Сон после полуночи

- Индусы! - многозначительно поднял палец Афер. - Которых не сумел покорить даже Александр Македонский!

Что будет, если они увидят тебя с протянутой рукой?

Да они засмеют нас на весь мир, и после этого никто не станет считаться с волей великого Рима, потому что его правитель просит милостыню! - шагнул к креслу Гальба и потребовал: - Цезарь, отцы-сенаторы просят тебя отказаться от этой постыдной затеи!

- И обрекают тем самым на гнев богов? - с вызовом спросил Нарцисс.

- Нет, но... - замялся Гальба, оглядываясь за поддержкой на своих, более красноречивых, друзей. Однако остальные сенаторы тоже молчали, не зная, как выбраться из щекотливого положения, в которое поставили их эллины. Отступить – означало потерпеть унизительное поражение и потерять влияние на императора по меньшей мере до конца этого приема. Продолжать настаивать на своем было еще опасней, ведь заподозри Клавдий их в пренебрежении к нависшей над ним опасности, и он потерян для них навсегда.

- Пусть потешатся напоследок! - заметил вернувшемуся на свое место Гальбе Афер. - Даже великий Цезарь пожертвовал своей конницей при Фарсале, чтобы победить Помпея!

- Но если бы Помпеи был решительней раньше, он разбил бы Цезаря задолго до Фарсала! - напомнил Гальба. Он захотел сделать еще одну попытку отговорить Клавдия, но Афер придержал его.

- Говорю тебе - потерпи! - зашептал он. - Если кто и пойдет после приема просить милостыню, так это эллины! Мы выкупим их у бывших хозяев и до конца дней заставим добывать себе пропитание таким путем. Или просто переломаем все кости и выбросим подыхать на остров Эскулапа1. Но предупреждаю - Каллист мой! Я еще не отблагодарил его за то унижение, которому он подверг меня, спасая от Калигулы...

- Ладно, мне хватит и Нарцисса! - успокаиваясь, согласился Гальба. - Я даже, пожалуй, назову его Пирром в честь этой победы над нами и, клянусь Марсом Мстителем, это будет справедливо.

- А я не возражаю против Палланта! - торопливо добавил Силан и приосанился: – Потомок аркадских царей – раб тестя римского Цезаря! Звучит?

На лицах сенаторов появились довольные улыбки.

- Ну, вот и хорошо! - истолковав перемену в настроении римлян по-своему, обрадовался Клавдий. - Значит, решено - сразу же после приема я отправлюсь просить милостыню!

Он хотел спросить, кто из друзей составит ему компанию, но в этот момент раздался пронзительный свист клепсидры, и стрелка водяных часов, сработанных хитроумными александрийскими мастерами, коснулась золоченной риски.

Остров посреди Тибра, куда вывозили старых и больных рабов, где они умирали от голода.

 Пирр – эпирский царь, произнесший после одной из своих побед знаменитые слова:

«Еще одна такая победа – и мы окажемся разбитыми!».

Привратник, стоявший до этого в полной неподвижности и походивший своим отсутствующим видом на одну из многочисленных статуй, стряхнул с себя оцепенение.

С трудом дождавшись, пока в залу войдут и разместятся за императорским помостом германцы-телохранители, он торжественно взмахнул тростью.

Прием начался.

- Луций Кальпурний Пизон! - громкогласно объявил номенклатор.

Раб-новичок боязливо приподнял дверную занавесь над первым посетителем. И друзья Клавдия - одни с плохо скрываемым нетерпением, другие со страхом - увидели, как в залу вошел и, старчески шаркая подошвами сандалий по мозаичному полу, направился к императорскому помосту седой, сгорбленный сенатор.

Глава V

ДАМОКЛОВ МЕЧ

- Если это тот самый человек, о котором нас предупреж дал Вителлий, мы пропали! - отходя на приличествующее другу цезаря расстояние, с горечью заметил Нарцисс. - Полибия еще нет во дворце, иначе привратник давно бы уже известил меня об этом.

- Мой должник снимает комнату в такой глуши, что Полибий наверняка еще только на полпути к нему! - вздохнул Каллист и, назвав один из самых отдаленных кварталов Рима, неожиданно признался: - К тому же его может просто не оказаться дома...

- Как! - заволновались пораженные эллины.

- Ты с ума сошел!

