Савмак. Пенталогия (СИ)

  - Я знаю, что родила вождю Скилаку настоящего воина, за которого мне никогда не будет стыдно.

  Поцеловав его на прощанье, как и Матасия, в обе щёки и лоб, она отпустила его и прижала к груди загрустившего младшего сына.

  Старая Госа, слегка коснувшись сухими губами скул и лба Савмака, окинула его суровым взглядом незамутнённых ненужными слезами ястребиных глаз и пожелала ему, чтобы он не осрамил в бою чести своего рода.

  - Помни, внучек, что лучше быть убитым, чем жить трусом.

  - Помню, бабушка, - заверил Савмак.

  Чуть в стороне от женщин вождя стояла, прижимая к подолу сарафана трёх своих дочек, Акаста. Ласково потрепав племянниц по растрёпанным светлым головкам, Савмак и повторявший за ним все его действия Канит привычно подставили лоб и щёки под влажные поцелуи пышнотелой радамасадовой жены. Сам Радамасад, не мешая плаксивому бабьему прощанью, ждал около распахнутых ворот, положив правую ладонь на гладкий круп Белолобого, на котором, крепко ухватившись за повод, важно восседал его пятилетний сын, а левой теребя себя за торчавшее в мочке золотое кольцо. С другой стороны нетерпеливо бил копытом неосёдланный Ворон, удерживаемый накинутым на шею Белолобого поводом. Ещё правее, на низкорослом тёмно-сером коньке, с акинаком и горитом на поясе, с круглым щитом на левом плече и копьём в правой руке, сидел Ашвин. На привязанной к его коню саврасой кобыле висели по бокам огромные тюки с кожаной палаткой, бронзовым походным казаном, парой топоров, запасом продуктов и прочими необходимыми в походе вещами.

  Радамасад сдавил в сильных мужских объятиях, ласково похлопывая широкими ладонями по спине, подошедших Савмака и Канита.

  - Ну, прощевайте, братишки! Удачи и хорошей добычи! - напутствовал он младших братьев, будто они отправлялись не на войну, а на охоту. - Главное - держите строй и слушайте команды вождя и скептухов, и всё будет хорошо.

  Савмак и Канит натянули на головы башлыки. Радамасад снял с Белолобого и посадил на согнутую левую руку Скила. Хлопнув с улыбкой легонько ладонью о протянутую навстречу ладошку племянника, Савмак напоследок потрепал по лохматому загривку вертевшегося под ногами, тихонько повизгивая, Лиса и запрыгнул на спину Белолобого. Лимнак подал ему круглый, оббитый по краю бронзовой полосой щит, с бронзовым ветвисторогим оленем посередине, и темно-красное ясеневое копьё. Затем он вручил копьё и щит умостившемуся на рвущегося со двора Рыжика Каниту.

  - Ну, всё - мы поехали. Прощевайте!

  Отвесив с коня прощальный поклон провожавшим его родным и слугам, Савмак глянул на покатившееся с голубого небосклона к закатному морю солнечное колесо и тронул скификами конские бока.

  Выехав на площадь, он увидел выезжающего с октамасадова двора Сакдариса, провожаемого тремя матерями, невесткой Иктазой, с младенцем Октамасадом на руках, и целым выводком младших братьев и сестёр. В развёрстом створе Верхних ворот Савмак в последний раз оглянулся на шествовавших по площади вслед за отъезжающими в поход сыновьями женщин, взмахнул прощально зажатым в руке копьём и, выехав на пустырь, припустил вместе с Канитом и Сакдарисом галопом к Нижним воротам, у которых их уже ждали сотни три молодых всадников из знатных напитских семей.

  - Он оглянулся! - тихо охнула за спиною Мирсины Синта, и от этого наполненного суеверным ужасом вздоха по спине Мирсины пробежал холодок: ей сразу вспомнилось старинное народное поверье, гласившее, что тот, кто, отправляясь в поход, оглянётся на родной дом, обратно не вернётся.

  Стоя в широком створе ворот, Мирсина, продолжая грустно улыбаться и обнимая одной рукой льющую слёзы, прижавшись спиной к её груди, младшую сестру, другой махала вслед уносившимся прочь братьям. Она твёрдо знала и верила, что несмотря ни на какие дурные приметы и поверья, ни с Савмаком, ни с Канитом не может случиться ничего плохого. Но почему же ей в эту минуту стало так горько и пусто на душе? Откуда взялась эта непонятная тяжесть, камнем придавившая сердце и грудь, не давая дышать?

