Разбойничий тракт

Дарган поискал глазами приставленного к нему малолетку, среди верховых его не было видно. Тогда он опустил зрачки вниз, но в сплошном месиве плоти разобрать что-либо не представлялось возможным. Он снова поднял подбородок и увидел, как невдалеке не на жизнь, а на смерть дрался друг Гонтарь. Рослый кирасир, с которым он связался, не уступал тому, которого только что срубил он сам. Видно было, что Гонтарь напрягает последние силы. Рванув уздечку на себя, Дарган направил было кабардинца в ту сторону и понял, что не успевает. Казак Черноус, годами чуть постарше Даргана, похожий обличьем на озверевшего абрека, метнулся на помощь раньше, он полоснул по кирасирскому затылку шашкой, сверкнувшей ярким лучом, а когда тот откинулся назад, словно бритвой отделил ему голову от туловища. В сердцах Гонтарь срезал обезглавленному противнику золотой эполет и оба казака не мешкая переключились на других кирасир.

Прокладывал дорогу к вершине холма сотник Лубенцов, рядом с ним налево и направо короткими вспышками лезвия рубил врагов подъесаул Ряднов, его страховал похожий на сказочного великана дядюка Федул. Все были заняты противоестественным для человека делом, но такова она, война, на ней надо вести себя по-мужски. Как потом скажет один из русских офицеров – а ла гер комм а ла гер. Никто из терцев не будет знать перевода этого высказывания, но все поймут, что так оно и есть на самом деле.

Сбив на затылок съехавшую на лоб папаху, Дарган устремился в прорубленный казаками проход, рассудив, что дядюка Назар зазря потеть не станет. Видимо, станичники надумали добраться до вершины холма с белым пятном палатки на ней. Один раз такое было, там, в очищенных от французов просторах России. Тогда во главе с вахмистром Федулом они прорвались к ставке какого-то наполеоновского генерала и взяли его в плен, за что получили по кресту от самого фельдмаршала Кутузова. Главнокомандующий, царствие ему небесное, до битвы за столицу неприятеля не дожил, но врученные им кресты казаки считали высшей своей наградой.

– Даргашка, обойди мусьев с тылу, – крикнул сотник Лубенцов, успевавший отбиваться сразу от нескольких нападавших. – Отвлеки тех двоих, а мы ударим отсюда.

– Понял, дядюка Назар, – гаркнул казак, направляя коня в обход группы кирасир.

Он взобрался по склону выше, оглянулся, выбирая позицию для атаки, и вдруг увидел, что к основанию холма приближается лава кубанцев в красных башлыках и белых папахах. Надо было спешить, иначе кубанцы могли урвать солидный пешкеш раньше. По-разбойничьи свистнув, Дарган птицей налетел на всадников, на которых указал сотник. Оба француза не успели сообразить, откуда он взялся, одного он срубил сразу, а второму удар шашкой скользнул по плечу, защищенному панцирем. Кирасир пригнулся к холке лошади и сделал ответный выпад саблей, конец которой едва не срезал ноздри у казачьего скакуна. Кабардинец взвился на дыбы, выбросил длинные ноги и задробил копытами по обтянутой белыми панталонами ляжке всадника, по цветастой попоне на спине у его лошади. Он давно научился защищать себя. Материя окрасилась красным от брызнувшей через нее крови. Кирасир расширил глаза от боли, рванул поводья и помчался вниз по склону прямо в центр кубанской лавы.

Сотник с подъесаулом Рядновым и вахмистром Федулом опрокинули поредевших вражеских конников, с гиком понеслись к вершине холма. Когда до палатки оставались какие-нибудь двадцать сажен, казаки осадили скакунов. Над ставкой развивалось белое полотнище флага, выброшенное за мгновение до того, как они прорвали оборону неприятеля. Захватить очередного генерала на этот раз не получилось.

Терцы с трудом сдерживали распаленных битвой лошадей, гонявших по шкурам волны нервной дрожи, они и сами были похожи на вырвавшихся из ада дьяволов со звериными оскалами. Наконец хорунжий Горобцов подъехал к палатке вплотную, воткнул знамя между деревянными перекладинами.

– Кирдык мусьям, отвоевались, – обратил он к станичникам измазанную кровавыми разводами физиономию. – И этих бы порубить в капусту да поскорее по домам.

