Сон после полуночи

- Мы сейчас же отправимся ко мне во дворец и составим нужные эдикты! – добавил Каллист.

- За кувшином такого дорогого вина, которое не может позволить себе даже цезарь? - вскричал Клавдий. - Среди твоих тридцати колонн? А может, закусывая из серебряного блюда, для отливки которого пришлось раздвигать стены мастерской?

Вот уж поистине, что дозволено быку, не дозволено Юпитеру! - намеренно исказил он другую, не менее известную, пословицу и хотел, было, потребовать отчета от вольноотпущенников за все десять лет, но, вспомнив, что его ждет недописанная история Карфагена, вяло махнул рукой:

- Ладно... Делайте пока это дело, а я, как только завершу историю карфагенян, будьте уверены, проверю все до единого эдикты, которые подписывал, доверившись вам.

Позвав с собой Британника, он направился к выходу.

- Да-а... - первым вымолвил Паллант, едва только захлопнулась дверь. - Надо срочно что-то предпринять!

- Что? - видя усмешки на лицах Сенеки, Нерона и Агриппины, простонал Каллист.

- А вот что, пиши! - приказал Нарцисс сидевшему в углу скрибе: - Первое: обеспечить твердую прибыль торговцам, которые помогут срочно доставить в Рим продовольствие...

- Но сейчас зима - штормы, бури! - напомнил Полибий.

- Поэтому мы пообещаем всем, кто пострадает от бури, что возьмем убыток на себя! - кивнул Нарцисс.

- На себя? - поморщившись, переспросил Паллант.

- Второе! - не слушая его, продолжил Нарцисс. - Предоставить большие льготы для лиц всякого сословия...

- Гражданам - свободу от закона Паппия-Поппея! - вставил Каллист.

Нарцисс кивнул скрибе: пиши!

- Латинам - гражданское право! - добавил Гарпократ.

- Годится! - одобрил Нарцисс и, подумав, продиктовал: - А также предоставить гражданское право всякому латину, который построит морской корабль, способный вместить не менее пяти тысяч модиев зерна...

- Десяти тысяч! - поспешно поправил Паллант и, встретив недоверчивый взгляд Нарцисса, пояснил: - За такое право эти люди пойдут на любой риск и не то, что за две – за неделю завалят Рим хлебом!

Нарцисс с трудом дождался, когда раб допишет последнее слово и, приложив к пергаменту свой перстень с изображением Клавдия, помахал готовым эдиктом перед лицами друзей и Агриппины:

- Вот наша вольная, по крайней мере, до тех пор, пока цезарь не допишет историю Карфагена!

- А при чем тут мы? - нахмурилась жена императора.

- А разве мы одни составляли за него эдикты? - вопросом на вопрос ответил Нарцисс. - И мы одни превратили в твое золото доходы с провинций, на которые можно было бы накормить римлян на пять лет вперед?

Агриппина жестом приказала скрибе удалиться и обеспокоено взглянула на своего давнего врага:

- Не время разводить ненужные споры, Нарцисс! Неужели ты думаешь, что мой муж действительно выполнит свое обещание?

- Думаю? - удивился Нарцисс. - Да это было написано на его лице! И не только проверит эдикты, но и напишет новое завещание, лишив этим права наследства Нерона.

- Думаю, что это он сделает в первую очередь! – подал голос Паллант.

- Положим, такое завещание всегда можно признать недействительным! – возразил Сенека. - Когда Клавдий умрет, а в его годы и при таком слабом здоровье, увы, это случается так часто, я готов написать такую сатиру, что каждый усомнится в его умственных способностях!

- А его ученые труды? - резонно напомнил Нарцисс. - Вряд ли кто поверит, читая даже гениальную сатиру, что она - о человеке, который написал более ста книг!

- И весьма ученых и полезных потомкам! – подтвердил Полибий. - Один его труд о происхождении этрусков...

- Остановитесь! Я не могу спокойно слушать об этом чудачестве моего мужа! – гневно сказала Агриппина. - Не хватало еще, чтобы потомки говорили, что отец моего сына, пусть хоть и родной занимался делом, недостойным римского гражданина! Так что успокойся, Нарцисс, мы сделаем так, что люди поверят сатире Сенеки. Мы предадим труды Клавдия забвению! - объяснила она и, несмотря на возражения  Полибия, добавила: - Вечному забвению! И те, что хранятся во дворце, и те, что развезены по библиотекам всего мира. Мы уничтожим их так, что никто, никогда не вспомнит об их существовании!

- Чего не излечивают лекарства, излечивает железо, чего не излечивает железо, излечивает огонь! - чуть слышно прошептал на латыни Паллант.

- Тогда нам остается только одно: ждать, когда Клавдий закончит свой труд, и тогда... - подытожил Нарцисс и выжидательно взглянул на Агриппину.

Та выдержала его взгляд и перевела глаза на лекаря.

Ксенофонт вздохнул и чуть приметно кивнул.

Судьба Клавдия была решена, хотя прямо об этом не было сказано ни единого слова.

Чрезвычайно довольные этим, повеселевшие эллины вышли из спальни.

— А потом мы примемся за них! - кивая на закрывшуюся дверь, сказала Сенеке Агриппина и, сузив глаза, добавила: - И первым будет Нарцисс!

Тем временем, Клавдий, удобно разместившись на ложе в своем кабинете диктовал Британнику очередной абзац своего ученого труда. Увидев, что сын устал, он сделал паузу и доверительно заметил:

- Потерпи, сынок, осталось немного. И тогда мы с тобой начнем делать историю уже не на листе пергамента. И никто после этого не посмеет ни в чем упрекнуть меня, клянусь Августом!

Призывая в свидетели своего великого родственника, он кивнул на статую Августа, изваянного в образе Юпитера, и в ужасе отшатнулся. Мраморный Август, такой же холодный и неприступный, как и в жизни, презрительно усмехался над ним, словно в далекие, полузабытые годы.

Наконец догадавшись, что это отблеск огня светильника, рванувшегося от его резкого движения, сыграл с ним такую шутку, Клавдий хотел рассмеяться, но смех застрял у него в горле. Он замер, не осмеливаясь диктовать дальше.

Так он и сидел, не в силах шелохнуться, а Август продолжал смотреть на него, словно Медуза Горгона1, и Клавдий, казалось уже сам превращался в неуклюжую, жалкую статую, сделанную из непривычного для римских дворцов и храмов живого и теплого мрамора...

Медуза Горгона - женщина-чудовище, голова которой обращала всех смотревших на нее в камень.