Мария, княгиня Ростовская

Тудан поставил на стол опустевший кубок.

— Короче, завтра мы посетим ту обитель. Я хочу понять.

Князь Ярослав помолчал. Да, Евфросинье таких гостей только и не хватает в женской обители…

— Твоя воля, нойон. Завтра так завтра. Токмо не бери с собой всю орду-то свою…

— Э, нет! Что значит не бери? Со всей сотней поеду, коназ, мало ли что! Говорят, у вас тут полно медведей.

— Да уж поели всех медведей-то за последние годы…

— Ну волков! В общем, я сказал!

Огненные языки извивались, плясали над пожираемыми поленьями, и Мстислав вновь вспомнил иноземную сказку про саламандр, весёлых ящериц, живущих в огне. Князь усмехнулся. Может быть, и не лгут сказки… А вернее всего лгут. Даже каменный храм не выдержит сей стихии. Сколько ещё простоит Русь в огне?

— Ты чего не спишь, княже? — к костру подсел рослый витязь в воронёной пластинчатой броне.

— Не спится, Олежка, — вздохнул князь. — Мысли замучали.

Собеседник вздохнул, подбросил пару толстых поленьев и охапку мелких веток, разом ожививших огонь.

Олег Калинович был ближний боярин князя, его правая рука. Один из немногих, ушедших тогда среди огненной круговерти из гибнущего Рыльска. И после того были потери, потери, потери… Он да Симеон Берест, вот и все, кто остался. Остальные пришлые.

— Что ты узнал? — спросил князь, переменив позу на большой охапке елового лапника, покрытого сверху лосиной шкурой.

— Сведения подтвердились, — Олег поворошил сучком угли, — завтра Бурундай выходит на нас. Весь свой тумен выводит, двенадцать тысяч войска.

— Стало быть, в Деревиче останется тысяча обозников Дэлгэра?

— Ну, во первых, не тысяча, а токмо семьсот…

— Это хорошо.

— …А во-вторых, не такие уж они обозники, княже. Боевые воины.

— А это плохо.

Боярин помолчал, подбирая слова.

— Обратного хода не будет, княже.

В глазах князя Мстислава плясали огненные отблески костра.

— Обратного хода нет у нас с тех пор, как сожгли поганые град родной, Олег Калинович. И у всех людей русских, похоже, два пути — либо биться насмерть, либо сгинуть бесславно под пятой. Как деревчане либо губинцы.

— Думаешь, таки не выживет Деревич? — Олег подбросил в огонь ещё пару сучьев. Князь криво усмехнулся.

— Скотины тягловой нет, коров, коих не порезали ещё, кормить нечем. Хлеба тоже нет, почитай. А ведь январь ещё не кончился. Думаю, к маю поедят деревчане семенное зерно, собак и кошек, да и мышей в амбарах своих переловят. И в лес подадутся, дабы в мёртвом городе не околеть… Такова участь всех трусов, Олежка. И думаю, многие горько пожалели уже, что не пали в битве тогда. Особенно те, у кого детей да жёнок в полон увели, или того хуже — снасильничали да убили. Ладно, разговоры разговорами, а дела делами. Что от князя Михаила?

— Вот, — боярин достал маленький лубок, извлёк тонкую бумажку. — Я прочёл, уж не обессудь. Думал, что тебя не будет до завтра, а вдруг срочное чего…

— Ну раз прочёл, так излагай, — усмехнулся князь, — При таком свете те буквицы и прочесть-то немыслимо.

Действительно, бисерный почерк на голубиных депешах можно было нормально читать только при свете дня.

— В розыск тебя объявил князь Михаил Всеволодович. Сердится шибко. Второй обоз оружный ты у него отбил, не шутка!

— И где искать станет?

— Ясное дело, возле Гомеля. Просил ненароком не заходить туда покуда.

Собеседники разом рассмеялись.

— Что от князя Даниила?

Боярин помрачнел.

— Мнётся князь Даниил, Мстислав Святославич. Боится нового нашествия. Понять его можно.

Мстислав вздохнул. Разумеется, понять можно. Если уличат в помощи «коназу-волку», Даниилу Романовичу придётся бежать из земли своей. Как бежал король Бела, а до того хан половецкий Котян. И вся земля галицкая и волынская могут подвергнуться новому разорению.

