Дикое золото

ы так нетерпеливо пошевелились…

– Ваше… Петр Аркадьевич! Я полагаю, настало время озаботиться тем, чтобы коллежский асессор Струмилин был перезахоронен в освященной земле. Он не самоубийца, он пал…

– Я понял, – с небрежной властностью государственного мужа прервал Столыпин, сделав пометку в брульоне. – Необходимое представление в Святейший синод будет внесено. Итак…

Он с мастерски скрытым нетерпением уже смотрел сквозь Бестужева, чему тот никак не мог обижаться, – как-никак на этом человеке держалась вся империя, словно земной шар на плечах Атласа, и его время было неимоверно дорого…

– Петр Аркадьевич! – торопливо сказал Бестужев вместо того, чтоб встать и, щелкнув каблуками, откланяться. – Позвольте мне такую дерзость… Рискую обратиться к вам с прошением как к министру внутренних дел, высшей для меня инстанции…

– Ну… Пожалуй.

Бестужев распахнул сафьяновую папку, от волнения выхватил лист вверх ногами, спохватился, привел его в надлежайший вид и протянул через стол, почтительно привстав.

Столыпин читал быстро. Вскинул мохнатые брови:

– Я понимаю, ротмистр, что вы не решились бы на розыгрыш… Однако это несколько странно. Я давно уже не видел, чтобы офицеры в вашем положении, при недурном карьерном взлете, добровольно просились в Сибирь… Быть может, кратко объяснитесь?

– Не знаю, смогу ли, Петр Аркадьевич, – сказал Бестужев чистую правду. – В написанном или печатном виде эти слова выглядят вполне обыденно, но при произношении их вслух приобретают глупую патетику, неожиданную слащавость… Французы называют это «равнением на знамя»… Петр Аркадьевич, вы осуществляете грандиозную программу по переселению хлебопашцев в Сибирь, это историческое предприятие…

– Вы льстите?

– Я думаю, вы в этом не нуждаетесь. Так вот… Неужели вы будете считать свою задачу исполненной, если в Сибирь поедут исключительно нерадивые, пьяницы, штрафные? Ведь не в этом смысл освоения сибирских пространств?

– Ну что же… Не скажу, что объяснение исчерпывающее, но обладает внутренней логикой… – Он раздумывал несколько секунд. – Ну-с… В Шантарске, словно по заказу, свободна вакансия начальника охранного отделения. Пойдете?

– С превеликим… – голос у него предательски сорвался.

Пронзив его испытующим взглядом, Столыпин взял ручку, обмакнул перо в хрустальную, в серебряной оправе чернильницу и написал на прошении две строки. Расписался. Кивнул:

– Думаю, проблем не возникнет. Подозреваю, в этом здании моя рекомендация имеет некоторый вес… В этом есть смысл. Действительно, не стоит уподобляться англичанам, осваивавшим Австралию с помощью известного рода субъектов. Поздравляю, ротмистр…

– Разрешите идти? – Бестужев встал, держа руки по швам.

– Подождите, – глаза Столыпина на миг стали не министерскими, а человеческими, живыми, озорными. – Не бойтесь, я все равно не изменю принятого решения… Это – женщина?

Стоя навытяжку, Бестужев сказал:

– Как и во множестве историй, Петр Аркадьевич, женщина присутствует и в этой, не стану скрывать. Но