Сон после полуночи

- Ни в коем случае! Наоборот, - возразил Нарцисс и горячо зашептал: - Я верю в молодые ноги Полибия и его быстрый ум. Он во что бы то ни стало приведет сюда нашего спасителя. Но и мы не должны безропотно ожидать своей участи, точно жертвенные быки перед закланием. Так как новый посетитель может оказаться для нас последним, то надо держать этого здесь как можно дольше! Нужно тянуть время!

- заключил он и, покинув земляков, с почтением подошел к императору:

- Цезарь, а не будет ли величайшей ошибкой и несправедливостью удовлетворить просьбу этого, без сомнения, достойного сенатора?

- Как это ошибкой? - опешил Гальба.

- Почему несправедливостью?! - возмутился Силан, и все римляне, как один, принялись уговаривать Клавдия:

- Цезарь, ты обязательно должен помочь Модесту!

- Или ты хочешь, чтобы восторжествовала справедливость бывшего раба, которая заключается в том, чтобы лучшие граждане Рима бедствовали и жили в нищете?

- Дай денег Модесту!

- Чтобы он пропил их в первом же кабаке или промотал с продажными женщинами в грязном притоне? – усмехнулся Нарцисс. Клавдий недружелюбно взглянул на побледневшего посетителя.

- Так вот ты, каков, Метилий Модест? - медленно с неприязнью выговаривая каждое слово, спросил он.

- Но, цезарь, кто из нас без недостатков? - вступился за молодого сенатора Силан и, зная, что Клавдий преклонялся перед авторитетом Августа, многозначительно добавил: - Сам божественный Август всегда помогал нуждающимся сенаторам, какими бы они ни были, и постоянно заботился о сохранении древних родов!

- Только в один год он увеличил состояние сразу восьмидесяти сенаторам! – подтвердил Вителлий Старший, стараясь не смотреть в сторону эллинов.

- Да-да, я помню это... - заколебался император. - Это было за десять лет до его кончины!

- А Тиберий? - воодушевившись неожиданной переменой в настроении Клавдия, подхватил Сенека. - Даже лишившись всех своих добродетелей, он продолжал быть щедрым по отношению к сенаторам!

- Но его щедрость распространялась только на тех, кто мог объяснить причину своего обеднения! - резонно заметил Паллант. - А Ацилию Буту, промотавшему все состояние и превратившему день в ночь из-за постоянных попоек, на просьбу о помощи он ответил: «Ты проснулся слишком поздно!». И вообще уж если говорить о Тиберий, то обедневших, вследствие своей расточительности, он исключал из сената или позволял им добровольно выходить из него. Как говорится, наказывал не потому, что ненавидел, а потому, что любил!

- Браво, Паллант! - шепнул Нарцисс и, видя замешательство в стане сенаторов, снова обратился к императору: - И правда, стоит ли, чтобы с таким трудом накопленные тобою в казне деньги перетекали в кошельки содержателей кабаков и притонов?

Не успел он договорить, как сенаторы принялись осыпать его проклятьями, умоляя цезаря, чтобы тот немедленно удовлетворил просьбу Модеста.

Эллины тоже не остались в долгу и, в свою очередь, стараясь перекричать римлян, стали доказывать правоту слов Нарцисса.

Напрасно привратник пытался закончить аудиенцию отчаянными взмахами тростью. Что мог сделать он, если сам император не в состоянии был урезонить своих, не на шутку разошедшихся, друзей.

Утомившись их спором, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Через мгновение тихая улыбка, уже блуждала на его губах так не соответствовавшая тому, что творилось вокруг него на императорском помосте...

...Умер Ромул, и римляне стали искать среди своих сограждан человека, достойного стать новым царем. Но не нашлось среди них такого, и отцы сенаторы сделали правителем сабинянина Нуму Помпилия, славившегося справедливостью и редким по тем временам благочестием.

Получив царскую власть, Нума решил переделать город, основанный на силе оружия. Понимая, что божественная власть - самая высшая для человеческих сердец, он привел в порядок храмовые дела, избрал верховного понтифика, поручив ему наблюдать за всеми жертвоприношениями и, чтобы в этом деле не было путаницы, разделил год на двенадцать месяцев.