И остаётся только поклониться Михаилу Всеволодовичу за бесстрашие. А впрочем, за великим князем Михаилом у Батыги столько всего записано, что остаётся только удивляться, как это он не затребовал его выдачи.

— Я и то удивляюсь, Мстислав Святославич, за князя Михаила, — словно угадал ход мыслей князя боярин.

— В огне пляшет Михаил Всеволодович, словно та саламандра, — князь полузакрыл глаза. — Однако он один и понимает, что иначе нельзя. Ладно… Как завтра выступать будем, давай-ка обсудим. Зови сотников.

Князь обвёл взглядом большую поляну, след лесного пожара, сплошь уставленную большими шалашами из лапника. Кондовые древлянские леса надёжно укрывали отряды князя Мстислава — монголы до сих пор плохо ориентировались в лесах. Вот южнее, где леса изреживались, превращаясь в рощи и перелески, степняки чувствовали себя много увереннее. Там пролегал путь в завоёванную угорскую землю. Поэтому Мстислав выработал свою тактику — собрав отряды в кулак, выходил с заводными конями из лесов, преодолев пару сотен вёрст, наносил внезапный удар по какому-нибудь малочисленному отряду татар, рыщущему в поисках добычи, вырезал поголовно и уходил назад в непролазную глушь.

Однако в последнее время всё изменилось. С прекращением западного похода поток подкреплений, идущих к Бату через Киев, исчез, и сам ям [почтовая станция и перевалочная база у монголов во времена Бату-хана. Прим. авт.] был убран из разорённого Киева. Редкие посланники теперь передвигались гораздо южнее, по причерноморским степям. Между тем отряд, численность которого уже перевалила за тысячу, нуждался в корме, и князю поневоле приходилось искать его в и без того опустошённых селениях. Поселяне покуда терпели, видя в Мстиславе отмстителя поганым за обиды и поругание, но князь хорошо понимал — так долго продолжаться не может.

Но и это было не всё. Конница Бурундая, став станом в Деревиче, буквально висела на хвосте у князя. Охотник рано или поздно загонит зверя, если зверь не сумеет поменяться местами с охотником.

Вот почему так важно взять Деревич. Когда Бурундай вернётся из безуспешного похода, его встретит голова начальника тайной стражи на воротной башне. Или нет, лучше шкуру Дэлгэра прибить к воротам. И написать на ней… Впрочем, Деревич ещё надо взять. Захватить город можно только врасплох, иначе семьсот монгольских воинов за стенами отобьются от тысячи двухсот ратников князя Мстислава.

— Звал, княже? — к костру уже подсаживались сотники. Князь обвёл своих соратников глазами. Эти не подведут.

— Давайте-ка обсудим, други… Дело предстоит весьма непростое.

— … Вот она, та обитель, нойон.

Тудан разглядывал не слишком высокий частокол, за которым виднелись крыши строений, потемневшие от времени. Ворота тоже потемнели, подумал князь Ярослав, в свою очередь разглядывая скит. Когда успели? Совсем ведь новые были… Бежит, бежит время…

— Эйе, отворяйте! — два здоровенных нукера забарабанили в створки ворот рукоятями нагаек. — Здесь Тудан-нойон, посланник самого величайшего Бату-хана!

— Почему они не открывают, Еруслаб? — спросил Тудан, обернувшись к князю.

— Стало быть, опасаются твоих жеребцов стоялых, — хмыкнул Ярослав. — Всё-таки женская обитель это.

Тудан ухмыльнулся, но промолчал. В этот момент калитка, врезанная в ворота, отворилась, и на пороге возникла тоненькая фигурка в монашеском тёмном одеянии.

— Отойдите от ворот, ребятишки. — неожиданно глубоким голосом сказала женщина, и — странное дело! — нукеры безропотно отодвинулись. Фигурка будто поплыла к всадникам, ступая по снегу легко и неслышно.

— Здрав будь, великий князь. И тебе того же, нойон Тудан, — произнесла женщина, подойдя вплотную. Огромные, невероятной глубины глаза настоятельницы будто излучали внутреннее сияние, завораживали, затягивали… Молодой племянник хана Берке даже дышать перестал — вот ведь, бывают же на свете такие дива…

— Вот это настоятельница сей славной обители, преподобная мать Евфросинья, — представил князь, разом нарушив колдовское наваждение. — А это славный нойон Тудан, это вот племянник Берке-хана, молодой Худу-хан…