Команч в октябре

Пусть ладонь твоя вспомнит ключи

с инвентарной тяжёлою биркой

и трёхзначные двери весны,

нам доступные с пол-оборота…

Я хожу от стены до стены.

Что на улице белое, что там?

Снег-пластун – поперёк мостовой...

Завтра утром ты сядешь ошую

и сейчас же мне скажешь, что свой,

даже если тебя не спрошу я.

5 февраля 2012

Бахрома

Встречал невестку, тёщу и куму,

кивал, лицо сводило от улыбки…

У скатерти он дёргал бахрому

и делал вид, что пьян, не вяжет лыка:

из разговора часто выпадал,

плутал босой, как в старости писатель –

всё, впрочем, за столом. Куда, куда,

куда уйдёшь?! Вернут. Назад усадят…

А в детстве запрещали трогать скатерть,

косички заплетать из бахромы…

Он ел блины и знал: тоска накатит,

и вспоминал, как он, как я, как мы…

И становился временно счастливым,

и тост произносился невпопад.

Коньяк

пах мокрым дубом, черносливом,

весной,

виной,

отсутствием преград.

28 февраля 2012

Здесь, на кухне

На кухне разруха, здесь будут менять проводку.

Идут разговоры про кабель, щиток, розетки…

Здесь в рюмки цветного стекла наливают водки,

чтоб выпить за праздник, придуманный Кларой Цеткин.

В химической колбе на кухне стоят тюльпаны –

им всё любопытно – ах, как они тянут шеи!

Тепла не хватает, как прежде, панове-пане,

не той мы породы, чтоб сделать ремонт дешевле.

На кухне гуляет компания разночинцев –

осколки разбитой семьи, три цветные рюмки…

Ты был бы здесь кстати – без галстука, в старых джинсах –

вот в этой усушке-утруске, чуть-чуть угрюмке.

Ты стал бы таким же и ложку топил в варенье,

спускал капиталы, не гладил шнурки ботинок…

Осталось каких-то два месяца до сирени.

И я заказала на кухню цветной светильник.

9 марта 2012

Переход

Послушай, ты помнишь, как всё началось?

Одни разговоры, и тяга, и злость.

Решение вместе не быть никогда,

бегущая с неба по крышам вода.

Мы знали, конечно: встречаться нельзя,

нельзя посмотреть нам друг другу в глаза,

сцепиться руками, гулять под дождём…

Мы знали – тогда ни за грош пропадём.

Сказав: «Никогда!», испугались настолько,

что вечером тем же сидели за столиком.

«Пьёшь кофе со сливками? С сахаром? Без?»

И музыка нам подыграла с небес…

И жизнь запетляла – зигзаги, изгиб.

Мы плавали-знаем, мы вышли из рыб…

Мы думали: «Ладно, единственный раз!».

Но в небе крутили шарманку для нас.

И эта шарманка, приманка, блесна,

нам кровь будоражила, словно весна.

Крючок поцелуя срывался с губы.

Мы рыбы, мы рыбы, но мы не рабы.

Крючок поцелуя впивался в губу,

и прочь табунами бежали табу,

и тело взлетало куда-то наверх.

О, нет, я не рыба! Уже человек.

Ты снова моей не касался руки,

ты снова пытался надеть плавники,

залезть в чешую, чтобы заводь и гладь…

Но больше не мог под водой выдыхать.

Шарманка поёт про тебя и меня,

а нам не назвать даже точного дня,

когда под осенние шелесты лип

мы вышли.

Мы вышли.

Мы вышли из рыб.

25 июня 2012

Шапито

Город утренний хмур и глотает людей, как питон.

Канарейки летят до Канар, до Майорки – майоры.

А по улицам катится осень, как цирк-шапито.

Посмотри и поймёшь, что мы все в этом цирке актёры.

Посмотри, как встречаются руки в глухом октябре,

как встречаются руки, как пере-плетаются пальцы,

как душа моя рвётся в такую погоду к тебе,

как горячая лава размеренно бьётся о панцирь,

как не скучно мне жить с этой лавой, кипящей в груди…

Посмотри, как распластаны лужи на чёрном асфальте,

как их лупят шрапнелью короткие злые дожди…

Мокрый лист прицепился к ботинку – оранжевый фантик.

Я пытаюсь взлететь, древнекрылая, как стрекоза…

Тяжело, будто год мы с тобой не видались, не знались.

Посмотри, как давно я хочу тебе что-то сказать,

но никак не могу подобрать ни слова, ни тональность.

4 октября 2012

Они уходят...

Они уходят в логово зимы,

устав сопротивляться и бороться,

хоть родились такими же, как мы,

хоть им светили звёзды из колодца.

На них клеймо. Им вынесен вердикт.

Отторгли их общественные среды.

Они уходят в ночь, не победив,

хотя пытались биться до победы.

А мы ведь с ними… в школу, в детский сад,

да и потом всю жизнь болтались рядом.

Они уходят в чёрные леса,

им ничего от нас уже не надо.

Они уходят. Мы не сторожа.

Мы плачем вслед и крестим их затылки.

Они уходят, вражье горло сжав –

захватанное горлышко бутылки.

10 августа 2012

Команч в октябре

Зачем-то он хлебнул с утра вина. Октябрь. Подорожали бизнес-ланчи… А менеджеры среднего звена глядят в окно на пьяного команча. Команч! Весь офис смотрит: что за чёрт? И цвет его лица похож на медный, и голову давно ему печёт… Команч влюблён, и это так заметно.

Он ждёт, он улыбается хитро, он пьёт из чашки пластиковой кофе. Такого не пустили бы в метро. Он в перьях! У него орлиный профиль.

Казалось бы, не лето, не сезон вот так сидеть босым на остановке… Раскрыв над головой прозрачный зонт, к нему идёт циркачка по верёвке с испуганно закушенной губой.

Команч встаёт, раскидывая руки. Конечно, эти двое – мы с тобой, уставшие внезапно от разлуки, конечно, это просто ты и я, хоть мы и не планировали встречу…

Октябрь. Дождём залитая скамья. И ветер всё пронзительней и резче.

10 октября 2012

Пуговица

Пуговка на груди твоей –

пуганая и дикая,

пуговица-инкогнито.

Пуговица расстёгнута,

пуговица расстроена –

как-то зависла, медля:

и оторваться боязно,

и неохота в петлю…

4 ноября 2012

Как ребёнок на украшенную ёлку...

Как ребёнок на украшенную ёлку или кот – на разливанную сметану,

так он смотрит на меня – смешно и долго. И однажды говорит: «Я не отстану».

И сейчас же, как из порванной подушки, начинает падать снег и сразу тает.