Храм Фортуны

Германик очень серьезно относился к таким вещам; величие римского народа для него было превыше всего.

— Я понял приказ, — ответил Вителлий. — Сделаю все, чтобы такое больше не повторялось. Посты будут усилены и расставлены вдоль всего Рейна, они сразу сообщат, если что-то случится. А тогда мы подведем пару. ударных когорт...

— Ну, я думаю, что ты сам тут знаешь, как поступить, — мягко прервал друга Германик. — Не будем отвлекаться. Так, я хотел бы услышать доклад об обстановке в Верхней провинции. Кто у нас здесь оттуда?

Вперед выступил жилистый резколицый мужчина средних лет с короткими черными волосами. То был Авл Плавтий, легат Четырнадцатого легиона, который называли Марсовым Победоносным; стоял он в Колонии, ближе к устью Рейна.

— Все идет по плану, — заговорил он сухим официальным тоном. — Два боннских легиона — Двадцатый Валериев и Восьмой Августов — снялись с лагеря и подтягиваются к месту назначения. Правда, перегруппировка идет довольно медленно, с осторожностью — мы не хотим раньше времени всполошить германцев. У них ведь полно шпионов на нашей территории. Четырнадцатый легион, командиром которого я являюсь, остается в Колонии в качестве гарнизона. Мы также выслали подкрепления в сторожевые форты на Рейне. А Пятый легион уже находится на позициях и готов хоть сегодня форсировать реку.

Германик одобрительно кивнул. Краткий, деловой доклад Плавтия ему понравился. Потом он кивнул Гаю Силию, легату Двадцать второго легиона.

— Теперь ты, Гай.

Силий — плотный коренастый мужчина лет сорока, -уже почти лысый, с решительным строгим лицом, уверенно тряхнул головой.

— Из Аргентората и Виндониссы, — начал он, — подтягиваются соответственно Второй Августов и Двадцать первый Стремительный легионы. Они должны выйти на свои позиции не позднее, чем через неделю. Из Конфлуэнта в Могонциак передислоцируется Тринадцатый Сдвоенный, а Двадцать второй примет участие во вторжении и готовится к этому. Обстановка в провинции нормальная, войска ждут твоего приказа.

Германик снова довольно кивнул. Отлично. С такими офицерами и солдатами можно совершить большие дела. Если, конечно, этого захотят боги. Германик был довольно суеверным, и большое значение придавал снам и другим вешим приметам.

Затем с докладом выступил Эмилий Сильван, молодой офицер. Он сообщил, что суда рейнской эскадры находятся в полной готовности и стоят в устье реки, согласно плану.

Командиры союзных когорт — батавских копейщиков и пращников, а также тяжеловооруженной галльской пехоты и эскадронов конных лучников — по очереди доложили об обстановке в обоих подразделениях.

Что ж, пока все было в порядке, оснований для тревоги не имелось никаких.

— Хорошо, — подвел итог Германик. — Благодарю вас, все свободны. Занимайтесь своими делами и немедленно информируйте меня, если что не так. Удачи вам, соратники.

Офицеры, на ходу надевая шлемы и пристегивая мечи, двинулись к выходу. Задержался только Публий Вителлий. Он подошел к Германику и — на правах близкого друга — положил руку ему на плечо.

— Что случилось? — спросил он с участием. — По-моему, все идет отлично, но я вижу, что ты чем-то недоволен.

— Да нет, к военным делам это не имеет никакого отношения, — негромко произнес командующий. — Тут все просто замечательно, лучшего трудно и пожелать. Но есть другие проблемы...

— Какие? — удивленно спросил Вителлий и тут же спохватился. — Прости мне мое любопытство, но...

— Да, — после паузы ответил Германик. — Ты мой друг, Публий, но так уж получается, что этим я пока не могу поделиться с тобой. Дело в том, что мои личные проблемы переплелись с делами государственной важности, и ты сам понимаешь — я обязан молчать. Правда, надеюсь, что уже скоро... Ну, ладно.

Он дружески хлопнул Вителлия по плечу.

— Иди отдыхай. Вечером мы опять соберемся и еще раз проверим планы действий. О, варвары надолго запомнят нас, я уверен.

