Савмак. Пенталогия (СИ)

  По выходе из города царевичи и все царские родичи сели на подведенных слугами коней. Здесь же к скорбному царскому походу присоединились 5 тысяч конных сайев (ещё тысяча осталась охранять столицу и царский дворец).

  Выехав около греческой гермы на большую дорогу, царский бунчужный Тинкас повернул коня налево и повёл царский поезд встреч солнцу по Боспорской дороге. Делая продолжительные остановки у племенных центров, чтобы воины и все люди племени в последний раз почтили дарами покидающего их царя, участники похода одолевали за день по 5-6 фарсангов.

  Каждое скифское племя во главе с вождём и скептухами встречало почти поголовно царский поезд громкими стенаниями, ручьями слёз и крови на границе своей земли и провожало до границы соседнего племени. Там старики, женщины, дети и простолюдины поворачивали обратно, возвращаясь к повседневным делам и заботам, а вождь с племенной знатью и несколькими сотнями воинов и слуг присоединялся к царскому походу. Так за два дня золотая колесница Скилура проехала землями фисамитов, атерниев, асампатов, авхатов, траспиев и на третий день докатилась до племенного центра ситархов близ боспорской границы.

  Невдолге после того как походный табор скифского царя у Ситархи покинули боспорские послы, приезжавшие с поклоном и дарами от царя Перисада, похоронная процессия, свернув с боспорской дороги, двинулась на полночь. Извивавшееся вслед за золотой головой серо-чёрное змеиное тело разросшегося царского кортежа растянулось по степи на добрый фарсанг. Вечерние сумерки настигли его на полпути к низовьям Пасиака.

  На берегу мелководной речушки, бесшумно скользящей по степи от заката к восходу и пропадающей среди густых тростниковых зарослей, обступивших зелёной стеною озеро Бик, скифы проворно разбили ночной стан. В центре его, на самом речном бережку, стояла повозка царя и царицы под неусыпной охраной сотни сайев во главе с неутомимым Тинкасом. Чуть поодаль встали кольцом оберегаемые бдительными евнухами кибитки царевен. Вокруг царской повозки и кибиток, на снятых с отпущенных пастись в близлежащую степь коней толстых войлочных чепраках расположились по-походному у костров царевичи с друзьями, царские родичи, племенные вожди и скептухи. Наружное кольцо состояло из костров сайев, часть которых кружила всю ночь дозорами на некотором удалении, оберегая покой становища и пасущихся окрест него под присмотром слуг коней.

  Царица Аттала и ночью не разлучалась с мужем, спала рядом с ним на повозке, только снимала тяжёлый убрус, и почти ничего не ела, подкрепляя угасающие силы, ещё необходимые ей, чтобы выдержать до конца последний 40-дневный путь, чашкой кобыльего молока, приучая себя к новой жизни, где не будет привычной земной пищи. Зато расположившиеся на ночлег близ повозки доверенные царские слуги ели и пили вволю: родичи покойника постарались сделать их последние земные дни радостными и счастливыми, ни в чём им не отказывая.

  В отсутствие оставшегося в Неаполе Посидея обязанности казначея царевичи единодушно доверили его старшему сыну Дионисию. После каждой остановки на ночлег он тщательно подсчитывал, взвешивал (а его помощник-писец заносил на папирусный свиток) и складывал в дубовый ларь всё, что за день было подарено Скилуру. Затем евнухи уносили ларь с дарами к царице Опие и там в её присутствии перекладывали золото в большой кованый сундук, стоящий в задке её шестиколёсной кибитки. А когда вместительный сундук царицы заполнялся доверху, доверенный слуга увозил его под надёжной охраной сотни сайев в Неаполь и сдавал по списку в подземное казнохранилище царского дворца Посидею.

  Подходя в этот вечер к костру царевичей, чтобы, как обычно, доложить о сегодняшнем "улове", Дионисий выглядел озадаченным. Царевичи с молодыми друзьями и присоединившимися к ним за три минувших дня вождями девяти восточноскифских племён успели уже плотно поужинать и теперь неспешно потягивали из золотых чаш и кубков кто вино, кто пиво, кто терпкий кобылий бузат.

  - А вот и наш казначей! - воскликнул первым увидевший его Эминак.

