Месть

Марк покачал головой:

– Мы не убивали Пиндара. Мы не убийцы вроде тебя.

– Я – убийца? – Децим изобразил горестное удивление. – Да я просто деловой человек, Марк! Я делаю деньги, много денег. И если это означает, что мне нужно устранить кого-то, кто встал у меня на дороге, это, конечно, плохо. Но в этом нет ничего личного, ты же понимаешь. Просто деловое предприятие. Однако с тобой и твоими родными было по-другому. Желание отомстить – это действительно очень личное чувство. И я не могу выразить, какое удовольствие доставляет мне зрелище твоих страданий.

– Но тебе не удастся просто так уйти от ответа. Цезарю известно, где мы. И если он узнает о том, что ты сделал, тебе конец.

– Но он не узнает! Ему будет известно лишь то, что ты путешествовал по Греции и исчез. А то, что не доедят дикие звери, будет брошено в общую могилу. Но начнем с того, что избавимся от твоего барахла.

Децим сунул руку под тунику и достал свиток. Он развернул его, чтобы Марк мог видеть подпись и печать Цезаря.

– Мой друг Эврай из предосторожности забрал это из твоей комнаты сразу после твоего ареста. А теперь пришло время уничтожить единственное свидетельство, которое подтверждает твою историю.

Децим снова свернул документ и шагнул к факелу. Когда он поднес свиток к пламени, Марк невольно судорожно вздохнул:

– Нет!..

Папирус загорелся, и Децим держал его перед Марком, пока желтые языки пламени облизывали свиток, пожирая его. Очень быстро папирус с легким потрескиванием почернел, а потом рассыпался. Децим отпустил его, когда огонь подобрался к кончикам пальцев, и остатки документа упали на пол и догорели дотла.

Марк оторвал взгляд от маленькой горки черного пепла и увидел насмешливую улыбку Децима. Что-то как будто щелкнуло у него внутри, выпуская на свободу поток бешеной ярости. Марк зарычал и в то же мгновение изо всех сил ударил правой ногой, обутой в ботинок, по сандалию стоявшего рядом с ним человека. Солдат задохнулся от боли и сразу ослабил хватку. Марк выдернул руку и, развернувшись, изо всех сил ударил второго солдата кулаком в пах. Солдат со стоном согнулся пополам, а Марк ринулся на Децима, изогнув пальцы, как когти. Децим просто не успел отреагировать, он только разинул рот, чтобы закричать, но не успел, потому что Марк налетел на него и сжал ему горло обеими руками. Ростовщик попятился назад, налетел пяткой на каменный бордюр и рухнул на спину. Марк упал на него, оскалив зубы и пытаясь вышибить жизнь из человека, которому был обязан всеми мучениями последних двух лет своей жизни.

Но Децим быстро оправился от потрясения и схватил мальчика за запястья, стараясь оторвать руки Марка от своего горла. Он с трудом выдохнул:

– Ради всех богов, уберите от меня этого демона!

Первый солдат, хромая, шагнул к ним, сжимая кулаки. Но Марку было плевать на угрозу. Его безумный пылающий взгляд был сосредоточен на лице мужчины, лежащего под ним. А потом Марк почувствовал мощный удар в висок, и перед его глазами вспыхнуло море белых искр. Но он продолжал цепляться за своего врага. Он даже не почувствовал второго удара, просто все вокруг внезапно потемнело…

XVII

У Марка все еще слегка кружилась голова, когда дворцовая стража явилась на следующее утро, чтобы отвести пленников в клетку под ареной. Фест и Луп поддерживали друга с обеих сторон, вытаскивая его из камеры, а затем волоча вверх по лестнице и прочь из дворца. Улицы были заполнены народом, стремящимся к арене; всем хотелось присутствовать там в первый день игр. Семьи несли с собой маленькие корзинки с едой и кожаные фляги с водой, поскольку рассчитывали провести на стадионе целый день. Компании шумных молодых людей обсуждали сравнительные достоинства гладиаторов, которым предстояло сражаться в завершение празднества. Стражи и пленники миновали также нескольких философов, стоявших на ступенях домов вдоль их пути и взывавших к народу: философы умоляли жителей Греции не поддаваться дикарским соблазнам римских развлечений, не смотреть на ужасающую жестокость. Несколько человек даже прислушались к ним.

