Савмак. Пенталогия (СИ)

  Нежно приобняв левой рукой за плечи прильнувшую к нагрудному панцирю дочь, Левкон сжал в правой ладони руку жены. Так они стояли молча вместе с Делиадом, пока все пять тысяч левконовых воинов не оказались на кораблях.

  - Ну, всё - нам пора... - Левкон отпустил руку жены и ласково обхватил ладонями узкие щёчки дочери, из замутнённых печалью глаз которой тотчас заструились долго копившиеся слёзы.

  Обменявшись под устремлёнными на них с переполненных палуб завистливыми взглядами прощальными объятиями и поцелуями с царевнами, Левкон и Делиад сбежали по четырём истёртым каменным ступеням на протянувшийся в бухту примерно на плефр широкий центральный мол и последними ловко перескочили на борт ближайшего корабля, стоявшего кормой к берегу у защищённой от ударов о камень вбитыми в дно через каждые два локтя толстыми дубовыми сваями причальной стенки.

  Воины тотчас отвязали от медных причальных столбиков канаты, втянули сходни на палубу и оттолкнули копьями корабль от причала. Когда полоса тёмно-зелёной воды между левым бортом и стенкой причала расширилась до трёх-четырёх оргий, из прикрытых кожаными пологами вёсельных окон опустились в воду 25 пар тёмно-красных вёсел с короткими, широкими, слегка загнутыми на концах лопастями. Повинуясь зазвучавшим под палубой ритмичным посвистам флейты, вёсла разом вспенили воду, толкая тяжёлый корабль вперёд.

  Постепенно убыстряя ход, корабль Левкона выбрался из огороженной длинными молами гавани на простор обширного Пантикапейского залива. За ним, как стая запоздалых журавлей за вожаком, отлепившись от соседних причалов, потянулись двумя колоннами остальные 34 судна. И пока видны были под бронзовой тетриппой Посейдона стройные фигурки царевен, лица и взгляды теснившихся на палубах воинов, словно под влиянием неведомой силы, были обращены на них. Младшая царевна долго прощально махала вслед кораблям рукой, другой рукой утирая скатывавшиеся по щекам бусинки слёз; её мать, сложив завёрнутые в серебристый мех накидки руки под высокой грудью, стояла недвижимо, словно статуя Афродиты, пока увозивший её мужа корабль не скрылся за мысом Дия.

  Под вечер, как и планировалось, левконова флотилия благополучно прибыла к мысу Акра - юго-восточной оконечности Скалистого полуострова, возле которого светлые воды Меотиды, завершив долгий путь пуповиной Боспорского пролива, растворялись в чёрных водах Эвксина. Разделившись, флотилия бросила якоря в двух тесных бухточках под защитой небольших крепостей: Акры - на северной стороне одноименного мыса, и расположенного за ним Китея, намереваясь с первыми проблесками утренней зари плыть далее на запад вдоль отвесных круч полуострова, не зря прозванного Скалистым. Но когда наступило утро, оказалось, что нет больше ни кораблей, ни моря, ни вздымающегося стеной берега - всё утонуло в опустившемся ночью на воду плотном белом облаке.

  Густой, как разлившееся молоко, туман держался над тихим, будто уснувшим морем почти до полудня, когда был развеян задувшим с юга ветром. С каждой минутой ветер дул всё сильнее; не прошло и часа, как зеркальная гладь моря закипела пенными бурунами и вздыбилась штормовыми волнами. Навклеры 15-ти стоявших в тесной бухточке Китея кораблей убедили Левкона вернуться, пока не поздно, из опасных гаваней Китея и Акры обратно в Пролив и переждать надвигающийся шторм в более надёжной и защищённой от высоких волн и свирепых ветров гавани Нимфея.

  После того как скифы, дождавшись ночи, поставили на колёса и оттащили на безопасное расстояние подбитый боспорскими камнемётами таран, неапольским грекам понадобилось всего пару часов, чтобы устранить поломки - главное, что ударное бревно осталось цело! А уже следующей ночью, словно вняв мольбам царя Палака, боги укутали землю непроницаемым покрывалом тумана.

  Чтобы не выдать себя раньше времени грекам конским ржанием и топотом, Палак велел всем воинам, включая и вождей, идти за тараном к Длинной стене пешком, соблюдая полнейшую тишину, и сам, подавая пример, оставив коня Мазаку, двинулся на своих двоих, держась, как слепец, за привязанный сзади к невидимому тарану аркан.