Видя, что к мирной жизни нельзя привыкнуть среди войн, ибо ратная служба ожесточала сердца римлян, Нума Помпилий решил смягчить нрав своего народа, отучив его от оружия. Для этого он повелел воздвигнуть храм Януса – как показатель мира и войны. Открытые ворота этого храма означали, что государство воюет, закрытые - что со всеми соседями заключен мир. Едва храм освятили, Нума запер его, связав до этого союзными договорами все близлежащие города.

Сорок три года царствовал Нума Помпилий, и все это время ворота храма были закрыты. Но, открывшись однажды при новом царе Тулле Гостилии, превзошедшего воинственностью даже Ромула, они не закрывались более пятисот лет.

Убежденный, что государство дряхлеет в покое, Гостилий всюду искал повод к войне. Найдя подходящий предлог, он разрушил Алъба Лонгу, затеял войну с Фиденами и Вейями, и после этого в течение пяти столетий шумели над италийской землей дожди из бронзовых стрел, лилась кровь и, проникая все дальше по всему миру, разносились отчаянные вопли побежденных народов и торжествующие крики достойных потомков Ромула и Тулла Гостилия...

Клавдий вцепился пальцами в подлокотники и подался вперед, силясь понять, где он.

Его друзья давно уже перешли на шепот при виде «уснувшего» императора.

- Это клевета, что Модест купил себе наложницу за сто тысяч сестерциев! - шипел на вольноотпущенников Гальба. – Ни одна, даже самая искусная танцовщица, не стоит таких денег!

- И, тем не менее, это подтверждено и клятвенно заверено в жалобе на имя цезаря! - спокойно ответил Нарцисс. - И у него нет оснований подвергать ее сомнению!

- Стало быть, ты считаешь, что эта жалоба, равно, как и любая другая, адресованная Цезарю, заведомо правдива? - вкрадчивым голосом осведомился Афер.

- Конечно!

- Ты в этом абсолютно уверен?

- А разве есть на свете человек, у которого хватило бы духа лгать перед самим цезарем? - вопросом на вопрос ответил заметно обеспокоенный настойчивостью сенатора Нарцисс и, видя, что Клавдий открыл глаза и прислушивается к разговору, громко добавил: - Ведь это все равно, что обмануть бога!

Богатые и могущественные этрусские города.

- Прекрасно, Нарцисс! - проследив за взглядом эллина, одними губами улыбнулся Афер. - Это самые мудрые слова, которые я когда-либо слышал от тебя. Уверен, что цезарь так же оценил их и не забудет вспомнить при случае. Не так ли, величайший? - поклонился он императору.

Клавдий рассеянно кивнул, пожалев, что его друзья не были столь же энергичны, когда речь шла о возвращении из ссылки сына Пизона.

«Эллины - ладно! В конце концов, что для них сенатор? - подумал он. - Они лишь честно выполняли свой долг, охраняя меня от нарушения закона. Но сенаторы!.. Не захотели помочь достойнейшему и благороднейшему из римлян, на месте которого, кстати, мог оказаться при Гае любой из них. А теперь стараются изо всех сил, чтобы выручить, какого-то мота и пропойцу. Ну, нет!..».

Улыбнувшись неожиданному решению, император жестом приказал Модесту удалиться:

- Прощай, - не терпящим возражений тоном сказал он и, подумав, добавил: – Нарцисс прав, ты, действительно проснулся слишком поздно!

С сознанием выполненного долга он снова прислонился к спинке кресла и закрыл глаза...

....Прошло еще несколько десятков лет. Все это время римляне продолжали вести бесконечные войны, заселяя побежденными племенами пустующие холмы своего города. Во много раз увеличилось население Рима. Языки и обычаи дру гих народов уступали обязательной латыни и римским порядкам. Но, даже состоятельные пришельцы не обладали правами граждан Рима. Патриции с презрением называли их плебеями, так как в отличие от полноправных римских граждан, они не играли никакой роли в судьбе государства, не имели права участвовать в народном собрании и занимать общественных должностей. Плебеи же, в свою очередь, жаждали изменить существующий порядок и все более открыто высказывали свое недовольство. Это огромное число свободных, но бесправных людей стало представлять серьезную опасность для государства.