Разбойник Кадрус

Барон встал и, крепко пожав руку Фоконьяку, уверил его, что тот не сможет иметь более красноречивого ходатая.

— Стало быть, милый будущий дядюшка, мы прекрасно сойдемся касательно приданого.

— Приданого? — повторил барон, и лицо его вытянулось. — Но ведь вам известно…

— И свадебной корзинки тоже, — невозмутимо продолжал Фоконьяк.

— Свадебной корзинки! — повторил озадаченный Гильбоа.

— Чему же вы удивляетесь, барон? Когда имеешь честь обладать такой племянницей, как же дяде и опекуну не дать ей в приданое кругленькую сумму, например миллион?

— Миллион?! — с испугом вскрикнул Гильбоа.

— Я даже думаю, что, находя это приданое недостаточным, вы положите в свадебную корзинку еще тысяч на сто бриллиантов.

— Милостивый государь, — строго произнес Гильбоа, который из-за денег чувствовал себя способным на любое преступление, — я полагаю…

— Что вы дадите приданое и бриллианты, — закончил Фоконьяк с самым любезным видом.

— Никогда! — воскликнул барон.

— Как вы сказали?

— Никогда! — повторил Гильбоа, не обращая внимания на злобный взгляд маркиза, который продолжал, словно не слышал:

— Так как я буду в отчаянии, если не отплачу вам такою же щедростью, барон, то я в свою очередь намерен сделать вам подарок, достойный короля.

Он сделал ударение на последнем слове.

— Короля? — сказал Гильбоа, невольно задрожав.

— Да, я сказал короля, даже самого Людовика Восемнадцатого.

— Что вы имеете в виду? — вскрикнул Гильбоа, потеряв всякую осторожность.

— Я хочу сказать, что за подобный подарок… — начал Фоконьяк, показывая барону перстень, отнятый у слуги. — Я хочу сказать, что за такую вещицу вы охотно положите бриллианты в свадебную корзинку моей будущей жены.

Гильбоа при виде рокового перстня опустил руки и упал в кресло. Наступило минутное молчание. Жорж и Фоконьяк поспешно подошли к барону. Они боялись апоплексического удара — до того лицо барона налилось кровью.

— Полно! — успокаивал его маркиз. — Опомнитесь, любезный будущий дядюшка. Вы мне нужны хотя бы для того, чтобы подписать брачный контракт.

— Да… — машинально повторил барон. — Подписать контракт. Я сделаю все, что вы хотите, я подпишу, я дам приданое, но…

— Я так и знал! — весело сказал маркиз.

— Но, — продолжал Гильбоа, едва переводя дух и следуя только за своей мыслью, — каким образом этот перстень…

— И это письмо, — добавил Фоконьяк, показывая знаменитое послание, написанное под диктовку роялистов.

— Да, и это письмо, — продолжал барон. — Каким образом эти вещи попали в ваши руки?

— Ах! Когда-нибудь, когда мы будем составлять одну семью, возможно, я расскажу вам. Теперь вам довольно знать, что эти драгоценные вещи находятся в моих руках. Они станут мне гарантией, что вы как можно быстрее постараетесь заключить мой союз с вашим домом. Промедление было бы опасно. Сразу после брачной церемонии я вручу вам этот перстень в знак вечного союза между нами.

Потом, не дожидаясь ответа Гильбоа, лишившегося дара речи, Жорж и Фоконьяк встали. Дойдя до двери, маркиз на прощание прибавил:

— Будьте уверены, любезный барон, что вы будете иметь во мне самого преданного племянника. Доказательством служит то, что, не желая лишать вашу фамилию благородных связей, я позаботился, чтобы его величество Людовик Восемнадцатый получил письмо и перстень, которые вы ему послали.

— А тот, который у вас в руках? — с живостью спросил Гильбоа, который на минуту ощутил надежду, что может избегнуть адских когтей этого человека.

— Это настоящий перстень, — лукаво ответил Фоконьяк. — Граф Прованский получит или уже получил только копии письма и перстня, однако не беспокойтесь, его величество, как вы называете графа, не догадается. Подделка просто великолепна! Благоволите, любезнейший, принять уверение в моем глубочайшем к вам уважении.

