Разбойничий тракт

Казаки уже подходили к зданию, и тут из толпы выбежала та самая девушка и поспешила Даргану навстречу. Он приостановился, подбоченился и откинул голову назад. Девушка застыла напротив, прижала руки к груди. Наверное, она ждала, когда Дарган первым сделает шаг к ней. Но соблюдение мужского достоинства было главной заповедью для любого казака, хотя в родной станице Стодеревской, что расположилась по левому берегу Терека – естественной границе между Россией и немирной Чечней с частью Дагестана, девок Дарган перещупал немалое количество. Была и душенька, к которой наведывался, когда в штанах особенно чесалось. Не дикие татары-нехристи, юнцами сбивавшие страсть на ишачках с ослицами, а православные, пусть и отбивавшие по каждому пустяку поклоны своим богам-истуканам. Осталась там и подружка, которую прочили ему в невесты.

Но это было далеко, за лесами, за полями, за холодными российскими туманами. А здесь было тепло и почти безопасно. Скосив глаза на притихшего за спиной Гонтаря, Дарган проглотил комок в горле, опустил руки вдоль туловища. Он действительно не знал, с чего нужно начинать. Дома казак сразу попытался бы обнять, поцеловать девушку, а тут неизвестно, что из такой выходки получилось бы. Тем более что позади иноземки опять закачался тот самый нескладный парень, который сопровождал ее в первую встречу возле моста. Сузив глаза, Дарган смерил провожатого с головы до ног неприветливым взором, снова посмотрел в лицо девушке и только сейчас словно открыл, что она действительно была хороша собой. Высокий белый лоб, тонкие ниточки светлых бровей, большие серовато-голубые зрачки с темными ресницами над верхними веками. Ресницы неспешно опускались и снова поднимались, будто пытались завлечь в небесную свою глубину. Ровный носик с небольшой горбинкой посередине заканчивался тонкими ноздрями, под которыми подрагивали сочные губы ярко-алого цвета. Когда они раздвигались, за ними виднелись ряды белых ровных зубов, будто нанизанных на нитку.

– Скажи ей что-нибудь, а то уйдет, – забеспокоился остановившийся поодаль Гонтарь.

Голос у него заметно подрагивал, наверное, иноземка понравилась и ему тоже.

– А что говорить, когда я ихнего языка не знаю? – продолжая выдерживать стойку джигита, поинтересовался Дарган. В душе у него было спокойно, но лицо девушки с подвижными чертами да стройная ее фигурка отзывались в области живота щекотливыми чувствами. И он тихонько добавил: – Может, про ларжан сказать? Черноус с Горобцом как-то учили, что они к деньгам слабость имеют.

– А если она еще девушка? – так же негромко засомневался Гонтарь. Черноглазый жгучий брюнет с жесткими усами, он был полной противоположностью своему другу, светловолосому, сероглазому, с белесыми бровями вразлет. Лишь румянец делал щеки обоих похожими на спелые краснобокие персики. – Патруль кликнет, и весь променад тут же закончится.

– От ларжана еще никто не отказывался.

– А он у тебя есть?

– Откуда.

– Тогда чего зря языком молоть. Лучше намекни ей, мол, самус.

– А что это такое?

– Вроде бы, по-ихнему так знакомиться надо. Я слыхал.

В этот момент иноземка, оценив нерешительность кавалеров, выдернула из-за пояса цветной платочек и взмахнула им перед собой. Дарган понял намек, оттопырив черкеску, вытащил точно такой же платок, выхваченный из ее рук на мосту, протянул его навстречу. Оба радостно засмеялись, чувство неловкости исчезло, уступив место любопытству.

– А вообще, скажи про ларжан, – наклонился вперед Гонтарь. – Дюже она красивая и смелая, такие в девках ходят недолго.

– Говорю тебе, что нету, – не переставая улыбаться, отозвался Дарган.

– Ты скажи, а я знаю, где взять. Намедни увидал, как хозяин нашего подворья схрон на базу устраивал. Несколько домов под квартиры отдал, две мастерские, конюшни. Богатый должен быть мусью.

– Да ты что! – быстро обернулся к нему дружок.

– И место хорошее, на перекрестке дорог, кого только сюда не заносило, – продолжал с убеждением рассуждать Гонтарь. – Навроде нашего моздокского пути, что из Персии в Россию ведет.

– А чего ты раньше-то язык проглотил?

– Не время, значит, было.

