Покоритель джунглей

— А, мои повелители!.. Доносы, предательства, постыдные сделки с убийцами, подкуп и низость — против нас все средства хороши. Я покажу вам, что древнее общество Духов вод, победившее самого Ауранг-Зеба, пока еще не во власти кучки разбойников с большой дороги.

Арджуна отправился к себе домой и вошел в комнаты никем не замеченный. Прежде всего он уничтожил все следы своего маскарада. С некоторым беспокойством он заметил, что при нем нет ни сандаловых четок, ни палки с семью узлами. Где он забыл их — в тайных ходах дворца или в гостиной вице-короля? Напрасно порывшись в памяти, он не стал терять времени на размышления и, переодевшись в обычный костюм, прошел к себе в кабинет, нажал кнопку и вызвал факира.

Он спросил у вошедшего:

— Утсара вернулся?

— Нет, сахиб.

— Хорошо, как только он появится, пусть придет сюда. Немедленно пришли ко мне Судазу.

Факир простерся ниц перед хозяином и вышел, пятясь задом, всем своим видом выказывая браматме уважение и безграничную преданность.

Когда появился Судаза, Арджуна вручил ему пальмовый лист, на котором начертал несколько строк.

— Ты умеешь читать? — спросил браматма.

— Да, сахиб.

Факир бросил быстрый взгляд на протянутый ему лист, спрятал его на груди, при этом на лице его не дрогнул ни один мускул.

— Ты понял? — продолжал Арджуна.

— Да, сахиб.

— Приказ должен быть исполнен до восхода солнца.

— Хорошо, сахиб.

Арджуна, поднявшись, подошел к висевшей на стене коллекции оружия, состоявшей только из кинжалов, взял один, попробовал закалку лезвия, согнув его почти пополам, и, протянув Судазе, сказал:

— Вот кинжал правосудия. Будь тверд, рази смело и ничего не бойся.

— Приказ браматмы, — ответил Судаза, — воля небес.

— Помни, — добавил браматма, — тот, кто падет при его исполнении, получает доступ на небо и вечное вознаграждение. Ступай, и да направит Шива твою руку, о доблестный сын Земли лотоса.

Судаза вышел, сжимая кинжал. Рука его не дрожала, сердце билось ровно.

Браматма позвонил снова, но иначе, чем в первый раз, и перед ним появился факир Суакапа, это был несравненный скороход, обгонявший даже лошадь. Накануне битвы при Серампуре Суакапа за сутки прошел шестьдесят лье, чтобы предупредить Нана-Сахиба о прибытии армии.

— Суакапа, — сказал Арджуна, — ты знаешь, что Анандраену из Велура и четырем другим субедарам поручили вчера встретить нового губернатора французской Индии. Беги к его дому в Биджапуре и, если он еще не отправился в путь, срочно приведи его сюда, я должен увидеть его этой ночью.

— А если он уже покинул город, сахиб?

— Ты догонишь его по дороге в Пондишери, он не мог уйти далеко, в сумерки он еще заканчивал приготовления к отъезду.

Арджуна послал еще нескольких гонцов к разным членам общества, которые по возрасту и возможностям могли помочь ему справиться с кризисом. В ожидании Утсары он сел за письменный стол, вынул из ящика шкатулку сандалового дерева и, достав оттуда семь листьев лотоса из чистого золота, начертал на них семь имен.

План, придуманный Арджуной, был прост. В случае явного предательства Семи браматма, не имея времени созвать собрание жемедаров, по уставу мог заменить их семью другими, самыми заслуженными членами общества. В соответствии со своими правами Арджуна написал на листьях лотоса имена выбранных им семи лиц, и прежде всего Анандраена, старого друга Нана-Сахиба и Покорителя джунглей, неоднократно предупреждавшего их об опасностях. Именно ему предназначил браматма титул старшего из Трех и место председателя совета.

Таким образом, общество было восстановлено, его уничтожение становилось невозможно ни фактически, ни по праву.

Кишнайя знал об этом обстоятельстве, именно поэтому негодяй и сказал сэру Лоуренсу, что разделается с браматмой. Без верховного вождя никто не имел права собирать жемедаров и назначать новый совет Семи.