Подойдя к Гильбоа, он шепнул ему на ухо:

— Любезный барон, помните, что ваша жизнь окажется в опасности при малейшей увертке с вашей стороны…

Через несколько минут оба начальника «кротов» вернулись в свою гостиницу в Фонтенбло. Всю дорогу они потешались над расстроенным хозяином Магдаленского замка, который после их отъезда вызвал управляющего.

Глава XXXII

ПИСЬМО И СВИДАНИЕ

Вечером Кадрус и его помощник собирались прогуляться верхом. Гасконец все еще хотел женить Кадруса на Жанне де Леллиоль и в этот вечер вернулся к своей навязчивой идее.

— Послушай, мой милейший, — сказал он, — поскольку я женюсь, почему бы и тебе не сделать то же?

— Ты мне надоел, — отрезал Кадрус. — У нее никогда не хватит сил полюбить Кадруса. Итак, не говори мне больше о девице де Леллиоль, или я рассержусь.

— Друг мой, желание сделаться твоим кузеном заставляет меня настаивать.

— Как же это родство изменит наши отношения? — спросил Кадрус, пожимая плечами.

— Очевидно, никак, — ответил Фоконьяк. — Но девица Леллиоль зачахнет от скуки, бедняжечка! Я женюсь на ее кузине. Стало быть, она останется одна. Понимаешь ли ты? Одна! Без всякой защиты от преследований и козней барона де Гильбоа.

Кадрус хотел ответить, но в этот момент в дверь постучали. Фоконьяк открыл и впустил человека лет шестидесяти, очевидно, крестьянина. С тупым видом он встал перед Фоконьяком и сказал, положив свою большую шляпу на пол, чтобы обшарить все карманы, как человек, потерявший паспорт:

— Это вы мсье Жорж?

— Да, я, — ответил кавалер.

— А как вас еще зовут? Как бишь там написано?

— Где?

— Да на письме. Куда же я дел письмо? Я так его спрятал, что и не найду.

Он очень хорошо знал, где спрятано письмо, но хотел удостовериться, что говорит с тем, кому оно прислано.

— О каком письме ты говоришь? — спросил Жорж.

Не отвечая на вопрос, крестьянин сам спросил:

— Скажите же, какое ваше другое имя?

— Де Каза-Веккиа, — сказал Кадрус. — Так?

Подозрительный крестьянин по складам прочел написанный на ладони адрес и ответил:

— Да. Попросите этого господина, — он указал на Фоконьяка, — уйти, тогда я кое-что расскажу вам. Мне велели отдать вам это письмо в собственные руки. Мадемуазель так сказала.

— Хорошо, друг мой, — сказал Жорж улыбаясь. — Ты можешь отдать мне это письмо, этот господин — мой искренний друг. Я ничего от него не скрываю. Ты можешь говорить в его присутствии.

— Мне нечего говорить, — сказал крестьянин. — Мне только велено принести ответ.

Он подал Жоржу письмо. Тот вздрогнул, прочтя надпись, и поспешно отошел к окну. Не смотря на свою силу воли, Кадрус, читая письмо Жанны, не смог скрыть охватившего его волнения.

— Я жду ответа, — сказал крестьянин.

При звуке его голоса Кадрус словно проснулся.

— Ах! Ты еще здесь? — сказал он. — Можешь идти. Ответа не будет.

— Однако, — осмелился возразить Фоконьяк, — мне кажется, тебе следовало бы…

— Тебе какое дело? — вспылил Кадрус. — Почему ты хочешь знать, кто мне пишет?

— Полно, любезный друг, — ответил гасконец. — Надеюсь, ты не оскорбишь меня мыслью, что я не угадал имя той особы, которая прислала тебе это письмо. Тут все ясно. Это она.

— Ну да! — сказал Жорж. — Она! Вот почему ответа не будет. Я не хочу ее любить.

— Подумай, однако, о приличиях, — ласковым голосом продолжал Фоконьяк. — Нельзя же не дать никакого ответа посланцу. Он ждет.

— Ты этого хочешь? — спросил Кадрус, опять погрузившись в размышления. — Ну, хорошо! Скажи своей госпоже, — обратился он к посланцу Жанны, — что она найдет мой ответ в своем шифоньере. Вот тебе за труды.

Жорж подал крестьянину кошелек с золотом. Тот вытаращил глаза, жадно протянул руку и спрятал подарок. Пятясь задом и кланяясь до земли, крестьянин проворно отправился с ответом Жоржа в Магдаленский замок.