Грешница и кающаяся. Часть I

Друзья вышли из дома, графа трудно было узнать в простом костюме. Доктор Вильгельми служил им проводником. Как мы увидим далее, он был весьма разносторонней личностью. Трудился для блага, человека не только как врач, но и как исследователь природы и ее тайн и, несмотря на свои многочисленные занятия, находил время и для общественной жизни.

Ульрих же был человеком из народа, который, благодаря своему трудолюбию и прилежанию, сделался самым богатым золотых дел мастером столицы и продолжал работать с тем же усердием, как и прежде. Он, который постоянно вращался среди народа, а потому знал все его чаяния и беды, возраставшие с каждым годом, был дальновидным и опытным человеком.

Эбергард любил его. Когда они впервые встретились, Эбергард сильно привязался к сыну ремесленника, а внешнее сходство еще усиливало эту дружбу. В бытность Эбергарда в Бразилии они даже переписывались.

— Вот мы и пришли,— сказал, наконец, доктор Вильгельми, когда они после долгих блужданий вышли на широкую улицу.

Громко переговариваясь, спешили еще грязные после работы мастеровые в синих блузах и замасленных фуражках к старому дому, перед которым горели два больших фонаря. Над открытой дверью виднелась надпись, сделанная большими черными буквами;— «Колизей». К этой-то двери и тянулся в большом волнении народ. Иногда слышалась оживленная беседа, а порой раздавались и угрозы.

За дверью находилась высокая и обширная зала, способная вместить тысячи три человек. По сторонам ее тянулись галереи, которые вскоре тоже наполнились народом.

Эбергард и Ульрих следом за доктором попробовали отыскать себе внизу места поудобнее. Разумеется, здесь надо было стоять — не было ни стульев, ни скамеек, которые только стеснили бы пространство.

Слышался возбужденный гул голосов. В глубине залы виднелось возвышение — что-то вроде кафедры для оратора. Справа от нее за столом сидели двое. Перед ними лежали листы бумаги.

— Вот он, «друг народа»! — шепнул доктор Вильгельми графу, который вместе с Ульрихом протиснулся поближе к кафедре.

— Этот невысокий лысый толстяк с белокурой бородкой?

Да, господин Миллер-Мильгаузен, он и выступит с речью.

Эбергард посмотрел внимательно на человека, который вызвался защищать интересы народа, вернее, рабочего класса. Граф отлично сознавал всю тяжесть возложенной на себя Миллер-Мильгаузеном ноши — ведь для этого нужны недюжинная сила, умение и энергия. Но отвечает ли всему этому самозваный защитник народа?

И чем дольше граф всматривался в умное и хитроватое лицо демагога, тем более он сомневался в его способностях.

Зазвонил колокольчик; возле колонн, поддерживавших галереи, появилось несколько полицейских; голоса смолкли, и оратор взошел на кафедру.

Раздались нестройные рукоплескания, «друг народа» поблагодарил за приветствия и первым делом стал говорить о собственном бескорыстии, потом перешел на произвол аристократов и высокопоставленных чиновников, и, сопровождаемый одобрительными выкриками мастеровых, приступил к обсуждению дела машиниста Лессинга. Из слов Мильгаузена следовало, что интриги одного из сильных мира сего сделали Лессинга нищим, так что уже две недели он не может платить жалованье своим работникам, вследствие чего их семейства не имеют в доме даже куска хлеба.

Этот пример был общеизвестным фактом, и он еще больше разжег толпу, тем более что оратор после каждой фразы восклицал:

— Положив руку на сердце, скажите, братья, прав ли я?

— Да! Да! — раздавались голоса.— Вот это настоящий защитник!

Эбергард спокойно следил за каждым словом оратора; но лицо его становилось все мрачнее по мере того, как «друг народа», вместо того чтобы наставлять толпу на путь истинный, развивать и образовывать ее, воспользовался случаем с камергером, чтобы показать себя и взбудоражить собравшуюся публику.

Когда, наконец, оратор заключил свою речь словами: «Теснее ряды вокруг вашего вернейшего друга, который говорит сейчас с вами», и они сопровождались криками одобрения, Эбергард подошел к столу и попросил слова.

