Разбойничий тракт

Дарган с Софьюшкой как заведенные посылали пулю за пулей, лица их окаменели, они походили на древних истуканов, украшавших степные курганы и решивших прибрать под себя побольше человеческих жизней. Плакали навзрыд младший Петрашка и девки Аннушка с Марьюшкой, им вторила тетка Маланья. В проеме двери мелко крестилась бабука, синюшными губами она шептала молитвы Господу.

Праздник смерти гулял по подворью до тех пор, пока последний из разбойников не свалился под забором прикрытой тряпками падалью. Мать бросилась к старшему сыну, лежащему посреди двора, Маланья в доме метнулась к Айсет, припала ухом к ее груди. И снова непривычная тишина на мгновение зависла в воздухе.

– Живой, – донесся с улицы смертельно уставший голос Софьюшки, положив голову Панкрата себе на колени, она повторила, обращаясь к Даргану, замершему на крыльце: – Наш сын живой…

– Живая невестушка! Пуля ударилась под первую рану, – закричала и Маланья, отрываясь от груди возлюбленной племянника. – Наша девка, будет жить.

Но вместе с радостными вестями, заполнившими двор, ветер принес со стороны Терека угрозу, похожую на бирючий вой. Она прогулялась по усадьбе ледяным сквозняком, заставив станичников крепче схватиться за оружие:

– Я еще верну-у-усь-сь…

Прошло два с половиной года. В предгорьях Большого Кавказа подходило к концу знойное лето. Со стороны белых вершин далеких гор все чаще налетали прохладные ветра, с другой стороны, из ногайских степей, все так же накатывали валы суховея. Стихии сталкивались над неизменно мутным Тереком, превращаясь в благодатный климат с хрустальными осадками, напитывающими соками овощи и ягоды, насыщающими силой людей и животину. Жизнь природы шла своим чередом, в отличие от людской, она не менялась веками. И в этом, казалось бы, несложном процессе, похожем на библейское «плодитесь и размножайтесь», и состоял весь смысл бытия.

Из церковного храма по пыльной станичной дороге ровной походкой шагал Панкрат, на руке у него сидел светло-русый и темноглазый мальчонка. За ним в окружении родственников спешила его жена Аленушка, опять с большим животом. Видно было, что женщина не поспевала.

– Куды ты несешься как оглашенный, – с казачьей нахрапистостью одернула она супруга, остановилась, воткнула руки в бока. – Еще поспеешь на свою цареву службу, никуда она от тебя не убежит.

Казак смущенно улыбнулся и остановился, он заигрался с мальцом, подсовывая ему под руки деревянную свистульку, но тому игрушка успела надоесть. Через время процессия двинулась дальше. Как и двадцать с лишним лет назад глава рода Даргановых хорунжий Дарган, его старший сын хорунжий Панкрат подошел к углу забора вокруг родовой усадьбы, показал рукой сначала назад, на просторы матушки России, которой верой и правдой служили его предки и он сам, потом вперед, на ледяные пики гор, и слово в слово повторил наказы своего отца. Мальчик, только что крещенный в православного казака, впитывал заповедь с неподдельным интересом, словно она обладала каким-то чудодейственным свойством. Когда обряд был закончен, он отобрал у отца свистульку и забросил ее на дорогу.

– Ну и правильно, – засмеялся кто-то из родственников. – Пришла пора не свистом баловаться, а службу служить.

Никто не знал, какая судьба ждет казачонка, как не ведали о своей дороге по жизни его отец Панкрат, его дед Дарган. Они были казаками, внуками и правнуками казаков, верных сынов матери России, испокон веков оторвавшихся от нее, но не продавших и не предавших родину даже здесь, в земном раю, населенном чертями, выпрыгнувшими из ада.

Да и то сказать, для любого живого существа драгоценнее всего только воля.