Схватка за Амур

– Девять дён нонеча, – вздохнул Алексей. – Шапку пожалуйте.

Андре машинально отдал шапку и шарф, которым на два оборота укутывал шею, и только тут до него дошло:

– Кто-то умер? – почему-то понизив голос, почти испуганно спросил он.

Алешка кивнул:

– Хозяин преставился. Девять дён как… Вы проходите в столовую, господин Легран. Наши все там.

В столовой был накрыт длинный стол, за которым сидели в основном незнакомые Андре мужчины и женщины – все в черном. Место хозяина во главе стола занимала Анна Васильевна – в глухом платье и кружевной накидке на совершенно седой голове. По правую руку от нее сидели старшие дочери с мужьями и подросшими детьми, а по левую… У Андре перехватило дыхание. Слева от матери сидела Анастасия, Настенька, а на коленях у нее – золотоволосый маленький ангел, правда, не в белом, а тоже в чем-то черном кружевном. На вид ангелу было около года, не больше. А это значит…

«Ничего это не значит, – одернул он себя. – Настеньку вполне могли выдать замуж сразу после его отъезда… Впрочем, нет, вряд ли. Никита Федорович явно питал надежду заполучить в зятья французского негоцианта и не стал бы торопиться с замужеством своей любимицы. И выходит, все-таки…»

Андре появился так тихо, что на него не сразу обратили внимание. Тем более что остановился он в тени дверной портьеры, и, только когда вышел из тени, Анна Васильевна, словно почуяв что-то, вскинула на него глаза. Вскинула и замерла, и лицо ее мгновенно стало столь напряженным, что все, кто смотрел в ее сторону, как по команде, повернули головы, направляя взгляды на вошедшего. Мясниковские зятья и Настины сестры расплылись радушными улыбками и заоглядывались на Анну Васильевну, словно говоря: «Это же Андре вернулся, матушка, наш Андре, неужто не узнаете?» Сама же Настенька зарылась лицом, вспыхнувшим ярким румянцем, в золотые волосы ангела, но левым глазом украдкой, как заметил Андре, косилась на него.

Что выражали взгляды и лица остальных, знакомы они ему или нет, Андре не интересовало совершенно – он и мясниковскому-то семейству уделил лишь мимолетные мгновенья, всем существом своим устремившись к Анастасии и к тому крохотному златоголовому существу на ее коленях, которое, единственное за столом, не обратило на него ни малейшего внимания – существо сосредоточенно возило ложкой в пустой тарелке, видимо, получая удовольствие от трудноописуемых звуков. Андре все еще не понимал – сын это или дочь, но восхищенное умиление ребенком, никогда прежде им не испытанное, уже затопило сердце. Он понимал, что надо что-то сказать, что-то сделать, но не знал, что именно, а потому просто и, казалось, беспомощно протянул руки к ним – к Настеньке и ребенку. И Настенька начала подниматься навстречу его рукам, но мать жестко ударила ладонью по столу – это был единственный звук в жутковатой напряженной тишине, охватившей столовую с появлением Андре, – и Анастасия, словно прихлопнутая, опустилась на место и снова спрятала лицо в волосах своего ангела.

– Не ошиблись ли вы дверью, сударь? – Тихий голос Анны Васильевны прозвучал для Андре набатом среди общего безмолвия. Его словно обдало ледяным ветром. – Извольте удалиться.

Андре уронил руки и невольно попятился. Он ожидал чего угодно, только не такого откровенно унижающего отчуждения. Ему нестерпимо захотелось плюнуть и послать всех к дьяволу, но дворянское самолюбие и офицерская гордость тут же восстали против такого отступления. Что ж это такое?! Да какое она право имеет?! Я, можно сказать, приехал к своему ребенку…

– Настенька, – сказал он, – ты тоже хочешь, чтобы я ушел?

Анастасия вздрогнула, быстро взглянула на него и встала, прижав ребенка к груди.

– Сядь! – сказала мать, но дочь, будто не слыша ее, отодвинула свой стул и пошла к Андре.

– Сядь на место, я сказала! – взорвались за спиной грозные слова матери, и ладонь хлестко припечатала их к столу. – Не позорь нашу семью!