  2

  Как и предполагал Савмак, Фарзой, как истинный друг, дожидался его с молодыми хабами возле Хабей. На спуске к реке примерно две тысячи не женатых напитов и хабеев в возрасте от 15-ти до 25-ти лет, отправившиеся на смену "старикам", слились с молчаливого согласия своих ехавших впереди вожаков в одну весело гомонящую и гогочущую толпу. Молодёжи было радостно ехать на войну - первую за много-много лет! Никто не думал о смерти. Каждый надеялся украсить уздечку своего коня скальпом убитого боспорца (и желательно - не одним!) и вернуться домой с богатой добычей, чтоб было чем заплатить выкуп за невесту и ещё осталось.

  Ехали неспешной рысью, чтоб не утомить Ворона перед завтрашней скачкой. По пути Савмак и Канит рассказали теснившейся вокруг них хабейской родне, жадно внимавшей каждому слову, подробности недавнего нападения тавров на Тавану. Так и скоротали время.

  Обширное поле вокруг чёрной скалы, пронзённой похожим в закатных лучах на огромный окровавленный крест мечом Ария, сплошь усеянное разноцветными - от светло-серых до чёрных - островерхими шапками шатров, произвело на молодых хабеев и напитов ошеломляющее впечатление несокрушимой мощи скифского войска. По данным перед отъездом Радамасадом и молодым Госоном подсказкам, среди четырёх с лишним тысяч шатров, раскинувшихся расширяющимися кругами вокруг скалы Ария и царского шатра, Савмак и Фарзой довольно скоро отыскали в затянутом вечерними дымами таборе четыре сотни шатров, принадлежавших напитам и хабеям. Сделать это было не трудно - шатры стояли по соседству в наружном кольце, в полусотне шагов от большой дороги.

  Подгадали как раз к ужину. Сидевшие вокруг казанов отцы, дядья и старшие братья встретили молодое пополнение шутливыми возгласами. Савмак и Канит нашли вождя Скилака сидящим с чашей вина в руке у догорающего под пеплом костра, в пяти шагах от торчащего, будто молодое деревце, над входом в его походный шатёр племенного бунчука.

  Из одного с вождём казана ужинали его ближайшие родичи: брат Октамасад, двоюродный брат Танасак, сын Ариабат, племянники Фриманак, Скиргитис, Ишпакай. В отличие от них, встретивших Савмака и особенно Канита радостными возгласами, на суровом лице вождя не дрогнул ни один мускул. Ещё издали углядев за спиною Савмака младшего сына, у него было довольно времени, чтобы утаить разлившуюся в груди радость под личиной обычной невозмутимой суровости. Указав сынам место у костра, вождь приказал Ашвину и другим слугам расседлать и развьючить коней и отогнать их с провожатым на пастбище к табунам напитов. Ворона слуга Скилака Тирей привязал рядом с конём вождя позади его шатра и повесил ему на морду полную торбу пшеницы.

  Хотя, увидя Канита, Октамасад испытал заметное облегчение, тревога за Апафирса не до конца покинула его сердце. Пока вождь отдавал распоряжения слугам, Октамасад и остальные, боясь услышать печальную новость, но надеясь на лучшее, не смели разомкнуть уста.

  Вполне понимая состояние младшего брата, Скилак не стал тянуть быка за хвост и, как только Савмак и Канит уселись между Ишпакаем и Скиргитисом по другую сторону едва дымившегося костра, спросил об Апафирсе. Савмак, переведя глаза с сурового продолговатого лица отца на закаменевшее в напряжённом ожидании круглое лицо сидевшего рядом с ним Октамасада, поспешил объявить, что Апафирс жив-здоров, остался охранять с малолетками Тавану.

  - Ну а ты почему не остался? - обратился Скилак слегка потеплевшим голосом к младшему сыну, пока Октамасад облегчённо выпускал из лёгких воздух, а из сердца остатки тревоги.

  - Но, отец, мне же уже почти пятнадцать! - тонким просящим голосом напомнил Канит.

  - Почти?

  - Канит уговорил Радамасада отпустить его с нами в Неаполь, чтоб поглядеть на завтрашние скачки, - пришёл на помощь младшему брату Савмак, тотчас сообразивший, что просить вождя дозволить ему участвовать в походе, Каниту лучше наедине.