Дарган досадливо сверкнул глазами, но промолчал. Между тем, подавшись вперед, девушка быстро-быстро о чем-то заговорила, прищуривая большие светлые глаза, помогая себе округлыми руками. Разобрать ее лепет было невозможно, но настроение угадывалось. Кажется, она была довольна, что встретилась с приятным молодым человеком, и рада, что он пришел сюда.

– Самус? – выждав момент, с доброжелательной улыбкой сказал Дарган.

– Самус? – девушка перестала смеяться, наморщила лоб и повторила: – Самус… самус. О, ви-ви, месье, экскюзи, силь ву пле. Я учил рюсс плехо.

– Учила? А где?

– Не понимай… А, мон папа часто приезжал друг из Санкт-Петербург. Он мне рюсски говорил, учил. Я сама учился Сорбонн.

– Это ваша школа, что ли?

– Университет ихний, как Ломоносовка в Москве, – пояснил за спиной Гонтарь.

– Не понимай…

– Снова не то, – всплеснул руками Дарган. – Она ничего не соображает.

– Значит, барин какой-нито к ним приезжал, да и сама девка не из простых будет. А про самус, вишь, сработало, дай только время, – обрадовался Гонтарь за друга. – Теперь ее надо отсюда увести, чтобы оторвать от этого прыщавого. Наверное, это ее ухажер.

– Да уж, морду ему прямо тут не набьешь, – озабоченно покрутил головой Дарган и снова прислушался к лепету иноземки. – А что она хочет еще?

– Да кто ее поймет. Скажи, что желаешь инвит, мол, муа жуир.

– А что это? – насторожился Дарган. – Не обидится она?

– Не должна, Черноус при мне своей бабе так говорил.

– Ну и как?

– Довольная осталась.

Тем временем девушка быстро переводила взгляд с одного казака на другого, не смея вмешиваться в их диалог. Прижав руку к груди, Дарган указал пальцем на нее, потом махнул рукавом черкески вдоль улицы. Внимательно следившая за ним иноземка радостно замотала головой. Тогда казак кивнул на маячившего поодаль провожатого и громко спросил:

– А как с ним? Это не твой хахаль?

– Пардон? – чуть наклонившись, она сделала полшага вперед.

– Ну, твой жених? Месье вон тот, – повторил Дарган.

– Месье?! Жень-их?! О, но, но, – отрицательно качнула головой собеседница и протянула тонкую кисть в ту сторону, куда показывал казак. – Лонж… боалевард.

– Тогда полный ламур, – повеселел урядник.

Бросив сумрачный взгляд на долговязого парня, он нагло подцепил девушку под руку и потянул ее за собой. Она не сопротивлялась, даже не оглянулась на соотечественника, скорее всего по уши влюбленного в нее, лишь громко и радостно воскликнула, подтверждая, кто из парней ей дороже. Гонтарь взялся за рукоятку кинжала и, отпустив парочку на несколько шагов вперед, последовал за ними. Он был уверен, что точно так же поступил бы и его верный товарищ.

Но подобный расклад явно не устраивал отвергнутого жениха, не перестававшего вертеться посреди площади. Он высмотрел среди толпы народа патруль, состоящий из русских солдат, и, резко вскрикнув, бросился к нему.

Дарган насторожился, осмотрелся вокруг. От площади в разные стороны разбегались несколько тенистых улиц с домами из розового туфа. С левой стороны они поднимались на пологий склон, с правой – спускались вниз, туда, где на почти такой же площади стояло здание учебного заведения под чудным названием Сорбонна с бедно одетыми студентами, вечно толпящимися рядом. Когда отряд казаков патрулировал улицы острова, из резвых стаек молодежи вслед им частенько неслось улюлюканье, смешанное со свистом. Значит, сворачивать туда не стоило. Но за университетом начинался район с множеством кривых переулков, в которых можно было не только заплутать, но и спрятаться от преследования.

Покосившись на девушку, Дарган заметил, что она продолжала беспечно улыбаться. Он снова перемигнулся с Гонтарем, кивнул на крутой уклон справа. Друг понимающе опустил глаза.

В этот момент патруль, взбудораженный отвергнутым долгоносиком, перекинул ружья со спины на грудь и двинулся вслед за троицей. Вид усатых воинов в высоких головных уборах был весьма грозным, не обещающим ничего хорошего. Надо было что-то предпринимать, иначе разборки могли бы привести к плачевному результату. Казаку вряд ли удалось бы доказать, что мадемуазель напросилась в подружки сама, но и упускать добычу Дарган тоже не горел желанием, потому что девушка все больше нравилась ему.