  Таран тащили с полсотни человек: одни впряглись вместо коней впереди, другие тянули его за вбитые внутри в боковины железные скобы, третьи толкали сзади. Общими усилиями тяжёлый таран катился на хорошо смазанных бараньим жиром осях легко. Невидимую в разлитом по земле "молоке" дорогу шедшие впереди проводники определяли наощупь - шаря по ней ладонями, чтобы ненароком не свернуть с путеводной колеи в усеянную большими и малыми камнями на обочинах траву.

  Когда чёрный морок впереди начал светлеть и превращаться в серый, скифский таран бесшумно уткнулся "рылом" в ворота Длинной стены. Наверху всё было тихо: боспорские дозорные, должно быть, дрыхли, не чуя, что скифский волк уже изготовился к смертельному прыжку. Палак в душе тихо ликовал: самое трудное сделано! Ему удалось перехитрить греков - теперь их метательные машины ничем не смогут им помочь! Осталось лишь разбить ворота и всей многотысячной силой ринуться в пролом, круша во славу великого Ария вражьи кости и черепа и устилая себе путь до самого Пантикапея боспорскими телами...

  Встав возле правого заднего колеса, Палак, сглотнув слюну, шёпотом приказал начинать. Два десятка воинов, ухватившись за вбитые в бока висевшего на уровне груди ударного бревна скобы, оттянули его, сколько могли, назад и по тихой команде сотника с силой толкнули вперёд. Первый робкий тычок бронзового "кабаньего рыла" в медную оковку ворот разорвал предрассветную тишину, как внезапный удар грома.

  Наверху, на утопающих в густом киселе башнях и на стене над воротами, совсем близко, раздались истошные петушиные крики всполошившихся греков и послышался топот десятков ног. Непонятно было: то ли боспорцы взбегали на стену, то ли, наоборот - в панике бежали с неё прочь. Скифская обслуга тарана меж тем, получив себе в помощь Тинкаса, передавшего царский бунчук помощнику и могуче толкавшего ударное бревно ладонями в широкий задний торец, работала с весёлым азартом, с каждым ударом всё резче и сильней кроша твёрдой "кабаньей головой" толстые дубовые доски. Между тем, несмотря на все усилия, доски поддавались очень тяжело: крошились, но не ломались, будто что-то, помимо медных полос, держало их изнутри. Минут через десять, когда глухое буханье бронзового "рыла" о дерево сменилось звонкими ударами о камень, выяснилось, что прохода за воротами нет: боспорцы завалили его массивными каменными глыбами.

   А тем временем боспорцы, оправившись от первоначального шока, предприняли энергичные контрмеры. Как вскоре выяснилось, не дождавшись пока рассеется туман, скифы перехитрили сами себя. Воспользовавшись тем, что скифы не видят их в тумане, боспорцы, не опасаясь скифских стрел, обильно полили со стены над воротами крышу и бока тарана оливковым маслом и забросали его десятками факелов. Сырые шкуры не смогли защитить таран от огня: сперва пространство внутри тарана наполнилось едким удушливым дымом, вынудив раскачивавших "кабана" воинов и самого Палака бежать оттуда, надрывно кашляя и протирая слезящиеся глаза; затем горящее масло высушило шкуры, и вся передняя часть тарана запылала. О том, чтобы захватить с собой с озера достаточный запас воды, конечно, никто не подумал.

  По совету греков - строителей тарана, сопровождавших своё детище к Длинной стене и помогавших скифам управляться с ним, скифы оттащили заполыхавший таран от ворот за ров. Там волосяные канаты перегорели, тяжёлое таранное бревно упало и сломало колёсные оси. Скоро от скифского тарана остался лишь обугленный остов на дороге...

  С лицом чернее тучи, Палак укрылся в одной из комнат постоялого двора. Повернув на пороге голову к следовавшим за ним в скорбном молчании друзьям, Палак угрюмо сказал, что хочет побыть один, и оказавшийся ближе всех к царю сын Иненсимея Тапсак, понимающе вздохнув, аккуратно прикрыл за ним расшатанную дверь. Два десятка молодых друзей царя, кто - стоя, кто - сидя, расположились под навесом вокруг двери - ждать, когда сойдёт туман, и слуги пригонят из табора коней.