Проза. Поэзия. Сценарии
Проза. Поэзия. Сценарии читать книгу онлайн
Трехтомник произведений Жана Кокто (1889–1963) весьма полно представит нашему читателю литературное творчество этой поистине уникальной фигуры западноевропейского искусства XX века: поэт и прозаик, драматург и сценарист, критик и теоретик искусства, разнообразнейший художник живописец, график, сценограф, карикатурист, создатель удивительных фресок, которому, казалось, было всё по плечу. Этот по-возрожденчески одаренный человек стал на долгие годы символом современного авангарда.
В первый том вошли три крупных поэтических произведения Кокто «Роспев», «Ангел Эртебиз» и «Распятие», а также лирика, собранная из разных его поэтических сборников. Проза представлена тремя произведениями, которые лишь условно можно причислить к жанру романа, произведениями очень автобиографическими и «личными» и в то же время точно рисующими время и бесконечное одиночество поэта в мире грубой и жестокой реальности. Это «Двойной шпагат», «Ужасные дети» и «Белая книга». В этот же том вошли три киноромана Кокто; переведены на русский язык впервые.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Медленная погоня приводит его в нечто, похожее на египетскую гробницу, в которой человек-лошадь исчезает, пройдя между меловыми глыбами.
Поэт входит туда вслед за ним и идет вдоль стены, такой, какие видишь в детских сновидениях.
Едва слышны ритмы фламенко. Гитары играют все громче и громче, их звук становится оглушительным. Играют несколько мальчишек.
Цыганский табор. Цыгане расположились в каком-то скалистом цирке. Поэт туда входит с большой осторожностью. Человек-лошадь присел на подножку цыганской кибитки. Расчесывает гриву лошадиной головы, которая лежит у него на коленях. Музыка фламенко затихает, и слышен только звук гребешка. Поодаль молодая цыганка снимает с огня котел с супом. В пламени образуется фотография Сежеста из фильма «Орфей». Скрученный снимок прыгает в руки цыганки. Та разворачивает его, разглядывает и несет гадалке, которая сидит за столиком, курит и тасует карты. Гадалка берет фотографию, рвет ее на куски и протягивает поэту, подошедшему к столику. Поэт, с кусками фотографии в руке, пятясь, покидает табор. Человек-лошадь встает и провожает взглядом его бегство.
Комментарий. Я издали узнал на фотографии Сежеста. Это один из последних кадров моего фильма «Орфей». Человек-лошадь мне не понравился. Я чувствовал, что он заманивает меня в ловушку и лучше бы мне за ним не идти. (Поэт спускается по «тропе таможенников» к маяку Сен-Жан.) Судьба подсказывала мне, что я сейчас совершу промах: брошу в воду разорванный портрет Сежеста.
Поэт бросает куски фотографии в море. Тотчас же закипает чудовищный пенный фонтан, из которого, будто пестик из ступы, вырывается Сежест, взлетает и спокойно приземляется на берегу, прямо перед поэтом, который держит в руке цветок Гибискуса. Диалог, под резкие вспышки маяка.
Поэт. Сежест!
Сежест. Ты так меня назвал.
Поэт. Я с трудом тебя узнаю. Ты был блондином.
Сежест. В кино. Теперь мы не в фильме. Теперь это жизнь.
Поэт. Ты умер.
Сежест. Как все.
Поэт. Почему ты вернулся из моря?
Сежест. Почему… Вечные «почему». Вы слишком много хотите понять. Серьезный недостаток.
Поэт. Я слышал где-то эту фразу.
Сежест. Вы сами ее написали. Вот цветок.
Поэт. Но он мертвый!
Сежест. Вы разве не эксперт в фениксологии?
Поэт. А что это такое?
Сежест. Наука, что дает возможность умирать по многу раз и возрождаться.
Поэт. Мне этот мертвый цветок не нравится.
Сежест. Мы возрождаем далеко не только то, что любим. В путь!
Поэт. Куда мы идем?
Сежест. Все, больше никаких вопросов.
Они вместе поднимаются по склону к маяку. Смеркается. Аппарат панорамирует по моему гобелену «Юдифь и Олоферн». Звуки труб.