Вителлий ободряюще улыбнулся и вышел из шатра. Германик услышал лязг металла — охрана у входа салютовала офицеру.

Да, мысли командующего Рейнской армией занимали сейчас не только приготовления к вторжению на вражескую территорию. Он напряженно размышлял о том, получил ли цезарь его письмо, и если да, то какие сделал выводы. А если нет... но об этом ему и думать не хотелось. Слишком велика ставка...

Глава VII

Человек со шрамом

День уже клонился к вечеру, знойное солнце медленно, нехотя уползало за горизонт, и огромный город мог теперь вздохнуть свободнее. Легкий ветерок чуть покачивал ветки деревьев в садах, с Тибра потянуло прохладой.

На улицах начали появляться люди, одуревшие от дневной жары; Рим потихоньку оживал.

По просторной, мощенной камнем Фламинийской дороге к городским воротам подскакали двое всадников. Оба были одеты в короткие серые туники, пропотевшие и пропыленные, в кожаные сандалии военного образца, на головах их крепко сидели широкополые шляпы, защищавшие лица от палящих лучей солнца.

Лошади уже очень устали и с трудом переставляли ноги, бока животных покрывала корка из пены, пота и пыли.

У самых ворот всадники спешились и один из них усталым шагом направился к группе солдат городской стражи, которые несли охрану на этом участке.

Человек властным жестом подозвал к себе центуриона и что-то тихо сказал ему. Тот моментально принял уставную стойку и громко отчеканил:

— Слушаюсь!

— Да тише ты, — недовольно буркнул мужчина в широкополой шляпе и левой рукой стянул ее с головы. Показалось обветренное смуглое лицо, длинный тонкий нос, дерзкие черные глаза, узкие губы; на лбу виднелся изящный белый шрам.

Центурион дисциплинированно отсалютовал и бегом бросился куда-то за угол. Мужчина вернулся к своему спутнику.

— Отведешь лошадей на конюшню, Эвдем, — сказал он ему слегка охрипшим голосом. — Потом можешь отдыхать. Мы хорошо поработали и награда нас не минует.

Эвдем довольно растянул лицо в улыбке. Мужчина шутливо ткнул его кулаком в плечо и повернулся, услышав стук копыт.

Центурион, спотыкаясь от избытка усердия, тянул на поводу свежую лошадь, которая недовольно вертела головой и фыркала. Человек со шрамом принял повод у него из рук и одним прыжком взлетел на спину животного, крепко сжав коленями бока коня.

Центурион махнул рукой, стражники у ворот расступились и мужчина проехал в город. Хотя еще со времен Юлия Цезаря действовал указ, по которому от рассвета и до заката в Риме запрещено было появляться повозкам и всадникам, в отдельных случаях — при наличии особого разрешения — некоторые люди могли пренебрегать этим постановлением. Например, цезарские курьеры или конные преторианцы имели право беспрепятственно разъезжать по городу, но другие — даже сенаторы — этой привилегией не обладали.

Человек со шрамом, видимо, сказал дежурному центуриону такое, что заставило грозного и сурового стража порядка беспрекословно подчиниться.

Мужчина рысью скакал по виа Фламиния, поглядывая по сторонам с некоторым интересом. Уже довольно долго он не был в Риме, выполняя различные поручения людей, которым он верой и правдой служил. Как приятно снова оказаться в столице, такой красивой и уютной после германских лесов или пустынь Месопотамии.

Человек миновал сады Ацилия, оставил по левой стороне парк Помпея и поле Агриппы. Теперь он приближался к центру города и направлялся к Авентинскому холму, на склоне которого стоял старый дом его отца. Мужчина очень спешил — его ждало еще одно весьма срочное дело.

Обогнув Тарентийский овраг, он проскакал в Юникульские ворота и двинулся вдоль Капитолия. Народу в центре было уже довольно много — после утомительного знойного дня люди выползали из своих жилищ, чтоб глотнуть немного прохладного воздуха и обменяться парой слов с друзьями и соседями.

Оставив позади Форум, который постепенно заполнялся горожанами, человек со шрамом проскакал мимо Большого Цирка и взобрался на холм, где густо стояли дома представителей среднего класса — всадников, купцов, владельцев фабрик и мастерских.