Арджуна кончал писать, когда позади него раздался легкий шорох. Быстро обернувшись, он увидел на пороге Утсару и сторожа Дислад-Хамеда. Хамед держал в одной руке пальмовый лист, похожий на тот, что браматма вручил Судазе, а в другой — кинжал правосудия.

— Что это значит? — спросил Арджуна, поняв все с первого взгляда.

— Господин, — ответил Утсара, — сторож только что получил от старшего из Трех приказ убить вас.

— В чем же дело? — хладнокровно продолжал браматма. — Почему он его не исполняет?

Дислад-Хамед вместо ответа бросил лист и кинжал к ногам верховного вождя и простерся перед ним ниц.

— Хорошо! Очень хорошо! — сказал Арджуна. — Ты спас свою жизнь, Дислад-Хамед, и искупил все свои измены.

— Неужели вы думаете, господин, что в противном случае он смог бы переступить порог вашего дворца?

— Спасибо, милый Утсара, я знаю твою преданность… Итак, именно для того, чтобы поручить тебе это убийство, старший из Трех, а точнее, душитель Кишнайя спас тебя от наказания и сегодня вечером назначил тебе свидание?

— Как! Вы знаете? — воскликнул изумленный сторож.

— Я все знаю, от браматмы ничего нельзя скрыть. Я знаю, что Кишнайя и его сообщники убили семь членов высшего совета, чтобы занять их места.

— О, великий Шива, неужели это правда? — вмешался Утсара, забыв, что не имеет права перебивать своего господина.

— Спроси у Дислад-Хамеда, — отвечал Арджуна, тоже не обратив внимания на ошибку любимого факира.

— Это правда, — пролепетал сторож, дрожа под яростным взглядом Утсары.

— Я знаю также, что семь негодяев поклялись выдать англичанам Нана-Сахиба и общество Духов вод.

— Клянусь тремя судьями ада, проклятый сторож, ты заслужил смерть! — воскликнул Утсара, не в силах больше сдерживать гнев.

— Господин, даю слово, — взмолился несчастный сторож, который, казалось, был обречен вечно дрожать за свою жизнь, — я узнал обо всем только сегодня вечером и ничего не рассказал Утсаре лишь потому, что считал эти события слишком важными, я думал, что первым узнать о них должны именно вы.

— Ты прав. Я не отнимаю у тебя моего прощения, потому что, выбирая между вице-королем, Кишнайей, внушающим тебе ужас, и мной, ты предпочел сдержать слово, данное мне.

Сторож действительно повел себя весьма ловко. Он инстинктивно почувствовал, что ни вице-король, ни вождь тугов не спасут его от мести Арджуны, и в конце концов решил предать двух первых в пользу последнего. Его разговор с Кишнайей шел на языке каннара, который Утсара не понимал, и хотя он спрятался так близко от беседующих, что слышал каждое слово, факир остался бы ни с чем, если бы сторож сам не показал ему пальмовый лист и кинжал правосудия, врученные Кишнайей и предназначавшиеся для браматмы.

— А теперь, — спросил бедняга, страшно довольный поворотом событий, — что мне делать? Отправиться на Малабарский берег к Нана-Сахибу и выполнить ваше поручение?

— Я еще не знаю, что будет решено, — ответил браматма. — Возвращайся к себе и никуда не выходи из дома ни сегодня ночью, ни завтра, пока Утсара не передаст тебе мое повеление.

Сторож не заставил себя просить дважды. После ужасных испытаний, выпавших на его долю, он мечтал только о тихом, безвестном существовании. Единственное, чего он сейчас хотел, чтобы его забыли и дали возможность спокойно выполнять скромные обязанности ночного сторожа. Он поклялся впредь гнать от себя всякие честолюбивые мысли и твердо решил покинуть страну, если ему удастся ускользнуть из поля зрения трех могущественных соперников, ибо не мог угодить одному, не вызвав при этом неудовольствия двух других. Разрываясь между вице-королем, Кишнайей и браматмой, бедняга был куда несчастнее, чем буриданов осел, которому по крайней мере приходилось выбирать между одинаковыми охапками сена.

Но известно, что обездоленному не дано обрести столь страстно желаемый покой… На повороте тропинки, ведущей к его хижине, на сторожа напали четверо, заткнули ему рот, крепко связали и, взвалив на плечи, скрылись среди развалин. Он успел, однако, пронзительно, жалобно крикнуть, и его услышали во дворце браматмы.