Андре снова протянул руки навстречу, и Настенька, не колеблясь, отдала ему золотоволосое чудо – именно чудо, Андре только так и воспринял его, – нет, даже не отдала, а вместе с ребенком прижалась к нему и затихла.

2

– Итак, подведем итоги, – сказал сэр Генри, не сводя пронзительных, чуть навыкате, глаз с порозовевшего под этим взглядом Остина. Сэмюэл Хилл сидел в своем кресле тихо, как мышка, и радовался, что внимание старого хищника обращено на другую жертву. – Ваша миссия, Ричард, провалена столь успешно, что теперь и вам, и мисс Эбер появляться в Иркутске и Забайкалье противопоказано. Вы там персоны нон грата.

– Сэр, кто же мог предположить, что контрразведка у русских поставлена так хорошо…

– В пограничной области, да будет вам известно, контрразведка всегда более бдительна, чем в столице. Как оказалось, даже у русских.

– Но ведь Хиллу никто не препятствовал пройти до Охотска…

– Это говорит лишь о том, что русские своему традиционному пути на Камчатку не придают особого значения. В отличие от Амура. Вы не используете даже эйбиси [5] анализа, Ричард. Стыдно для разведчика с таким стажем!

– Стыдно, – сокрушенно вздохнул Остин. – За вас стыдно, сэр.

– Что-о?! За меня?!

На Остина уставились две пары изумленных глаз – министра и Хилла.

– Разумеется, сэр. Ведь это у вас при неограниченных возможностях такие ограниченные разведчики, – потупил голову Остин, уголком глаза наблюдая за реакцией шефа: не переборщил ли?

Еще некоторое время в воздухе висело напряженное молчание, а затем Генри Джон Темпл откинулся в кресле и захохотал – открыто и весело. Была у него такая экстравагантная особенность – при всей сухости и сдержанности, присущих многим представителям британского истэблишмента, особенно состоявшим на королевской и государственной службе, министр иностранных дел, третий виконт Пальмерстон иногда вдруг взрывался искренним весельем или радостью, в зависимости от обстоятельств. Бывало, что это шокировало окружающих, но однажды, когда виконт позволил себе такую вольность в Виндзорском дворце, из соседней комнаты появилась королева и, против ожидания многих, сказала, улыбаясь: «Ваш смех, Пальмерстон, так заразителен, что у меня мгновенно прошла хандра. Смейтесь, сколько вам хочется». Это произошло еще в то время, когда между министром и королевой не пробегали черные кошки.

Сейчас лорд явно веселился, на что Хилл смотрел немного испуганно, пытаясь изобразить улыбку, а Остин довольно оскалился, как стрелок, попавший в «яблочко». Все-таки он не ошибся: шутка была на лезвии бритвы, но шеф оценил ее по достоинству.

– Приношу свои извинения, Остин, – отсмеявшись, сказал министр. – Вы ловко поставили меня на место. Просто мне было досадно, что французская разведка орудует в Сибири без проблем, а вас оттуда элементарно выгнали.

– Простите, сэр, откуда известно про французов?

– Был я в Париже с визитом, – неохотно сказал Пальмерстон, – и коллега имел удовольствие похвастаться. Что с него взять – полный профан: ему даже в голову не пришло, что это – государственная тайна. Хорошо! – Министр тряхнул седой шевелюрой. – Вернемся к нашим баранам [6]. Значит, мисс Эбер осталась в Петербурге с тем, чтобы проникнуть в его высший свет…

– Да, сэр. В этом нам обещал содействие бывший директор Азиатского департамента, а ныне товарищ министра иностранных дел, фактически министр, поскольку Нессельроде как бы курирует весь кабинет. – Сэр Генри покивал: знаю, знаю. – Мисс Эбер попытается выйти на наследника престола великого князя Александра, которому император Николай намеревается поручить руководство Амурским комитетом. Пока что он принимает участие в его заседаниях как наблюдатель, входит в курс дела. Как вы понимаете, от этого комитета максимально зависит, когда русские выйдут на Амур и выйдут ли туда вообще. В комитете и сейчас большинство противников освоения Амура, но все зависит от председательствующего: как он решит и как представит это решение императору, так и будет.