Избранное

…За столиком сидят два весьма энергичных человека: Валерий Саркисян, доктор физико-математических наук, и Валерий Суринович, начальник отдела ГП «Оргэнергогаз». Оба защитники Белого дома в августе 1991 г., имеющие за это медали. «Вот пришли зарабатывать по второй, – горько шутят они, протягивая мне сочиненное ими воззвание ко всем, кому не безразлична судьба России. Бросаются в глаза слова: «Если с Белого дома не будет снята блокада, беззаконие начнет стремительно нарастать, и тогда в России надолго воцарятся черные дни».

А со Смоленской площади приходят страшные вести: есть жертвы, омоновцы, раскрасив красной краской свои лица, применили огнестрельное оружие. Люди вынуждены защищаться, отбиваться булыжниками, железками, валяющимися на местной стройке.

На пресс-конференции выступают очевидцы трагедии, сообщается о приостановлении переговоров в Свято-Даниловском монастыре, о том, что в Доме Советов опять отключены и свет, и горячая вода и, по сути, все телефоны. Зачитываются в адрес X съезда телеграммы с поддержкой его, идущие со всей России. Оглашается заявление в Европарламенте Британской фракции, которая двумя третями своего состава решительно осудила антиконституционные действия Бориса Ельцина. Подходит к микрофону священник, берет слово депутат Краснопресненского районного совета и заявляет, что вместе с Белым домом блокированы и прилегающие к нему кварталы. В квартирах отключены телефоны, невозможно вызвать скорую помощь, не вывозится мусор. Люди оглушены ночной, рассчитанной на подавлена психики музыкой, от которой падают в обморок даже стоящие в оцеплении солдаты, В одном из домов ночью случился пожар. Вышли из строя лифты, но аварийные службы к месту беды не допускаются. Жители в оцепенении, не знают, где найти управу.

Да где же ее найдешь, в оккупации-то?

Более десяти дней длится противостояние властей, тянут из людей жилы. Что-то бы сказал по этому поводу мудрый флорентиец Макиавели, призывающий во времена объединения Италии государственных деятелей благодеяния творить неспешно, растягивая удовольствие, но непопулярные меры проводить стремительно.

…После пресс-конференции включаю телевизор и слышу обращение к властям иерархов Православной церкви; их заявление, что будет предан анафеме тот, кто первым прольет народную кровь.

О боже! Спаси и сохрани Россию.

Москва, Краснопресненская набережная, 3 октября 1993 года, 14 часов 00 минут.

Часть VII. Стояние на камне

Вдали от шума городского, или три дня в деревне

Этот материал, означенный претенциозным подзаголовком (с таким названием есть статья у Льва Николаевича Толстого) рожден, действительно под впечатлением от трехдневного пребывания в «имении», отстраиваемом в рязанском селе Семион старателем нынешнего времени, моим визави – Александром Васильевичем Терениным, московским профессором и удачливым предпринимателем. После совместных прогулок по живописным окрестностям старинного селения (археологи находят здесь следы обитания человека многотысячной давности), после встреч, разговоров с народом (из семионовской среды вышло одиннадцать Героев Советского Союза, тут корни легендарного космонавта Геннадия Стрекалова), моторно-эмоциональный Теренин прямо-таки бурлил потоком искрометных мыслей, неожиданных и оригинальных, высекающих во мне, заскорузлом собеседнике, живой отклик. Потому все то, о чем мы с ним говорили, в результате чего и родилось это любопытное эссе, я считаю необходимым подписать и именем Александра Васильевича. – Г.П.

Своя продукция

Давно соблазнял он меня поездкой в свое родовое гнездо, возрождаемое им из руин. (В двадцатых годах прошлого века, когда скончался дед Александра – Василий Митрофанович, матрос с легендарного крейсера «Варяг», семья Терениных оставила родное пепелище, перебралась в Белокаменную.) И я не устоял, не устоял, услышав из уст профессора сногсшибательный довод: «Молоком козьим со своей фермы угощу, да и вообще вся продукция там у меня своя». Сердце мое екнуло. Всплыло вдруг в памяти собственное послевоенное деревенское детство.