За городскими воротами людской поток устремлялся к огромному деревянному сооружению – стадиону, воздвигнутому наместником для увеселения народа. Вокруг него возвышались шесты с яркими красными флагами, развевающимися на ветру. Клетки для приговоренных преступников располагались под рядами сидений для зрителей. Еще там стояло много клеток со зверями, специально купленными для представления, и, когда Марк и его друзья очутились в своей новой тюрьме, они сквозь шум толпы услышали рычание хищников, а также лай и вой собак. Фест и Луп опустили Марка на пол железной клетки, прислонив его спиной к боковым прутьям. Телохранитель быстро проверил клетку, выясняя, нет ли в ней каких-то дефектов, но она оказалась крепкой, и Фест разочарованно опустился на пол рядом с мальчиками.

Клетка была вдвое больше их камеры во дворце наместника, но еще более неудобной. Над головой пленников тянулись балки, поддерживая спускающиеся ярусами ряды сидений для зрителей, с которых вниз все сильнее сыпалась пыль, по мере того как ряды заполнялись людьми. Под ареной почти не было движения воздуха, зато воняло зверями, и эта вонь смешивалась с тяжелым запахом людей – пленников здесь было предостаточно, так что дышать было тяжело. Но имелось и некоторое преимущество. Промежуток между самыми нижними рядами сидений давал возможность видеть часть арены, и пленники, вытянувшись во весь рост, могли наблюдать за происходящим.

Вокруг клеток стояли подпорки, державшие ряды, и лежали горы снаряжения и оружия, которое должно было использоваться во время представления. Кроме гладиаторских боев, намеченных на последние три дня как самая впечатляющая часть праздника, зрителям предстояло увидеть акробатов, мимическую комедию, схватки с хищниками, собачьи и петушиные бои, борьбу, а также публичную казнь преступников. Марк отлично помнил, что в Риме это событие обычно назначалось на полдень, когда зрители принимались перекусывать.

В голове у мальчика постепенно прояснилось, и он, морщась от боли, потрогал то место, в которое ударил солдат.

– Да, выглядишь ты что надо, – серьезно произнес Фест. – Как будто налетел физиономией на здоровенный молот.

– А оно вроде того и было, – ответил Марк. – Но в остальном я в полном порядке.

– Так что же там случилось? Тебя принесли без чувств. Ночью ты время от времени дергался и кричал, что придушишь Децима, а потом снова терял сознание. Ты хоть можешь вспомнить, что произошло?

Марк сосредоточился, и на него нахлынул поток картин и чувств. Он заставил себя выстроить мысли по порядку и рассказал друзьям о том, что было.

– Я так и думал, что это Эврай, – сказал Фест. – Я ему с самого начала не доверял.

Луп бросил на него испепеляющий взгляд:

– Не слишком ли поздно об этом говорить?

Фест пожал плечами:

– Да уж, все было проделано весьма искусно. Следует отдать должное Дециму, он умеет организовать дело. Просто стыд, что он действует против Цезаря. Мы могли бы с толком использовать его в Риме.

Марк удивился:

– Ты как будто восхищаешься им?

– А почему бы и нет? Пусть даже он мой враг, это не значит, что я не могу оценить его умения. Политики, деньги, арена – все это в итоге сводится к одному. Или ты набираешься опыта и хорошо ведешь свои дела, или тебя раздавят другие. Везде одно и то же, – задумчиво добавил Фест. – Вот только очень жаль, что ты все-таки не убил его, когда тебе подвернулся шанс, Марк.

– Я старался, уж поверь мне. Возможно, в следующий раз…

Фест искренне расхохотался и хлопнул Марка по плечу:

– Вот это боевой дух! Никогда не говорит о смерти!

– И это притом что мы вскоре умрем, – с горечью произнес Луп, поднимая руку и показывая на брешь между скамьями. – Вон там – арена. И мы ничего уже не можем изменить. Они собираются вытащить меня на песок и привязать к столбу, а потом голодные дикие звери начнут меня рвать. Они разорвут меня в клочья… в клочья…