Монах: последний зиндзя

Дзебу умоляюще протянул руку:

– Саметомо, я понимаю, что вы переживаете.

– Обращайтесь ко мне как положено!

– Ваша светлость, я чувствовал ненависть. Я желал мести. Я мучился от страстного желания сражаться и убивать, когда должен был не вступать в бой. Умоляю вас, не теряйте то, что имели всегда: не давайте облакам страстей, которые возбудила эта война, затуманить ваш ум.

– Это вы затуманили ум моей матери! Держитесь от меня подальше: я не желаю вас видеть. А теперь вы свободны!

Дзебу понял: если он скажет еще хотя бы слово, Саметомо выхватит из ножен меч Хидекири. Поэтому он покорно поднялся, низко поклонился и отошел от сегуна, пятясь. Саметомо резко повернулся и, словно рубя воздух шагами, направился к своей лошади. Слуга нёс за ним статуэтку Сакагуры. Глядя на уходящего сына Танико, Дзебу вдруг почувствовал, что плачет. До этого дня он и Саметомо любили друг друга почти как отец и сын. Теперь он плакал о том, что потерял эту любовь, и ещё больше о том, что мальчик погасил свет в своей душе.

Аргун поставил своего старого помощника Торлука – теперь также гурхана, – командующим китайскими кораблями и армией. Хотя китайцы могли и не захотеть сражаться, само их прибытие могло стать достаточным, чтобы убедить самураев сдаться. Они привезли не только сто тысяч человек, но и десятки тысяч лошадей, и корабли, груженные орудиями для осады: катапультами, баллистами и гигантскими арбалетами и более страшными хуа пао.

Когда два месяца назад флот Великого Хана прибыл в залив Хаката, он был встречен семьюдесятью пятью воинами: самая большая когда-либо собранная самурайская сила. Был также постоянный приток подкрепления – из людей, приходивших из отдаленных частей страны, молодёжи, едва достигшей своих лет, посылаемой своими семьями. Но когда свирепствовало сражение, тысячи были убиты с обеих сторон. Были бои, в которых погибали четверо из каждых пяти. Самураи не могли слишком долго защищаться, теряя людей с такой скоростью. Людские силы редели, а лошадей становилось и того менее.

Но способность монголов укрепить береговой плацдарм несла им урон. От пленных самураи узнали, что среди беспорядка и грязи вспыхнула дизентерия, унесшая на переполненных кораблях более трёх тысяч монгольских жизней.

Еще сотни изнемогали от зноя, который сыновья северных степей не готовы были переносить. Несколько сотен погибли в стычках на борту; долгая изоляция довела их до сумасшествия. Корейские команды вместе с капитанами готовы были поднять мятеж, а потому содержались под угрозой суровых наказаний. Позже, в Шестой месяц, Аргун вывел корабли в открытое море под прикрытием темноты и попытался высадиться на острове Хирадо, южнее залива Хаката. Самураи тысячами погнали лошадей сушей и вышибли монголов до того, как те смогли закрепиться. Самураи, как когда-то говорил Тайтаро, были лучшими бойцами во всем мире. Теперь они приспособились к монгольской тактике, и искусство их было отточено заимствованием у зиндзя их мастерства и позиций, и сейчас они являлись значительно более грозной силой.

Огненный шар пронёсся над головами и взорвался за стеной. Скоро взрывающиеся чёрные шары сваливались сотнями. Дзебу затаился за зубчатыми стенами, чтобы защититься от жужжащих кусков железа. Вглядываясь в дым, он мог увидеть передвижение кораблей в гавани. Входил длинный ряд джонок, подплывал широко расставленным, будто крылья летучей мыши. Казалось, что у монголов достаточно плоскодонных лодок-джонок, чтобы высадиться по всему побережью – от северного конца гавани до южного. Многие из джонок были оборудованы на палубе баллистами, катапультами, гигантскими арбалетами, и смертоносный ливень камней, огромных копий, железных стрел, вместе с оглушающими и ошеломляющими огненными бомбами обрушился на стены и их защитников. Китайская пехота заполнила весь берег. Теперь подошли галеры и плоты, высаживая на берег конных монгольских воинов.

– Оставайтесь позади и стреляйте по всадникам! – приказал Дзебу своему небольшому отряду. Это были бывшие зиндзя, которые пока выстроились перед стеной, стреляя из луков и не делая попытки атаковать нападавших.