– Не замай, за неприятельскую верхушку пешкеш мы еще не получали. Одного важного петуха Даргашка уже срубил задарма, – шевельнул вислыми плечами Черноус. – Думал, конец пришел нашему уряднику, так француз ловко джигитовал.

– Какого такого?… – приподнял плечи Дарган. – Я положил их несколько.

– Да того, что в доспех нарядился.

– Все были в кирасах.

– А тот в доспехе золотом, с золотыми эполетами, – гоготнул Черноус. – Наверное, командир ихнего корпуса был, неужто ты не сообразил еще?

– Чего соображать, когда они все на одну морду, – сверкнул зрачками Дарган, вспоминая огромного красавца кирасира, вертевшего шашкой стальной круг.

– Даргашка, спешивайся и выводи мусьев на белый свет, – довольно жмурясь, приказал сотник и тут же витиевато и длинно выругался. – Да пошевеливайся, не то кубанцы дорогой пешкеш под себя подберут. Не чуешь, как они загикали?

– Нам бы парижскую арку не проморгать, а генералов мы уже брали, – заворчал польщенный Дарган, отдавая поводья взмыленного коня подскочившему Гонтарю. Поигрывая лезвием шашки, он крикнул в сторону входа в палатку. – Выходи на круг, ваши благородия, казацким судом будем судить.

– Ты это брось, – зная вспыльчивый характер станичника, нахмурился подъесаул Ряднов. – Их французские благородия есть кому судить, наше дело казачье – неприятелю шеи укорачивать.

– А генералы не враги?

– Самые первые, но они императором Наполеоном помазанные. Пусть наш самодержец с ними сам разбирается.

В этот момент изнутри кто-то откинул матерчатые полы у выхода из палатки, и наружу выбежал полноватый человек в генеральском кителе с золотыми эполетами и без головного убора. На его груди, словно кирасирский панцирь, сверкал звездный набор орденов с медалями. Обтягивающие ноги белые панталоны были заправлены в высокие ботфорты, на поясе висела сабля с золотым эфесом. Одернув хвостатый китель, генерал с явным пренебрежением обежал взглядом окруживших его казаков. За его спиной стала накапливаться пышная свита из старших офицеров, на лицах которых лежало то же самое выражение.

– Главное, что мы поспели вовремя, – сощурив черные глаза, с угрозой процедил сотник. – А эти барские физиономии нам ведомы. Гонор мы с них сотрем.

Со всех сторон уже накатывалась лава распаленных боем кубанцев, их атаман с вислыми усами, похожий на запорожца, выехал вперед, глянул и сразу все понял, досадливо пристукнул ручкой нагайки по луке седла. И тут же весело гаркнул густым басом:

– Любо, братья казаки! Любо!

– Слава терским казакам, – подхватили кубанцы.

– Слава, слава, слава! – откликнулись на доброе слово терцы.

Звуки боя начали затихать, пороховой дым, заполнивший долину между двумя холмами, стал осаживаться на зеленую траву, делая ее какой-то ядовитой по цвету. Сизые космы дыма уже не загораживали солнце, оно брызгало потоками света, словно пыталось доказать, что весну уже ничто не повернет вспять. Терские казаки спешились и заторопились к оставшимся на поле битвы раненым и убитым братьям. Кто-то из них лежал со вспоротым животом, у кого-то не было руки или ноги, а кто-то силился разодрать залитые кровью веки на разрубленном лице. Стоны были не такими громкими, как поначалу, воины успели притерпеться к боли или не приходили в сознание. Зато убитым было все равно, они лежали в различных позах, со спокойными уже лицами, с распахнутыми в небо глазами. Но потускневшие зрачки смерть словно повернула куда-то внутрь, они казались слепыми.

Дарган долго ходил между телами, выискивая своего малолетку. Он чувствовал неловкость за то, что не усмотрел за парнем, сыном станичника-соседа. В терских станицах почти все жители состояли в родстве, в кумовьях или в свадебных дружках. Редко кто из парней или девушек находил себе супруга на стороне, которого казаки все равно принимали как родного. Наконец его внимание привлекло нагромождение лошадиных трупов в заросшей лопухами канаве на середине холма. Несколько коней с разрубленными головами и порезанными шеями будто специально притащились сюда подыхать. Из-под них виднелись казачьи чувяки с натянутыми на голени ноговицами, сморщенными для форсу.