  - И, к тому же, не с пустыми руками! - добавил Марепсемис, заметив в его руках отсвечивающий золотом и слоновой костью ларец.

  - О-о! Дионисий угадал наше желание и принёс показать нам боспорские дары! - похвалил походного казначея за догадливость будущий царь Палак.

  - Боюсь, что не смогу так легко удовлетворить ваше любопытство, - ответил Дионисий, опуская ларец с торчащим в замочной щели ключом на чепрак напротив Палака. - Мне не удалось его открыть. Герзий, которого я позвал на помощь, - Дионисий кивнул на явившегося вместе с ним к костру царевичей царского кузнеца, как всегда, сопровождавшего своего господина с походной кузней на повозке и двумя помощниками-сынами, - говорит, что ключ нарочно испорчен. А на то, чтобы вслепую изготовить новый понадобится немало времени.

  - Проще будет взломать, а затем починить его крышку, чем возиться с ключом, - без тени смущения или боязни встрял в разговор кузнец.

  - А ключ точно испорчен нарочно? - переспросил Лигдамис.

  - Хэх! - колыхнув висевшей под левым ухом греческой медной монетой, вскинул опалённую бурую бороду кузнец. - Зубчики явно сбиты чем-то тяжёлым.

  - Что-то мне это не нравится, - нахмурил брови Марепсемис.

  - Да, похоже, что это неспроста, - поддакнул ему Эминак.

  - Ладно, ломай, - дозволил Палак, которому передалась обеспокоенность старших братьев. - Тут, при нас.

  Кузнец опустился перед ларцом на колени, достал из висевшей на плече кожаной сумы тонкое острое зубило и молоток, перевернул звякнувший скрытым внутри металлом ларец на бок и принялся аккуратно отделять тонкую золотую гирлянду от деревянной основы... Минут через пять он опять поставил ларец вертикально, откинул продырявленную возле замка крышку и, забрав инструмент, отошёл в сторону.

  - Этого-то я и боялся! - молвил Дионисий, заглянув в ларец, и разом вытряхнул его содержимое к ногам Палака.

  Вокруг царевичей уже теснились, поднявшись со своих мест у костра, их друзья и вожди, с любопытством разглядывая содержимое боспорского ларца. Палак поднимал одну за другой рассыпанные вокруг него посудины и, повертев в руках, передавал сидящему справа Лигдамису, тот - Эминаку, а Эминак - Марепсемису.

  - Это что же - боспорский царь такой бедный, что у него не нашлось для нашего отца даже пары золотых посудин? - скорчил презрительную мину Эминак, разглядывая изящный бронзовый светильник в виде лебедя.

  - Он не бедный - он жадный! - возразил царевичу кто-то из стоящих у него за спиной.

  - А может Перисад не знает, что повелителю скифов следует дарить только золото? - предположил другой.

  - Наверно жирный боспорский боров решил, что раз Скилур мёртв - со скифами теперь можно не считаться, - грозно возвысил голос старший из братьев. - Он прислал этот медный хлам нарочно, чтобы выказать нам своё презрение. И он должен быть жестоко наказан за это!

  - Полагаю, царь Перисад в этом не повинен, - спокойно возразил старшему брату Лигдамис. - Я уверен, что настоящие золотые царские дары подменили его послы. И я даже знаю, кто это сделал. Вспомните: феодосийский номарх Лесподий и вождь сатавков Оронтон не выказывали у нашего костра ни малейшего беспокойства, зато купец Полимед сидел, будто на горячих углях. И вовсе не потому, что ему не терпилось в бурьяны, как предположил Марепсемис, а потому, что он боялся, что мы захотим при нём взглянуть на дары боспорского царя. У меня нет никаких сомнений, что именно он заменил настоящие царские дары на эти безделушки втайне от двух других послов.

  Рассуждения Лигдамиса показались всем более чем убедительными.

  - Тогда надо немедля отправить гонца к Перисаду, - предложил Эминак. - Пусть отвезёт ему этот хлам и прикажет покарать Полимеда.

  - А лучше - пусть выдаст вора нам, - поправил брата Марепсемис. - Мы сами его покараем.

  - И потребовать от Перисада прислать в дар нашему царю вдвое больше золота, чем было украдено! - горячо воскликнул кто-то из молодых, всё ещё толпившихся за спинами царевичей. Остальные одобрительно зашумели.