Непросто было взойти на кафедру, с которой «друг народа» только что сошел с торжеством победителя. Все взоры были обращены на незнакомца, одетого в костюм рабочего.

— Я должен вам объяснить,— проговорил Эбергард своим низким, звучным голосом, когда в зале наступила тишина,— что не люди слова, а люди дела — ваши настоящие друзья. Не верьте всякому, кто льстит вам и хочет быть вашим вождем. Нетрудно отрывать вас от работы и сзывать сюда для того, чтобы наговорить вам красивых слов; истинный друг может указать вам только три составляющих на пути к благоденствию — это образование, умение владеть собой и благосостояние.

Послышались недовольные крики, «друг народа» скептически улыбался, но Эбергард спокойно продолжал:

— Тот из вас, кто имеет справедливую жалобу, пусть обратится к мастеру Ульриху, которого вы все знаете и уважаете; что последует за этим, я объяснять вам здесь не стану, достаточно сказать, что ему окажут помощь.

— Кто это? Тоже пустые слова! — слышались отдельные голоса.

— Завтра вы перемените свое мнение,— сказал все так же уверенно Эбергард.— Ступайте по домам и принимайтесь за работу. Помните, что только труд ваших рук приносит неоценимую пользу людям. Не возмущайтесь, что торжествуют богатые и знатные, не придавайте этому слишком большого значения, работа делает человека довольным самим собой и достойным даров, которыми его наделил Бог.

— Слушайте!… Слушайте! — зашумели в толпе.— Кто же это?

— Машинист,— сказал кто-то.

— Нет, резчик-гравер,— поправили его. Крики негодования стали мало-помалу стихать.

— Те, кто работает в мастерской Лессинга,— продолжал Эбергард,— сегодня вечером получат хлеб для своих детей и жалованье от своего хозяина. Можете проверить, правду ли я говорю.

Под возгласы «Посмотрим!», «Что еще за чудеса!» Эбергард сошел с кафедры и мгновенно вместе с друзьями исчез в толпе. Напрасно искали его, напрасно пытались разгадать, кто он.

Первый оратор снова вышел на кафедру, стараясь очернить своего оппонента. Сначала многие соглашались с ним, но час спустя, когда из мастерской Лессинга пришел работник и принес весть о том, что все мастеровые получили жалованье и что работа будет продолжаться, настроение собравшихся изменилось.

Народ стал расходиться, только и слышались толки о незнакомце. И чтобы разузнать что-либо о нем, многие решили отправиться ко всеми уважаемому мастеру Ульриху.

В тот же вечер Эбергард сам отправился к машинисту Лессингу, дом которого так внезапно посетили нищета и отчаяние. Человек этот скорее обрек бы себя и свое семейство на голодную смерть, чем отдал бы на поругание свою дочь. И даже теперь, когда его маленькие дети просили хлеба, честный ремесленник не отступил бы.

Когда в дверь тихо постучали, Лессинг готов был увидеть посланного камергера Шлеве, но на пороге стоял какой-то незнакомый господин.

Несмотря на поздний час, Эбергард попросил ремесленника показать его мастерскую, чтобы осмотреть земледельческие орудия, которые Лессинг не мог закончить из-за недостатка денег. Графу очень понравилось снаряжение для плугов и молотильных машин, и так как ему нужны были такие орудия, он назвал себя и сделал несколько заказов на пробу, обещав зайти через несколько дней, чтобы отправить первые изделия в свои отдаленные имения и затем заказать следующие. Граф тотчас отдал часть денег за заказы, хотя Лессинг пытался отказываться от них.

V. ПРИДВОРНАЯ ОХОТА

Прекрасный охотничий замок Шарлоттенбрун, стоявший на опушке леса, находился в двух милях от столицы. Король со свитой и гостями обыкновенно отправлялся туда по железной дороге, которую соорудили только год назад.

Разослали многочисленные приглашения на предстоящую охоту, и гости должны были собраться в назначенный час на вокзале, чтобы отправиться в королевском поезде, между тем как шталмейстеры и егеря с лошадьми и собаками были посланы в замок еще накануне.