Комментарий. Юдифь только что отрубила голову полководцу царя Навуходоносора — Олоферну. Служанка остановилась на пороге комнаты, в которой казнь произошла. Юдифь больше не женщина, не дочь богатого еврейского банкира, теперь она саркофаг, заключивший легенду Юдифи. Именно в этом обличье она проходит в лунном свете сквозь группу задремавших стражей.
План студии. Эстрада перед гобеленом. Нарядно одетая девочка впрыгивает на эстраду, становится против ведущего и кланяется.
Ведущий (сидит за столом). А теперь, внимание! Кто в древности ткал и распускал ковер?
Девочка. Пенелопа.
Ведущий. Молодец! А кто такая Пенелопа?
Девочка. Пенелопа — последнее испытание Улисса перед концом его путешествия.
Ведущий. Очень хорошо. А что изображает этот гобелен?
Девочка. Юдифь и Олоферна.
Ведущий. А кто его автор?
Девочка. Жан Кокто.
Ведущий. А кто такой Жан Кокто?
Девочка(нерешительно). Наездник?
Ведущий. Правильно. И он садится на…
Девочка(ищет ответ, смотря на небо). Садится на…
Ведущий. Садится на ко… садится на ко…
Девочка. Коньки!
Ведущий. Нет, не на коньки. На своего конька. Ну что же, очень громко похлопаем нашей юной претендентке!
Ведущий аплодирует.
Мы видим, как девочка кланяется воображаемой публике, а поэт и Сежест проходят по эстраде за ее спиной. Они идут направо. У поэта в руке цветок Гибискуса. Сежест к нему не прикасается. Девочка покидает студию, которая превращается в театральные кулисы.
Сад. Вечернее солнце.
Поэт и Сежест направляются к теплице.
Сежест. Поспешим. Поют вечерние петухи.
Теплица. Мы видим мольберт, закрытый обширной простыней, и подставку, на которой в качестве модели — горшок без цветов. Рука Сежеста держит запястье поэта и заставляет его положить Гибискус в горшок.
Сежест. Выводите на свет вашу тьму. Посмотрим, кто отдает приказания и кто их исполняет.
Поэт хватает пучок кистей и отступает к мольберту. Простыня колеблется, взлетает и обнажает большое полотно: «Эдип и его дочери».
Затем, таким же образом, после повторного взлета простыни — полотно меньшего размера: «Голова мертвого Орфея».
Комментарий. Конечно, все произведения искусства создаются сами, они хотят убить своих отца и мать.
Конечно, они существуют, художник их только открывает. Но вот еще один «Орфей», еще один «Эдип»! Я думал, что, меняя замки, я сменю и привидения, что здесь живой цветок прогонит призраков.
Простыня, скрывавшая последнюю картину, взлетает, открывая аспидную доску. Поэт протирает ее тряпкой, поглядывает то на доску, то на горшок, как если бы он рисовал цветок Гибискуса. Из-под тряпки на доске появляется автопортрет поэта. Поэт отступает и в ярости отбрасывает кисти.
Сежест надел на лицо маску черепа. Говорит из-под маски.
Сежест. Не надо упрямиться, художник вечно создает свой собственный портрет. Вам никогда не написать цветок.
Поэт хватает цветок Гибискуса, отрывает лепестки, топчет, давит их носком ботинка.
Поэт. Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!
Сежест(бережно, как реликвию, подбирает то, что осталось от цветка, и кладет в горшок). Вам не стыдно?
Они выходят из теплицы и попадают в патио виллы Санто-Соспир [60] , украшенный моей мозаикой.
Сежест ставит горшок на столик перед мозаикой, изображающей сатира, отходит, уступая место поэту.
Мы видим поэта, стоящего у стола. На нем черная мантия и квадратная оксфордская шапочка. Поэт садится.
Сежест. Теперь вы, доктор. Покажите, на что вы способны.
Долгая немая сцена в сопровождении «Менуэта» И.С. Баха. В кадре руки поэта. Они извлекают из горшка то, что осталось от разорванных лепестков. Поэт восстанавливает цветок. Процесс завершается водружением пестика.
Сежест. В путь.
Поэт(уже без мантии и шапочки). Куда ты меня ведешь?
Сежест. К Богине.
Поэт. Какой богине?
Сежест. Одни зовут ее АФИНОЙ-ПАЛЛАДОЙ, другие — МИНЕРВОЙ. Такая дамочка шутить не любит.