Мои самые сильные впечатления от него делятся как бы на две половинки. Первая – это нелёгкая, от зари до зари работа на колхозном поле и крестьянском подворье. Вторая – престольные праздники: ржаные пироги с ягодами, капустой, яйцами и свеклой, ячменное домашнее сусло и пиво, упругие, как ремень, холодцы и рубцы, крахмально-ягодные и овсяные кисели. И бесподобнейшее добродушие хозяев, их хлебосольство, сопровождаемое убедительным «потчеванием»! «Кушайте на здоровье, дорогие гости, не стесняйтесь: здесь всё своё».

«Своё». Запомним это такое простое, но значительное слово. Ведь его с особым ударением произнес, приглашая в гости, омоскобившийся некогда, а теперь вот «одеревеневший» горожанин Теренин.

– Это ты правильно подметил, – резюмирует Александр Васильевич. – Свое слово простое, но великое. Как и словосочетание «своя, не купленная продукция». – И заговорила академическая душа: – Своя продукция, друг мой, это же прямой результат человеческого труда и природы. Именно это обстоятельство благороднейшим образом воздействовало, полагаю, испокон века на душевный, нравственный мир селянина, крепило его самосознание, делало личностью самодостаточной и независимой, доброй и отзывчивой.

Внимая суждениям ученого собеседника, припомнил я свою журналистскую бытность, когда в силу корреспондентских обязанностей пришлось мне немало поколесить по матушке-России, да и не только по ней. Бывая в гостях у сельских жителей, я невольно отмечал то, что запомнилось с раннего детства, особую щедрость людей крестьянского звания. Она свойственна им независимо от их мест обитания. «Кавказское гостеприимство» характерно не только велиречавым горцам, но и в равной степени декханину – таджику, арату – монголу, оленеводуманси, и рыбаку камчатского полуострова.

Как-то в посёлке «Канчаланский», что на Чукотке, хозяйка дома, куда мы были приглашены на обед, весьма удивилась, заметя, как робко намазываем мы на маленькие кусочки хлеба из трёхлитровой банки красную икру. Ей почему-то показалось, что икра нам не по вкусу, поскольку была приготовлена в начале прошлой путины. Извиняясь, как извиняется за прошлогодние соленые огурцы, оказавшиеся на праздничном столе, жительница, скажем, среднерусской полосы, канчаланка смущённо поясняла нам, что до новой путины целый месяц, а эта икра тоже хорошая и что есть её надо ложками, не жалея, потому как не купленная, а своя.

Своя продукция стоила дешево. Крестьянин, непосредственно контактирующий с землей-кормилицей, меньше всего был стяжателем, алчной эгоистичной особью. Он как бы и не ценил очень-то труд своих мозолистых рук, но понимал значение земли, завещанной ему от Бога благодати, которой он должен делиться с другими.

Подобное понимание добродетели огромным слоем российского общества – крестьянством, его глубокое религиозное сознание играло в труднейшие периоды жизни страны колоссальную спасительную роль. Слова Льва Николаевича Толстого, сказанные как раз в статье «Три дня в деревне», убедительнейшим образом это доказывают.

«В наше время, – пишет Лев Николаевич, – по деревням завелось нечто совершенно новое, невиданное и неслыханное прежде. Каждый день в нашу деревню, состоящую из восьмидесяти дворов, приходят на ночлег от шести до двенадцати холодных, голодных и оборванных людей… Десятский не ведёт их к помещику, у которого, кроме своих десяти комнат в доме, есть ещё десятки помещений и в конторе, и в кучерской, и в прачечной, и в белой и чёрной людской, и в других помещениях; ни к священнику или дьякону, торговцу, у которых хоть и небольшие дома, но всё-таки есть некоторый простор, а к тому крестьянину, у которого вся семья: жена, снохи, девки, большие и малые ребята, все в одной восьми-десятиаршинной горнице. И хозяин принимает этого голодного, холодного, вонючего, оборванного, грязного человека и даёт ему не только ночлег, но и кормит его.