Лишь Паллант продолжал стоять молча. Казалось, слова Каллиста не произвели на него ни малейшего впечатления. Внимательно вглядываясь в первого посетителя, он силился вспомнить что-то очень важное.

- Ты понимаешь, что говоришь? - между тем шипел, наседая па Каллиста Нарцисс. – Как это не оказаться дома?!

- Ну, мало ли какие дела могут быть у свободного человека - шепотом оправдывался вольноотпущенник. - Может, он отправился просить у кого-нибудь в долг или, наоборот, прячется от кредиторов. А может, просто бродит по улицам, чтобы не слышать, как орут на весь дом голодные дети...

- Тс-с! – остановил его Паллант, поймав, наконец, упорно ускользавшую от него мысль. – А ведь мы, кажется, спасены!

- Ты уверен? – обрадовано воскликнул Гарпократ.

- Да, – кивнул Паллант. – Правда, до следующего посетителя. А при этом, - показал он глазами на остановившегося перед помостом Пизона, - можете придержать в кошельках оболы, которые вы уже, конечно, мысленно пообещали Харону!

- Паллант, здесь не портик для философских бесед, и ты не Зенон! – укоризненно напомнил Каллист. - Говори толком !

Пожалуйста! - слегка обиделся вольноотпущенник. - Не знаю, кто именно должен прийти на этот прием с ножницами Атропы, но во всяком случае, не Пизон! Еще при Калигуле Афер написал донос на его сына, что тот якобы принимал участие в заговоре против Германика, и старик даже под пыткой не пошел бы на сговор со своим злейшим врагом!

- Теперь и я начинаю припоминать этого Пизона! - сощурился Каллист. - Калигула хотел бросить его сына к зверям, но в последнюю минуту сообразил, что тот не мог отравить его отца, так как в то время еще не появился на свет, и отправил в ссылку.

- Откуда его из-за страха перед Афером до сих пор не торопятся возвращать отцы-сенаторы! - кивнул Паллант. - Потому-то Пизон и здесь. Он записался на прием, чтобы лично просить цезаря за своего сына.

И он не ошибся.

Клавдий, поцеловав равного себе по высшему сословию посетителя, вновь опустился в кресло. Пизон стоял перед ним склонив седую голову, наконец дрожащим голосом сказал:

- Цезарь! Прикажи вернуть мне сына...

- Что? - нахмурился Клавдий, не любивший, когда к нему обращались с просьбами, превышавшими его законные полномочия. В такие минуты он особенно ясно осознавал всю пропасть между собой и предшественниками - волевыми, решительными цезарями, которые одним движением пальца умели решать дела, подвластные только сенату.

Харон - перевозчик душ умерших в подземное царство, для которого платой служила мелкая монета - обол, (древние греки, согласно обычаю, клали его за щеку покойному).

Атропа - одна из трех богинь человеческой судьбы, перерезающая ножницами нить человеческой жизни.

- Моего Гнея!.. - умоляюще повторил сенатор, бросая полный ненависти и презрения взгляд на Афера, беседующего с Силаном. – Которого, по гнусному навету одного из твоих теперешних друзей отправил в вечную ссылку Калигула.

- Вот видишь - ссылку, да еще и вечную! - покачал головой Клавдий, от которого не укрылся ни взгляд старика, ни замешательство Афера, и задумался.

- Гляди, как заговорил этот Пизон! - воспользовавшись паузой, шепнул Палланту Каллист. - Давно ли он целый час лежал в зверином навозе, уговаривая Калигулу, чтобы его сына не бросили в клетку ко львам? А теперь стал каким смелым!

- Чего ему бояться на пороге могилы? - заступился за сенатора Паллант. - Страшнее смерти - только смерть!

- Не скажи! - возразил Каллист. - Калигулу боялись как молодые и здоровые, так и доживающие свой век. И неизвестно, кто больше! Ведь одно дело, чтобы тебя мертвого занесли на погребальный костер, и совсем другое - живого, по приказу цезаря!

Это Клавдий разбаловал отцов-сенаторов. Обнимает, целует всех без разбора. То ли было раньше!.. – сожалея о минувших временах, вздохнул он. - Помнишь, Калигула целовал только избранных, а всем остальным - трибуны то были или даже консулы – протягивал руку, а то и ногу. .