– Считайте каждую стрелу, – приказал Дзебу, помня слова своего давнего посвящения.

Теперь, когда первые лодки с монгольскими конниками ударили о берег, шеренги китайской пехоты расступились. С дикими криками монголы ринулись на штурм стены. Пока они бежали, они пускали вихри стрел из своих мощных составных луков. Дзебу стрелял так быстро, как мог, не заботясь о числе монголов, которых он выбивал из седла. Он продолжал все дальше и дальше повторять «Молитву поверженному врагу» про себя. Повторяя, он освобождал свой рассудок от беспокойства, и это позволяло ему инстинктивно управлять телом.

Жар на берегу больше раскалялся. Стоял хмурый день, и солнце глядело белым диском среди клубящихся облаков. К полудню берег был усеян вражескими войсками, живыми и мёртвыми. Плоскодонные джонки сновали взад и вперед, раз за разом доставляя монгольских воинов к берегу. Осадные машины были теперь установлены на берегу, мастеровые собирали заранее изготовленные башни для атаки на стены. Тут и там торчали обломки сожжённых горящими стрелами по ватерлинию вражеских лодок.

Вдоль задней стороны стены мчался всадник-самурай, крича: «Они прорываются через Хакату! Всех немедленно туда!» Верховые пустились в галоп, побежали пешие. Дзебу заметил, что вражеские силы на берегу также устремились к Хакате.

Дзебу удалось поймать лошадь. Он помчался к югу по верху стены с несколькими бывшими зиндзя. Он мог видеть рукопашную схватку на каменном причале, по мере того как ему становился виден город. Здания на берегу были целиком охвачены пламенем.

Огромная джонка «Красный Тигр» бросила якорь прямо у берега, как бы сигналя всем нападавшим силам, что их место было здесь. Колоссальная бронзовая хуа пао, сооруженная на ее верхней палубе на носу, грохотала снова и снова, посылая непрерывный поток рвущихся снарядов в пылающий порт. «Если Аргун должен появиться на палубе, я сражу его стрелой отсюда», – думал Дзебу.

Теперь Дзебу мог видеть в центре Хакаты монгольские осадные башни. Они сломали выходившую к морю стену города. Жар пожарища ошеломил его, когда он подъехал ближе. Дорога по верху стены вела прямо в город, улицы которого опустели. Люди Хакаты давно укрылись в предместье. Пока Дзебу в сопровождении отряда бывших зиндзя мчался вперед, появилась толпа монголов на низкорослых лошадях. Монголы разразились воинственными резкими криками. Улица была слишком узкой, чтобы вместить их. Дзебу обнажил свой меч зиндзя и пустился галопом вперед, низко пригнувшись к голове лошади. Рыжебородый монгол поднялся в седле и попытался полоснуть Дзебу по голове своей саблей. Сталь меча зиндзя была лучше, чем у монгольской сабли, и, когда Дзебу отразил удар сабли, лезвие монгола треснуло пополам. Монгол продолжал еще бранить свою саблю, когда Дзебу вонзил ему в горло меч, заставив замолчать.

Дзебу и его люди пробивали себе путь через отряды монголов, скача по улицам. Монгольские осадные машины горели. Наконец Дзебу и бывшие зиндзя достигли задней стены Хакаты и заняли позицию перед ней.

Остаток этого дня и до глубокой ночи стояли человек против человека, тело против тела. Китайцы и монголы продолжали набеги. К наступлению сумерек Дзебу был изнурён, раны ныли по всему его телу. Большинство его товарищей полегло. В конце концов самураев оттеснили за стену, которую они защищали.

Теперь они стали осаждать город, занятый монголами. Береговой плацдарм, утверждение которого в течение двух месяцев пытались предотвратить, был создан.

В стороне от каменной стены, окружавшей их, оставались руины города. Большая часть зданий была подожжена во время боя, и на низко сгустившихся над Хакатой тучах рисовались красные отблески пожара. Всю ночь монголы проведут, заталкивая в это выжженное пространство как можно больше воинов. Корейские и китайские лодки будут сновать туда-сюда, всю ночь перевозя войска в Хакату. Завтра утром монголы попытаются делать вылазки из своего укрепления.