? Крепко получит он от отца! — подумал Опарин. Где же казак? Сейчас бы в самый раз убежать с ним на Дон, пока государь со своим Приказом тайных дел приходят в себя. Глядишь, завтра уже поздно. Сыск зачнется, станут бунтарей отлавливать, как блох. То, что в толпе было немало истцов, и говорить не приходится. Вон как они глазками своими орудовали, запоминая бунтарей в лицо. Теперь и ему, Федьке, не поздоровится.

Опарину повезло. Тумака хорошего он, конечно, от отца получил, но тем все и закончилось. В Иконном тереме, слава Господи, его не хватились, так как окольничему с дьяком было не до того. Решив, что народ перебьет всех чиновников, они заперлись в приказной избе и там переждали бурю.

Сыск ему не учинили, так как царь выполнил обещанное им милосердие и не стал помнить зла.

Жаль, с Доном у Федьки ничего не вышло. Тот казак Алексей будто сквозь землю провалился, но сумел отравить его своими вольными словами и вскружить молодому парню буйную голову. Думал Федька теперь только о Доне, но пройдет немало лет, прежде чем он ступит на донскую землю.

Из Иконного терема Опарин вскоре все же ушел. Как ни пытался образумить его отец, Федор поступил по-своему. Таким упертым и своенравным рос, что даже тяжелой отцовской руки не боялся.

Нанялся коноводом к боярскому сыну, не ужился с ним. Пошел курить деготь у заводчика, но тот скоро помер, а молодая вдова вышла замуж за купца и продала завод. После этого Федор Опарин несколько лет возил волоковой лес на терема, строил их, мостил камнем улицы. В двадцать лет женился, произвел детишек и ушел воевать с поляками. Через пару лет снова возвратился в Москву в надежде начать собственное дело. Взял под процент у богатого родственника деньги и занялся шорным промыслом — небольшими вещицами всяческими. Все, думает, заживу. Хватит бедствовать. Жена уже не знает, чем малышей кормить. Тут на беду стали медные деньги в оборот вводить, и новый рубль упал в цене к серебряному. Люди говорили, виной всему эта нескончаемая война с Речью Посполитой, опустошившая царскую казну.

Зароптал народ. Особенно от нововведений пострадали служилые люди, получавшие жалованье медью, мелкие торговцы и ремесленники. Обратились с прошением к царю, но тот их не услышал. Тогда народ принялся громить дворы бояр и других зажиточных горожан. После этого мятежники двинулись в Коломенское к царским палатам, просить царя выдать им своих советников и любимчиков, которых считали главными виновниками людских бед. «Если ты нам по-хорошему не отдашь злодеев, то мы сами их возьмем по своему обычаю!» — заявили бунтовщики вышедшему им навстречу государю.